Доктор Светличная. Роман. Глава 10
Глава 10
Иду в палату реанимации проведать Алису. Подойдя к доктору Шаповалову, который после суток дежурства выглядит уже не таким привлекательным, поскольку оброс щетиной, спрашиваю:
– Как она?
– Без изменений.
– Ты провёл здесь ночь?
– Да.
Денис Дмитриевич замолкает на несколько секунд. Вижу, как сильно устал, но держится. Потом говорит:
– Знаешь, у меня четверо сестёр. Очень семейные, с кучей детей. Если бы я был в коме, они сидели бы до утра. Я бы хотел, чтобы они были тут. Ужасно, когда никого нет рядом, – он намекает на Алису.
– Так бывает, – отвечаю сочувственно.
– О чём ты? У тебя такая мама… Она бы тут всех на уши поставила. Она бы привезла лучших хирургов из Москвы, чтобы они сотворили чудо, – замечает Шаповалов не без нотки зависти в голосе.
Эх, знали бы вы, Денис Дмитриевич, обстоятельства…
– Это правда. У меня есть мама, – всё, что нахожу сказать в ответ.
Доктор Шаповалов встаёт из-за компьютера, подходит ко мне и, опасливо оглянувшись (не услышал бы кто) говорит:
– Значит, мы целуемся, но не встречаемся?
– Так я и думала, – вздыхаю. Ну конечно! Какой мужчина спокойно сможет вынести подобные странные отношения? Это как смотреть на торт, даже провести пальцем по краешку и положить в рот, чтобы ощутить вкус и сладость, но не иметь возможности отрезать и съесть кусочек.
– Не пойми превратно, мне нравится целоваться. Я только за. Побольше бы поцелуев… – начинает рассуждать Денис Дмитриевич.
– Не понимаю, о чем это ты, – прерываю его.
– А мы это повторим? Если да, надо съесть мятных конфеток и захватить презерватив.
Мне становится смешно. Так глупо, романтично и забавно мне ещё близость не предлагали.
– Замолчи, – прошу коллегу и становлюсь серьёзной. – В педиатрии лежит малыш. Новорождённый. Его обожают родители. Сейчас он болен, но поправится. Какая судьба его ждёт в будущем? На ней туфли, как у меня, и кто-то её чуть не убил. А у неё никого нет…
Внезапно подключённый к Алисе кардиомонитор начинает пищать. Мы срываемся в палату.
– Внутричерепное давление повысилось! Готовь краниотомию! – быстро распоряжается доктор Шаповалов.
Спустя несколько секунд в палате реанимационная бригада.
– Кровь на анализы! – требует Денис Дмитриевич.
Срочно отвозим несчастную девушку на операцию. Я занимаюсь своими делами, периодически нарочно оказываясь рядом, чтобы не проморгать момент, когда доктор Шаповалов выйдет. Потом просто стою, подперев стенку, и жду. Наконец, коллега появляется спустя почти сорок минут, – мне повезло, выдалось свободное от пациентов и прочих забот время.
– Пришлось оставить череп открытым, пока давление не спадёт, – рассказывает Денис Дмитриевич.
– Она не выживет? – спрашиваю.
– Она поправится…
– Если проснётся, – замечаю.
– Если проснётся, – согласно кивает доктор Шаповалов с печальным лицом. Вот черта характера, которая мне в нём нравится. Большинство хирургов давно растеряли эту способность – сопереживать. Но этот врач сохранил её и даже не стесняется проявлять.
Ещё спустя полчаса становлюсь свидетельницей интересной сцены. Перед окончанием смены, утром, Денис Дмитриевич встретил доктора Михайловского. Это произошло в коридоре, рядом с регистратурой, где я оказалась с кипой карточек.
– Пётр Иванович, я заканчиваю в шесть. Выпьем, как договаривались? – спросил Шаповалов.
– Вряд ли, – ответил коллега.
– Может, завтра вечером?
Доктор Михайловский усмехнулся, подошёл, сказал тихим голосом:
– Денис, послушай. Доктор Шварц обещал место завотделением нам обоим. Но ты это и так знаешь.
– Держи друзей близко, а врагов ещё ближе, – сказал на это Шаповалов.
– Ты не враг. Просто соперник, – сказал доктор Михайловский и ушёл.
«Так-так, – подумала я. – Вот же Шварц, каков хитрец! Столкнул лбами двух ведущих хирургов своего отделения, чтобы те в конкурентной борьбе проявили всё, на что способны. Что ж, надо будет запомнить. Когда-нибудь стану большой начальницей, тоже буду так делать. Ну, или не буду».
Потом пошла к секретарю завотделением. Она попросила прийти, заполнить бумаги.
– Вот здесь: подпись и инициалы, – говорит Маргарита Олеговна.
