Утро начиналось, как всегда, с тишины, нарушаемой лишь сонным тиканьем старых кухонных часов – тех самых, с кукушкой, которых Наталья еще в юности привезла от бабушки. За окном, занавешенным тюлем с наивными цветочками, только-только розовело небо, проникая слабым светом в уютную кухню. Пахло свежемолотым кофе – Наталья, после утреннего потрясения, решила вернуться к привычному ритуалу, словно цепляясь за осколки былой нормальности. На старенькой газовой плите, с облупившейся эмалью, уже вовсю пыхтел чайник, выпуская струйки пара, пахнущие теплом и уютом.
Она всегда была бережливой. Эта экономность въелась в кровь, стала второй натурой. Даже в те сумасшедшие девяностые, когда деньги, казалось, утекали сквозь пальцы, Наталья умудрялась откладывать, прятать по кубышкам. Тогда Виктор, молодой и горячий, пытался строить бизнес – то ларёк откроет, то мастерскую. Горел, да быстро перегорал. Наталья тянула лямку, работала на заводе и вечерами мыла полы в магазине, но не жаловалась. Знала – копит «на старость». Чтобы не просить, не кланяться, чтобы жить спокойно и независимо. Виктор смеялся, подтрунивал над ее запасливостью, но тайком гордился ее хозяйственностью.
Те времена канули в Лету, как утренний туман. Дети выросли, разлетелись из гнезда. Бизнес Виктора зачах, так и не распустившись пышным цветом. Жили на пенсию Натальи, да на случайные заработки Виктора – «мастер на час», как он себя шутя называл. Чинил краны, розетки, по мелочи. Наталья вздохнула, насыпая в кружку душистый молотый кофе. «Вернулась к истокам», – горько подумала она, вспоминая растворимый порошок, которым довольствовалась последние годы, экономя каждую копейку.
За завтраком Виктор, как обычно, молчал, прячась за газетой, словно за ширмой. Наталья, собравшись с духом, включила старенький ноутбук. Коммуналка, оплата за газ, электричество… привычные ежемесячные хлопоты. Пальцы дрожали, когда она кликнула по иконке банка. Нехорошее, сосущее предчувствие сдавило грудь ледяной рукой. И вот он – баланс сберегательного счета. Ноль. Пустота. Цифра, выжигающая все надежды. «Ошибка? – промелькнуло в голове. – Глюк системы?» Она обновила страницу – раз, другой, третий. Нули смотрели в лицо нагло и равнодушно.
– Вить, – позвала Наталья, голос сорвался, стал тонким, как паутинка. – Виктор… а ты мои… мои деньги не трогал? Со счета?
Газета дрогнула, опустилась. Виктор посмотрел поверх очков, непонимающе. Изобразил на лице виноватую улыбку. Такую… вымученную, но при этом отстраненную.
– А, эти… Ну да, взял. А что такое?
Мир вокруг пошатнулся, поплыл. Наталья вцепилась руками в край стола, чтобы не упасть. Воздуха не хватало, словно в груди застрял ком. «Не может быть, – билось в голове. – Это страшный сон».
– Взял? Куда взял-то? – прошептала она, еле ворочая языком.
Виктор пожал плечами – буднично, равнодушно, словно речь шла о спичках, а не о накоплениях всей ее жизни.
– Оле отдал. Сестре. Нужны были ей.
– Оле? Ольге? – переспросила Наталья, словно надеясь, что ослышалась. – Все? Все деньги?
– Ну да, – Виктор снова уткнулся в газету. – Не забирать же теперь обратно, неудобно как-то. Не поймет.
Наталья смотрела на него, на его равнодушный профиль, на газету, за которой он прятался, словно отгораживаясь от ее боли. И медленно, как тяжелый валун, наваливалось осознание: ее предали. Предал самый близкий человек. Человек, которому она доверяла, как себе самой.
– Виктор, ты… ты хоть понимаешь, что натворил? – в голосе зазвенели слезы, срываясь в истерический крик. – Это же… это мои деньги! Моя старость! Моя… моя жизнь, которую я в них вложила!
Он отмахнулся, не глядя. Снова зашуршали газетные страницы, словно отгораживаясь от ее отчаяния.
– Ну твои и что? Мы же семья, Наташа. Все общее. Оле помощь нужна была, я и помог. Не понимаю, чего ты раскричалась.
