Глава 36
– Пульса нет, – говорит медсестра, глядя на кардиомонитор.
Доктор Званцева назначает три кубика препарата, призванного стимулировать мышечную деятельность и начинает непрямой массаж сердца.
К лицу мальчика прикладывают кислородную маску. Но результата это не даёт.
– Зоя, проверь аппарат, – говорит врач. – Может, трубка загнулась? Или не на месте.
Медсестра выполняет команду.
– Средостение не расширено, – рассуждает Мария вслух, – крепитации нет. Прекращаю массаж.
– Тахикардия, – констатирует медсестра.
– Всё же нормально: сердце, лёгкие… абсурд! – произносит доктор Званцева и просит медсестру зарядить дефибриллятор на определённую мощность.
– Разряд! – слышится в смотровой палате.
Маленькое тело подпрыгивает на столе.
– Скорее иглу! – требует Мария и назначает ещё один препарат.
– Пульс 58, – сообщает Зоя Филатова после того, как сделала инъекцию.
Но медикаменты не помогают, и вскоре медсестра снова сообщает, что на сонной артерии пульс слабый и падает.
– Что такое! – злится доктор Званцева. – Начинаю массаж! – снова кладёт руки на грудь ребёнка, чтобы не дать сердцу окончательно замереть. Она прекрасно понимает: у Миши сильно повреждена грудная клетка, пневмоторакс, а это очень действует на сердце.
– Пульса нет…
– Иглу для пункции перикарда, – распоряжается Мария.
Пока она вместе с коллегами пыталась спасти жизнь Миши, прямо над ним, в операционной хирургического отделения, продолжалась битва за его маму.
– Тампон и отсос, – сказал доктор Вежновец.
– Давление 78 на 40, – сообщил анестезиолог.
– Соединить бедренную и подколенную артерии, – произнёс ортопед – доктор Книпович.
Они с главврачом разделились: Святослав Андреевич вместе с коллегами занялась нижними конечностями пострадавшей в ДТП, Иван Валерьевич – внутренними органами.
– Кровь не останавливается, – проворчал доктор Вежновец.
– Надкостница срезана наполовину, и артерия ушла, – заметил Книпович.
В операционную зашёл доктор Береговой. Он не собирался участвовать в операции, а только присутствовать. Или, возможно, даже помочь, если понадобится.
– Данила Алексеевич, – произнёс главврач. – Почтили нас своим присутствием? Чем обязаны столь высокой чести?
– Как она? – Береговой решил не обращать внимания на саркастичную манеру главврача.
– По десятибалльной шкале, пожалуй, четыре, – голос Вежновца стал серьёзным. – Селезёнку поправили, но печёночное кровотечение.
– Достигнут предел допомина, – заметил анестезиолог.
– Значит, теперь её состояние можно оценить на троечку, – среагировал главврач.
– Чем я могу вам помочь? – спросил Данила.
– Сам не знаю, как быть, – искренне, чего за ним прежде не особенно замечалось, сказал Вежновец, подумал и назначил ещё один препарат.
– Это полностью нарушит дистальную диффузию, – заметил доктор Книпович.
– Да, мозг и сердце важнее конечностей, – ответил на это Иван Валерьевич.
Святослав Андреевич пожал плечом, поднял зажатую в руке аккумуляторную пилу и несколько раз нажал на кнопку, проверяя работоспособность. Аппарат прожужжал, готовый лишить несчастную пациентку обеих ног.
***
– Ну почему ничего не получается? – я уже выбилась из сил, делая мальчику непрямой массаж сердца. Меня в смотровую сорок минут назад срочно вызвала подруга.
– Пульса нет, – говорит медсестра.
– Остановить массаж, – распоряжается Мария, в чьё подчинение я временно перешла. – нехватка кислорода. Опять пневмоторакс!
– Это третий… – произносит Зоя Филатова.
– Возобновить массаж, – снова говорит доктор Званцева.
Я знаю, почему она так упорно продолжает это сражение за жизнь маленького мальчика. Потому что сама недавно не сумела, – при всём желании всё равно бы и не смогла, к сожалению, – спасти своего. Если бы Маша в тот момент, когда пуповина завязалась узлом, узнала об этом, она бы схватила скальпель и сделала себе кесарево сечение без анестезии, только бы избавить маленького от мучительной гибели.
Но увы: человек предполагает, Бог располагает.
Зато сейчас доктор Званцева, словно тигрица, полна ярости и надежды.
– Уже сорок минут в критическом состоянии, – напоминаю подруге.
– Скальпель! – говорит подруга.
– Пульса нет, – в тысячный раз произносит медсестра.
– Ещё одна трубка не поможет, – мягко говорю Званцевой. – Слишком серьёзные повреждения. Маша, надо поговорить с его отцом, он уже приехал и ждёт снаружи…
– Думайте! Я не знаю! – неожиданно кричит она на нас.
Предлагаю снова ввести один из препаратов.
– Нет, – отвергает Маша мою идею.
– Пульса по-прежнему нет, – тихо произносит медсестра.
Я убираю руки с груди мальчика.
