В маршрутке были еще “Камуфляж” и “Поп”. Гарик думал, что его подселят к первому, говорили об этом. Он оказался бойцом с Донбасса.
– Посохов Дмитрий Алексеевич, доброволец, – сказал Иван Михайлович. – Воюет. Но мы тебя в него вселять не будем. Во-первых, молод ты ещё чтобы к бойцам подселяться, что дельного ты можешь им внушить? Во-вторых, мы решили, что вообще не надо воину в душу лезть. Незачем.
Гарик вспомнил долгий, строгий взгляд мужчины в маршрутке. Вспомнил, как посчитал его маргиналом. После “знакомства” с Надеждой и Войтеком он стал иначе смотреть на ситуацию на Украине. Раньше мало думал о ней. Не понимал зачем “отжали” Крым, и что там происходит на Донбассе. Но наслушавшись разговоров Нади и того, что говорят её русские покупатели, посмотрев своими глазами на молодых канадских недружелюбцев, студент изменился.
– Тогда что, к попу? – поинтересовался.
– К батюшке! – подняв вверх поучительно палец, ответил Иван Михайлович. – У нас были сомнения. Негоже в лицо, наделённое благодатью, вторгаться. Но мы тебя отправим всего на сутки. Надо же тебе практику закончить, две персоны – это мало. Чисто для галочки – дадим тебе третьего.
Вы читаете окончание. Начало здесь
“ПОП”
Около скромного, но обихоженного, чистого деревенского дома отца Максима сидели люди. Плохо одетые. Женщины были в платках, каких-то непонятного цвета юбках и кофтах. Гарик поморщился (если так можно сказать о летающей душе). Подумал, что вот почему люди считают, что к священникам можно приходить в помойном образе? Ну ладно, нельзя быть ярко накрашенной, с голыми ногами, но зачем надевать затрапез? Он же, священник, тоже человек. Охота ему что ли видеть каждый день толпу в самых дурацких нарядах, которые из-за некрасивости, старомодности, людям показались скромными?
Пришедшие сидели на двух скамейках вдоль стены. Кто-то тихо разговаривал, а в основном молчали. Мужчины, женщины, молодые, старые, подростки. Вдруг Гарик почувствовал странный толчок. Оглянулся – а за ним три таких же сгустка, как он сам, только тёмных.
– Это ещё кто такой? – спросил один.
– Даже чёрт не знает кто! – ответил со смешком другой.
– Ты кто? – подплыл к нему один сгусток.
К такой ситуации Гарик не был готов. Он молчал. Если бы у него были глаза, можно было бы сказать, что они вылезли на лоб.
Тут вышел отец Максим. Стал подходить к каждому человеку вдоль стены и что-то тихо им говорить. Потом поднял всех и начал уже громко произносить какие-то церковные речи – Гарик в них не разбирался.
И началось! Такого ужаса студент в своей жизни не видел. Некоторые падали, кричали нечеловеческими голосами, матерились. Женщина лет тридцати каталась по земле и выла.
– Батюшка, я тебе сейчас башку разобью! Ой-ой-ой… Хвост отвалился. Ой-ой-ой! Ай, ай, ай, зачем кишки трогаешь? Кишки не трожь! Оййй, больно.
Гарик оцепенел. Понял, что это изгнание бесов. Но он думал так только в фильмах бывает. Слышал, что люди так ведут себя при экзорцизме, но был уверен, что это психическая болезнь. Теперь же увидел, как между людьми летают те самые тёмные сгустки. Они становятся то больше, то меньше, мельтешат, и он от волнения и страха не понял, что они делают – влазят в людей или напротив – вылазят из них. Но их явно стало больше.
Отец Максим продолжал произносить речь, а Гарик вдруг понял, что он сам, студент, никем и ничем не защищён. Люди, по крайней мере, друг у друга на виду, а его сейчас эта тёмная орда может утащить. В ад. Но, тем не менее, он, как завороженный, не двигался с места, смотрел и слушал. Рядом раздались голоса.
– Максимку надо кончать, – сказал один, совершенно омерзительный.
– Восемнадцатого, уже решено, – ответил другой. – Много на себя берёт. Молодой, а сильный. Уууу!
Дальше шёл мат.
Гарик полетел за дом. Ему не хотелось не только вселяться в священника, но даже и вообще находиться рядом. О таком с институтом не договаривались! Вот если эти чёрные, демоны, его схватят, то что? Кто сильнее – они или Иван Михайлович? Да он комар рядом с ними!