«Семья… общее…» – слова пустые, выцветшие, как старые фотографии. Сколько раз она слышала это «семья»? Всегда, когда речь заходила об Ольге. И всегда Наталья отступала, уступала, ставила чужие интересы выше своих. И вот – финал. Логический конец ее бесконечного терпения.
Наталья оттолкнула от себя чашку с недопитым кофе. Встала, шатаясь, как пьяная. Сердце колотилось бешено, в висках пульсировало, словно кто-то барабанил. Она вышла из кухни, из этого уюта, ставшего вдруг удушливым и враждебным. В спальне села на краешек кровати, невидящим взглядом уставившись в окно. Перед глазами – Ольга. Вечная страдалица, профессиональная жертва обстоятельств. И Виктор – добрый дуралей, марионетка в руках сестры.
В памяти всплывали обрывки прошлых лет. Вот они молодые, счастливые, строят дачу. Вот рождение дочери, потом сына. Первые шаги, первые слова, школа, институт, свадьбы… И сквозь все это, как назойливая тень, – Ольга. То долги, то болезни, то просто «тяжелая жизненная ситуация». И Виктор всегда бежал на помощь, жертвовал последним, не думая о последствиях. А Наталья молчала, стиснув зубы, терпела, прощала. «Семья, – уговаривала она себя. – Родные люди». А родной оказалась только Ольга.
Нет. Хватит. Больше ни шагу назад. Она устала быть тенью, придатком к чужим проблемам. У нее есть своя жизнь, своя старость, свои мечты. И она не позволит никому их у нее отнять. Даже любимому мужу.
Вернувшись на кухню, Наталья застала Виктора на том же месте – за газетой. Словно ничего не случилось. Словно жизнь шла своим чередом. Она подошла вплотную, поставила перед ним чашку с остывшим кофе. Виктор вздрогнул, отложил газету, посмотрел на нее с недоумением. В глазах Натальи – никакой истерики. Только ровный, холодный огонь решимости.
– Виктор, нам нужно серьезно поговорить, – произнесла она четко, отчеканивая каждое слово.
– Ну давай, поговорим, – ответил он неохотно, опуская взгляд. – О чем тут говорить-то? Я же все объяснил.
– Объяснил? – усмехнулась Наталья. – Ты ничего не объяснил. Ты просто поставил меня перед фактом. Обокрал меня, Виктор. Обокрал мою старость. И даже не потрудился спросить разрешения.
Виктор нахмурился. Раздражение, копившееся внутри, начало прорываться наружу.
– Да брось ты, Наташа! Как будто я для себя взял! Для сестры, родной человек! Что ты, Ольге помощи жалеешь?
– Жалею? – тихо переспросила Наталья. – Я жалею себя, Виктор. Себя, которая всю жизнь пахала, экономила, мечтала о спокойной старости. А ты… ты в один миг перечеркнул все мои мечты. Растоптал. Как будто ничего и не было.
Виктор резко встал, заходил по кухне, словно в клетке. Руки нервно засунул в карманы, взгляд бегал, избегая встречи с глазами жены.
– Ну хватит тебе уже, а? – выпалил он, наконец, не выдержав напряжения. – Как заезженная пластинка! Деньги – дело наживное. Заработаем еще.
– Заработаем? – голос Натальи стал жестким, как сталь. – Это ты заработаешь? Или опять я должна? И на чью старость мы будем зарабатывать, Виктор? На мою, или на Олечкину вечную «трудную ситуацию»?
Виктор остановился, как вкопанный, у окна. Смотрел в серое, осеннее небо, словно ища там ответы на свои вопросы.
– Да помог я Оле, и все! – буркнул он, отворачиваясь. – Чего ты от меня хочешь-то?
– Хочу справедливости, Виктор, – спокойно, но твердо ответила Наталья. – И я ее добьюсь. По-своему.
Она развернулась и вышла из кухни, оставляя Виктора одного в гнетущей тишине. План, зловещий и решительный, окончательно созрел в ее голове. Дача. Единственное, что осталось у нее своего, неприкосновенного. Дача, которая должна была стать их райским уголком на пенсии, местом, где будут собираться дети и внуки. Сердце болезненно сжалось при этой мысли. Но выбора не было. Ради справедливости нужно было жертвовать и самым дорогим.