– Машуня, прости, но я констатирую смерть…
– Нет! Подожди, постой, – требует Маша, вдруг чем-то заинтересовавшись. – Мы вкачиваем воздух быстрее, чем трубка его отсасывает, – с этими словами она отключает кислородную грушу.
– Что ты делаешь?
– Обойду левое и снова войду в правое лёгкое, – сообщает доктор Званцева.
– У него порван главный бронх, – напоминаю ей.
– Знаю! Массаж!
– Мальчик слишком долго был без кислорода, – продолжаю спорить.
– Элли, десять секунд! Мне нужно всего десять секунд! – умоляюще говорит Маша, глядя мне в глаза.
Я молча киваю. Подруга выполняет манипуляции. Кардиомонитор коротко дробно пищит.
– Остановить массаж! – произносит Званцева.
– Есть пульс. Сатурация возрастает, – сообщает Зоя Филатова.
– Предупредить томографию и хирургию. Немедленно наверх! – говорит Маша.
– Ты его спасла, – говорю изумлённо.
Маша, ничего не отвечая на это, выходит в коридор. Слышу, как она сообщает отцу Миши, что у мальчика нарушены дыхательные функции. Ему нужна операция, и хотя травма очень серьёзная, есть надежда всё исправить.
– А как моя жена?
– Она на операции. Её пытаются спасти.
***
Пробыв некоторое время на хирургическом этаже, доктор Володарский спустился вниз. Когда ознакомился с результатами анализа крови Расула Магомедова, отправился к нему в палату. Чернявый лежал с руками, пристёгнутыми к каталке.
– Ты не только принимал отраву, ты ещё и пьяный сел за руль! – с порога рявкнул на него Борис и скрипнул зубами, сдержавшись от того, чтобы врезать по небритой вывеске пациента. Но настоящие мужчины лежачих не бьют. Тем более если перед ними пострадавший. – Ты покалечил женщину и ребёнка!
– И что мне за это светит, брат? – с сильным акцентом спросил Магомедов.
– Я тебе не брат, – резко ответил доктор Володарский. – Запомни уже, иначе тебе ещё и зубной протезист понадобится. А светит тебе за это, полагаю, вплоть до пожизненного!
– Э, какой там пожизненное! – возмутился пациент. – Разве это справедливо?! Ну, десятка максимум!
Борис посмотрел на него вопросительно. Неужели в самом деле этот… мутант не понимает всю тяжесть содеянного?
– Таков закон, – сказал врач и попросил медсестру принести обезболивающее и шовный материал. Нужно было ещё немного подлатать этого трижды никчёмное существо.
– Ну и чего мне делать, а? – поинтересовался Магомедов.
– Не знаю, – ответил доктор Володарский, надевая перчатки.
– Я бы нормально жил, если бы работа была, – стал ворчать пациент. – Но кто меня возьмёт? У меня в Питере ни друзей, ни родных, я недавно только… – он вдруг замолчал, прищурился на Бориса. – Ты вырос в богатом районе?
– В обыкновенном, – резко ответил медик. – Так что не надо болтать эту чушь про место рождения, выгодные условия проживания и прочее.
– А, ну ясно! – воскликнул Расул. – Тебе просто повезло родиться в…
– Эй! – прервал врач. – Дело не в везении. Ты тоже не горным козлом родился, а человеком. Но вместо того, чтобы достойно жить и трудиться, превратился в это.
Магомедов замолчал, обиженно поджав губы.
– А знаешь что? Ты прав. Дело не в везении. Надо просто не оглядываться назад, – и хмыкнул презрительно.
Доктор Володарский быстро закончил процедуру и ушёл. Больше они друг другу не сказали ни слова. После этого Борис вернулся в хирургию и остался на завершающий этап операции. Спустя ещё десять минут доктор Вежновец сказал, сделав последний стежок.
– Всё. Перевязать. Я напишу отчёт.
Потом подошёл к коллеге, снимая перчатки.
– Значит, ты видел ту аварию?
– Да, у Линды сломалась машина, я хотел помочь.
– Повезло ей. Другие бы проехали мимо, – сказал главврач.
– Иван Валерьевич, там пришёл муж пациентки, – сообщила медсестра.
– Ты поговоришь или мне?
– Лучше я, – сказал Борис, и Вежновец не стал спорить.
– Когда она придёт в себя? – первое, что спросил супруг Линды, когда доктор Володарский ему представился.
– Трудно сказать, – честно признался Володарский.
– Она… поправится?
– Обширные внутренние повреждения, она потеряла много крови.
– Боже мой…
– Кровотечение мы остановили, и жить она будет точно, но… – Борис замялся. Теперь настало время сообщить самое тяжёлое. – Ноги Линды настолько пострадали, что их спасти не удалось.
– Что?!
– Пришлось ампутировать.
– Как?.. Обе… ноги?
– Сожалею, – искренне сказал Борис.
После этого он помог расстроенному мужчине дойти до педиатрического отделения, чтобы тот смог навестить сына. Спустя некоторое время туда же пришла доктор Званцева.
– Я пообщалась с хирургом. Он сказал, что с лёгкими Миши всё в порядке.