– Ясно.
– Там сказано, что… – начинает Адриан Николаевич и смущённо замолкает, глядя на секретаршу.
– … мужской орган, – продолжает за него Яновская.
Доктор Шварц усмехается.
– Я врач, я могу это произнести. Просто я менял тебе подгузники, – говорит мне, напоминая на добрые отношения с моей мамой. – Потому мне немного… неловко.
– Ясно, – отвечаю с улыбкой.
– Здесь сказано, что ты его охраняла, – кивает завотделением на подписанный мной документ. – И что мы его передали органам дознания. Так что теперь это их ответственность.
– Держите, – протягиваю завотделением контейнер.
Доктор Шварц берёт предмет, передаёт его представителю полиции, который прибыл специально за «уликой»:
– Прошу.
Боже, неужто наконец избавилась от этой штуковины! Я не про холодильник, а про его содержимое. Ощущаю себя человеком, с рук которого сняли тяжёлые стальные кандалы.
Проходит полчаса, и я оказываюсь на операции, которую проводит доктор Михайловский. Чрезвычайно интересно наблюдать за тем, как он работает, и что вообще делает вся остальная бригада.
– Мы используем центральный подход для восстановления ликвородинамики с помощью вентрикулотомии. Давайте вскроем. Скальпель на 15. Дарья! – внезапно обращается ко мне Пётр Иванович.
– Да?
– Ассистируй. Когда закончим вскрывать грудную клетку, я дам тебе зажим.
– Правда?
Он поворачивает голову в мою сторону, смотрит с прищуром:
– Могу передумать.
– Я готова.
После того, как всё закончилось, я сижу в ординаторской и думаю о том, что в какой-то момент приходится принимать решение. Ставить рамки, чтобы не пускать других. Жизнь – сложная штука. Такими нас создали. Отлично…
Вечером, перед концом смены, памятуя о том, что у меня на первом этаже квартиры пустуют две комнаты, принимаю решение и говорю Виктору и Наталье:
– Ладно, уговорили. Можете ко мне переезжать.
– Неужели! Ушам своим не верю! Она сдалась! – восклицает Марципанов, хватает Юмкину, и они начинают вместе приплясывать. Ей-Богу, прямо как дети! Смотрим на них с Мариной и смеёмся.
– В самом деле, неужели я правда сдалась? – задаюсь вслух риторическим вопросом.
– Это всё малыши виноваты, – произносит Спивакова с улыбкой. – Они тебе промыли мозги. Вот не надо было в педиатрию ходить так часто. С другой стороны, иначе бы не выжил тот маленький, а я не получила ценный опыт, что порой границы дозволенного надо нарушать.
***
Интерны Спивакова на пару с Двигубским продолжили уже который час быть «почтальонами». То есть ходить по палатам и разносить пациентам новости об их состоянии. Чаще всего, к радости обоих, информация поступала хорошей. Как, например, та, что они сообщили полной семейной паре лет примерно за пятьдесят:
– Анализы в норме. Опухоль не злокачественная. Сегодня вас выпишут.
Муж, услышав это, радостно засмеялся и кинулся обнимать супругу, а потом хотел было сграбастать обоих интернов. Но Марина ловко сделала шаг назад и толкнула в объятия здоровяка Алексея. Приглушённо хихикнув, быстро убежала из палаты, слушая, как у Двигубского от внезапных обнимашек трещат косточки.
Самой девушке никогда не нравились подобные вещи. Она считала, что между пациентом и врачом всегда должна быть невидимая грань, которую никому из них переступать не следует. Никаких обнимашек, поцелуев и уж тем более подбрасывания на руках в воздух. А ещё она была уверена: нельзя принимать подношения, как у нас любят. Но в глубине души хотела, чтобы хоть кто-нибудь принёс ней что-то такое… для души скорее. Коробку конфет, например.
***
После не слишком удачного разговора с доктором Михайловским Денис Дмитриевич направился в регистратуру, где узнал кое-что интересное. С этой информацией он направился в палату, где лежал тот зверь в человеческом обличье, который едва не убил и сильно покалечил несчастную Алису. Когда доктор вошёл, пациент мирно дремал.
Не пожелав быть с ним вежливым, доктор Шаповалов пнул ногой койку, заставив пациента резко открыть глаза, и сразу заговорил, злобно на него глядя:
– Есть плохая новость и хорошая. Хорошая заключается в том, что доктор Осухова вас зашила. Плохая – мы отдали тот фрагмент полицейским. Счастливо оставаться.