Студент пробыл за домом до тех пор, пока всё не утихомирилось. И когда уже не слышно было голосов, и даже сгустились сумерки, он всё ещё не выходил из укрытия. Но потом осторожно подобрался к окну и посмотрел в него. Батюшка сидел за столом, читал при свете настольной лампы. Гарик вспомнил, что ему обязательно надо вселиться в него, чтобы зачли практику, и нехотя влетел через стекло, не разбив его.
Дом состоял всего из двух комнат и кухни. Мебель – обычная, очень много книг, иконы по стенам. Ничего интересного. Гарик разглядывал священника. Как он мог выбрать такой путь? Бесы сказали, сильный. Что заставляет людей выполнять такую страшную работу? И удалось ли ему сегодня изгнать?
– Что тебе надо? – вдруг спросил поп, глядя прямо на Гарика.
– Ты видишь меня? – беззвучно спросил студент.
– Да, вижу, – ответил вслух священник.
Ещё не лучше! Об этом тоже не предупреждали. И вот что теперь делать? Не лезть же в человека, который тебя видит.
– Я тут по научным вопросам, – пробормотал Гарик. – Извините. Меня институт послал. Секретный.
Он вкратце поведал о сути эксперимента. “Но это как исповедь, нельзя никому об этом” – попросил. Отец Максим устало смотрел на него.
– В Бога веруешь? – проверил.
– Ну теперь... да, – ответил студент. – Если бесы существуют, значит и Бог есть.
– Вот и хорошо. Крещён? Имя как?
– Да. Игорь. В крещении Георгий.
– И что же мы будем с тобой делать, Георгий?.. Я лично спать хочу, устал. А ты в человека можешь снова превратиться? Тьфу... слово какое... “превратиться”. Человеком они тебя сейчас могут сделать?
– Нет.
– Ну и ладно, виси в воздухе, если хочешь. Но помолись со мной, повторяй, иначе нет к тебе доверия.
И отец Максим стал читать вечерние молитвы, а Гарик повторять за ним слова. Беспокойство, которое весь день было в его душе, страх, отступили. Впервые студент молился не как в храме, куда мать изредка его в детстве приводила, не формально, а с душой, всерьёз. “И избави меня от лукавого” повторил даже три раза, боясь тех самых чёрных сгустков.
– Ну всё, Георгий, спать!
И отец Максим пошёл в ванную чистить зубы. А Гарик тут же уснул. Молитва сняла напряжение, и душа быстро провалилась в сон.
***
Когда студент проснулся, батюшка уже ушёл в храм. Гарик полетел за ним и быстро нашёл деревенскую церковь. Людей вокруг неё, как ни странно, было немало, жизнь кипела. Храм был старый, полуразрушенный и, как выяснилось, отец Максим его восстанавливал. Не сам, а собрал деревенских, они работали. Внутри художник расписывал уже отремонтированные стены.
Отец Максим с кем-то говорил по телефону, договаривался о подвозе цемента и кирпичей. Помогал плотнику. Потом к нему пришла женщина в платочке и что-то рассказывала, плакала, а он слушал и советовал. Гарик не стал приближаться. Может, там тайна исповеди.
Потом снова и снова приходили люди, и всем что-то было от него, священника, нужно. Просто Ленин в Смольном этот отец Максим! Тут студент уже прислушался. Самому ему никогда от попов ничего не надо было, так что стало интересно. Одним надо было ребенка крестить, другим – отпевать отца, третьи хотели, чтобы священник посетил тюрьму в тридцати километрах, ибо кто-то там в отчаянии. Пока батюшка разговаривал с этими людьми, он всё посматривал в сторону, где присела на кучу строительных досок невысокая, стройная девушка. Непонятно было, почему она там сидит. Заметив, что священник смотрит на неё, она тут же отворачивалась, будто не к нему и пришла.
Наконец, он освободился, и подошёл к ней. Гарик не утерпел и подлетел.
– Дело какое-то ко мне? – спросил батюшка.
– Да, – вздохнула. – У меня будет ребёнок. А парень бросил меня.
– Может вернется ещё...
– Он трубку не берет и в соцсетях забанил.
– Таак... А я тут при чем? Я жениться не могу, я монах, – пошутил отец Максим.
– Я узнать хотела. Насколько это прямо плохо – аборт. Может быть не так уж... чтобы уж очень... Сейчас ещё можно сделать, – сказала девушка и покраснела.
– Так, а при чём тут хочет кто-то жениться или нет? Это его дело. А у тебя ребёнок. Вы уже вдвоём. Прибьётся третий, не прибьётся – дело десятое. Тебе что, есть нечего, дома нет?
– Есть. Я учусь на заочном и работаю. Живу с родителями.