– У него мои уши, – сказал вдруг отец мальчика, с нежностью на него глядя. – Я надеялся, что и глаза будут мои, но всё остальное от Линды. Это, наверное, хорошо. У вас есть дети?
– Нет, – ответила врач.
После этого она оставила их вдвоём и вернулась в отделение.
***
Я стою и наблюдаю, как полицейские уводят Расула. С ним особенно не церемонятся. Из всех участников аварии он оказался единственным, кто меньше всех пострадал. Линда лежит в реанимации без ног и буквально собранная из фрагментов; её сын, как и мать, подключён к аппарату искусственной вентиляции лёгких. Их муж и отец, погружённый в печаль, ждёт где-то, когда супруга придёт в себя, и можно будет с ней поговорить.
А этот практически здоровый 20-летний мутант, – Борис Володарский придумал так называть подобных типов, и он прав, – уходит сейчас своими ногами, поскольку ничего у него не сломано даже. Да, судьба очень несправедливо обошлась с этой семьёй.
Я иду проведать, как там Таро. Старому сидельцу стало значительно лучше. Антибиотики хорошо действуют, и он даже, мне кажется, стал здоровее в ментальном плане.
– Ты кто, милая? – смотрит на меня осмысленным взглядом.
Представляюсь.
– Я тут рамсы путал, верно? – спрашивает он.
– Простите?
– Ну, вёл себя плохо, да? Смутно помню цветы какие-то… фраера в белом халате, который базлает громче всех. Барин тутошний, что ли?
– Главврач нашей клиники, – вспоминаю случай с оранжереей, стараясь не слишком улыбаться.
– Так и думал, что натворю чего-нибудь, – вздохнул Таро. – У меня ж не всегда так, но последнее время всё чаще. Ты прости меня, красивая.
– Я всё понимаю, Евдоким Андреевич, – киваю старику. В самом деле, разве можно осуждать его за то, что он вытворяет в состоянии деменции.
– А чего грустная такая? – спрашивает он вдруг.
Я не хочу молчать. Слишком тяжело на душе. Рассказываю, как недавно помогала коллеге спасти четырёхлетнего мальчика, который вместе с мамой едва не погиб из-за одного… ну очень нехорошего человека. Так тот даже не подумал раскаиваться. Решил, мол, ну случилось и ладно, бывает.
Лицо старика становится каменным.
– Как погремуха фраера?
– Простите?
– Ну, погоняло, кликуха.
– Не знаю, его Расул Магомедов зовут, – я не должна бы говорить, врачебная тайна, но желание справедливости сильнее.
Старик прищуривается. Кажется, старается запомнить.
– Скажи, милая, телефон у тебя далеко?
– При себе.
– Дай позвонить коллеге, – улыбается он, а глаза при этом стальные почему-то. Мне, когда вижу такой его взгляд, становится не по себе.
Нерешительно протягиваю ему смартфон. Всё-таки передо мной не милый беззащитный старичок, а вор в законе. Мне бы отказать, но отчего-то доверяю.
– Ну… ты иди, милая. Вернись через пять минут. Я тут побазарю маляш. Надо.
Выхожу и иду обратно через полчаса, поскольку нашлись срочные дела. Евдоким Андреевич протягивает мне смартфон.
– Ну вот и хорошо. А теперь можешь идти.
– А что вы… сделали? – спрашиваю у Таро из чистого любопытства.
– Нормально всё, доктор. Договорился, чтобы встретили одного беса на зоне со всеми почестями, – и подмигнул мне. – Кстати, тебе привет от Мартына.
– Спасибо, – отвечаю и ухожу. На душе какое-то странное чувство. Я же врач и не должна думать о том, что кое-кто, когда окажется за решёткой, сильно пострадает за содеянное. Ведь есть же возмездие по закону, а тут… Выходит, я своими руками сделала так, чтобы преступнику устроили правёж? Где-то в глубине души понимаю: а если не так, то он запросто вместе со своим адвокатом придумает какую-нибудь лазейку, чтобы избежать справедливого наказания.
Только очень хочу, чтобы больше не пришлось мне совершать таких поступков. На душе осадок очень горький. В глубокой задумчивости иду к регистратуре и слышу, как администратор Достоевский говорит Берёзке, как всегда, – он снова в форме и знает, кто у Артура отец, – язвительно-насмешливым тоном:
– Света! Твой малолетний преступник пропал.
– Что?!
– Звонили из школы. Там его нет. Вероятно, разводит огонь и мучает зверюшек за гаражами.
Медсестра бросается к телефону.
– Артур прогуливает школу? – интересуется Катя Скворцова.
– Весь в своего папашу, – ворчит Светлана, набирая номер. – Привет, это я. Сынок, возьми трубку.
Не дождавшись ответа, она находит меня глазами.
– Иди, я разрешаю, – отвечаю на молчаливую просьбу.
Берёзка уносится переодеваться и вскоре покидает отделение. Я искренне желаю, чтобы с её сынишкой всё обошлось.
Мой новый роман про коллег доктора Эллины Печерской, о начинающих врачах! Бесплатно.
Мой роман о журналистке, которая случайно стала женой миллиардера!