Шагая по коридору, Денис Дмитриевич понимал, что вести себя так грубо с пациентом против правил. Но у него имелось мощное оправдание: тот, кто зверски изувечил Алису, не человек даже, имеющий право рассчитывать на снисхождение. Не дикий зверь, поведение которого можно оправдать инстинктами. Подобных ему доктор Шаповалов в тайне считал мутантами. Жаль, поступать с ними приходилось, как с обычными людьми.
Неизвестно, сколько бы врач ещё злился, если бы вдруг, не проходя мимо палаты, где лежала Алиса, не заметил, как девушка открыла глаза и осмысленно огляделась.
– С возвращением! – радостно сказал Денис Дмитриевич.
***
Раннее утро. По стеклу барабанит дождь, снаружи ещё темно, холодно и так сыро, что кажется, будто мир никогда больше сухим не станет. Кажется, там даже ураган. Слишком шумно, ветер воет. Я просыпаюсь и, стараясь снова оказаться в объятиях Морфея, думаю о том, что мы, интерны, постоянно думаем о хирургии. Семь дней в неделю. Четырнадцать часов в день. И вместе мы проводим больше времени чем наедине.
Раскрываю глаза и в страхе издаю вскрик:
– А-а-а!
Потому что прямо перед моей кроватью стоит Наташа с чашкой в руках.
– Напугала, блин! – ворчу на неё.
– Прости. Комната Витьки больше моей, – говорит она.
Встаю, смотрю на часы. Половина пятого утра! Иду к выходу, спотыкаясь об собственные тапочки. Я это предвидела. Иметь соседей – хлопотное занятие!
– А у меня больше одежды, – поясняет Наташа своё первое предложение.
– Ясно, – отвечаю и думаю: «Началось в колхозе утро!»
Спустя пять минут Витька возмущённо говорит:
– Я въехал первым!
– Пусть Даша решает, – невозмутимо произносит Юмкина.
– Надо усвоить правила, – говорю обоим, когда оказываемся в гостиной.
– Да у меня всего на полметра больше! – продолжает бухтеть Виктор.
– Первое… – начинаю, но эти двое не слушают и ведут себя, как дети в песочнице.
– У тебя шкаф больше! – говорит ему Наташа.
– Ну и что? Почему везде соревнования? – ворчит Марципанов.
– Первое: запоминайте счёт. Фраза «кто первым встал, того и тапки» отныне всех касается. Второе…
– Тогда я повешу там свою одежду! – вызывающе говорит Наташа Виктору.
– … делайте всё возможное, чтобы обойти соперника, – продолжаю я.
– Найди другое место! – требует Марципанов.
– Там всё забито коробками с вещами мамы Даши, – фырчит Наталья.
– Даша, когда твоя мама возвращается? – спрашивает меня Виктор. – Может, отнесём её коробки в гараж?
– Или распакуем кое-что. Сделаем квартиру уютнее. Побольше ламп, картин… – предлагает Наталья.
– Картины не помешают, – соглашается Виктор.
– Да, вся эта красота томится в коробках. Я нашла DVD, на которых твоя мама проводит свои великолепные операции.
Эти двое продолжают неотрывно шагать за мной и вносить хаос в мирный распорядок прежней жизни.
– Правда? Надо посмотреть, – говорит Марципанов.
Я захожу в ванную и там запираюсь. Интерны замолкают. Ненадолго. Вскоре кто-то скребётся в дверь, и голос Виктора звучит снаружи:
– Дашенька? Мы тебе надоели?
– В-третьих: не дружите со своими врагами, – произношу шёпотом третье правило нашего общежития. Надеюсь, они не услышали.
***
– Доброе утро, Наталья Григорьевна, – поздоровался доктор Шаповалов, когда оба врача оказались стоящими перед пешеходным переходом в ожидании, когда переключится светофор.
– Заткнись, – вдруг сказала Осухова, махнув рукой.
– Вы забыли, что я врач, а не интерн, и что мы равны по статусу? – недовольно спросил Денис Дмитриевич.
– Я и правда кое-что забыла… – задумчиво произнесла Наталья Григорьевна, подозрительно глядя по сторонам. – Сегодня что-то произойдёт. Понимаю, я должна знать что, но не могу вспомнить.
– Хорошо, рад был поболтать, Наталья Григорьевна, – проворчал доктор Шаповалов и двинулся по переходу.
– Денис! Я вспомнила! – вскрикнула коллега и, метнувшись к Денису Дмитриевичу, схватила его за шиворот и резко дёрнула назад. В ту же секунду мимо него, в считанных сантиметрах, помчались один за другим велосипедисты на огромной скорости. – Берегитесь! Берегитесь! – воскликнула доктор Осухова.
– Спасибо… – растерянно произнёс доктор Шаповалов.
– Не за что, – ответила Наталья Григорьевна и подмигнула. – Ну что, Денис, пошли штаны менять?
– Пошли, – подхватил шутку коллега.