Телефонный звонок дочери прозвучал, как приговор. Наталья рассказала все, не скрывая ни боли, ни обиды. Дочь молчала долго, а потом тихо сказала: «Мама, ты права. Нельзя так». Скупая слеза скатилась по щеке Натальи. Понимание и поддержка дочери были сейчас дороже любых денег. Когда Наталья, запинаясь, попросила о помощи, дочь, после секундной паузы, ответила твердо: «Мама, не надо ничего просить. Делай, как знаешь. Мы тебя поддержим». И Наталья решилась.
Сделка прошла быстро, как во сне. Суета, документы, подписи… Деньги перевели на счет дочери в тот же день. Наталья смотрела на цифры на экране телефона – крупная сумма, заработанная годами, уходила, как вода сквозь пальцы. Но вместо боли и сожаления она вдруг почувствовала облегчение. Словно сбросила тяжелый груз. Словно вырвалась из клетки.
Вечером Виктор вернулся домой хмурый и молчаливый. Сел ужинать, ковырял вилкой в тарелке, не поднимая глаз. Наталья наблюдала за ним – равнодушно, отстраненно. Внутри – пустота и холод.
– Дачу продала? – выдавил Виктор, наконец, словно выдавливая из себя каждое слово. Голос – глухой, напряженный.
– Продала, – спокойно подтвердила Наталья.
Виктор вскинул голову, посмотрел на жену с изумлением и злостью. В глазах – буря эмоций, но ни тени раскаяния.
– Ты… ты совсем рехнулась?! – прорычал он, отбрасывая вилку на стол. – Это же… это наша дача! Семейное гнездо! Как ты могла?!
Наталья спокойно выдержала его гневный взгляд. И вдруг, уголок ее губ дрогнул в едва заметной ироничной усмешке. Она повторила его же слова, сказанные утром, словно эхо, словно зеркальное отражение его равнодушия.
– Ой, ну ты же не станешь у дочери деньги обратно забирать, правда? – пожала плечами она. – Не забирать же обратно, Виктор. Неудобно как-то.
Виктор застыл, как громом пораженный. Опешил, потерялся. Он словно впервые увидел перед собой не ту Наталью, которую знал всю жизнь – покладистую, уступчивую, прощающую. А другую – незнакомую, чужую, сильную и решительную. Он понял – рубикон перейден. Что-то сломалось, треснуло, разлетелось вдребезги.
– Ты… ты это нарочно? – пробормотал он, словно не веря своим ушам.
– А ты как думаешь, Виктор? – ровно ответила Наталья. – Ты решил, что имеешь право распоряжаться моими деньгами, не спросив. Я решила, что имею право распоряжаться своим имуществом, не спрашивая. Квиты, Виктор. По-честному.
– Но дача… – промямлил Виктор, словно оправдываясь. – Это же… это же другое… воспоминания…
– Воспоминания, Виктор, – грустно усмехнулась Наталья. – Воспоминаниями сыт не будешь. А ты, похоже, решил жить за мой счет, не считаясь со мной. Так вот, больше – не будешь. Забудь.
Наталья встала, подошла к окну, отвернувшись от мужа. В кухне повисла тяжелая, как свинец, тишина. Тишина разрыва.
– Знаешь что, Виктор, – нарушила она молчание, не оборачиваясь. – Если твоя семья – сестра, а не жена… может, тебе пора жить с ней? Ей ведь так нужна помощь, поддержка… твоя «семья».
Виктор молчал, раздавленный, сломленный. Смотрел в пол, на свои руки – большие, сильные, но вдруг ставшие какими-то беспомощными, пустыми. Жить с Ольгой? Да, сестра… долг… чувство вины… Но что-то внутри протестовало, кричало. Ведь рядом всегда была Наталья. Настоящая семья. Любящая, верная, прощающая… до поры до времени. И вот он, миг расплаты. Миг потери всего, что по-настоящему ценно.
Он поднял голову, посмотрел на спину Натальи – прямую, неприступную, как стена. И не нашел слов. Да и что тут скажешь? Выбор был за ним. Но Наталья больше не ждала его выбора. Она смотрела в темное небо, в котором уже начали проступать первые звезды. И впервые за долгие, долгие годы – чувствовала себя свободной.
Свободной от чужих манипуляций, от вечного бремени чужих проблем, от необходимости быть «удобной» и «послушной». Свободной начать свою, собственную жизнь. И эта свобода, робкая, непривычная, но такая долгожданная, зажигалась в ее душе тихим, но уверенным огоньком надежды. Надежды на новую главу. Надежды на себя.