– А они что говорят?
– Рожать, – девушка стояла, опустив глаза, и почти шептала. Она была похожа на Монику Белуччи, и Гарик даже удивился, что в российской провинции есть такие, итальяноподобные красавицы.
Батюшка так обрадовался ответу собеседницы, что рассмеялся.
– Ну так чего ж думать? Радуйся. А замуж ещё выйдешь. Красивая, с образованием, почему нет? Мужчины так устроены, что если любит, так и ребёнок твой мил, а не любит, так и родных детей может бросить. Опять же, и отец ребёнка может вернуться. Такое тоже бывает.
– Стыдно перед людьми. Нагуляла. Родителей опозорила.
– Ну да, стыдно. Так это нормально. Платим за грехи. Кто стыдом, кто деньгами, кто болезнью. Это ничего, что стыдно-то. Это хорошо. Значит, совесть есть. Отстрадаешь, зато ребёнок будет, живой человек! Ты хоть понимаешь какое чудо-то? Сын будет – опора, который за тебя любому шею свернёт. Или дочь, которая если ты больна будешь в старости, обиходит, глаза тебе закроет. Как таких убивать-то, родных самых? Да из-за кого! Из-за мужчины, который тебя не любит. Не стоит он того.
Девушка молчала, и священник посуровел.
– Грех это – живых людей убивать. Он ведь не мёртвый там у тебя сидит.
Гарик тихонько влез в тело отца Максима, хотел тоже слово молвить от его лица, но его захлестнуло таким горячим желанием священника спасти ребёнка, что он понял: ничего тому внушать не надо. Надежда и горечь – вот что было внутри батюшки. И ещё – желание не показать девушке как сильно он хочет, чтобы она родила. А то еще наперекор сделает. Есть такие люди – “супротивные”.
– Будут говорить, что я с “прицепом”, – тихо сказала она.
– Ну это как себя поставишь. Моя мать, например, говорила, что ещё не каждому доверит такую честь – своего сына воспитывать, – сказал отец Максим. – Мои родители развелись и отец никогда не появлялся. За мамой ухаживали, но она несла себя высоко, и никто и подумать не смел, что она “с прицепом”. А второй муж, мой отчим, даже сказал ей, что из всех своих подружек её в жёны выбрал именно потому, что она не прятала ребёнка, не сдавала его на руки бабушке, а сразу сказала, что есть сын, и что сын чудесный, и что надо именно ему понравиться, тогда и замуж пойдёт. Он понял, что женщина серьёзная, и его детям тоже будет хорошей матерью.
Девушка подняла глаза и внимательно слушала. Гарик заметил, как оживилось её милое, розовое лицо, как блеснули глаза.
– Характер должен быть в женщине, – окреп священник, почувствовав, что подобрал ключик. – Не важно, что за бычок, а телятко наше... Если будешь любить сына, дочь ли, уважать своё материнство, так и других заставишь ува́жить. А если, конечно, нести это как вину, за обузу считать, так заклюют. Ты стыд свой за блуд переживи, перед Богом покайся, а потом гордись. Ибо – мать! У нас вся страна на Мать с младенцем молится, так что не бойся, не обидят. Поговорят маленько, а потом уважать будут. В армию будешь провожать – всё село соберётся!
Девушка расплакалась, да как ребенок – слёзы градом катились по щекам, но и священник, и Гарик чувствовали, что это слёзы облегчения.
– Имя-то выбрала?
Она кивнула.
– Если мальчик, то Всеволод, если девочка, то Евдокия.
– Приноси крестить!
– Обязательно...
***
Отец Максим пошёл обратно, к строителям. А Гарик удивился тому, от какой случайности зависит человеческая жизнь! Вот не приди она к священнику, приди к какой-нибудь подружке, и та могла бы сговорить её на аборт. Какой кошмар. Что так хрупка человеческая жизнь. Что в самом начале держится она на волоске. Да и потом, если уж честно говорить... И как страшно, если кто-то спросил не сделать ли аборт, а ты, даже не подумав толком, брякнул, что, мол, делай, на что тебе обуза, не ко времени. Ты человека убил и даже не заметил...
Сейчас вот, то есть через девять месяцев, или восемь, или сколько там, появится в этой деревне новая душа. С именем, свидетельством о рождении, с собственной судьбой. Может даже новый Менделеев родится. Тот был семнадцатым ребенком в семье, и тоже, поди, матери советовали вытравить.
Гарик испытал сердечную благодарность к отцу Максиму. Что же это они, священники, делают? Словом спасают жизнь! Не бросаясь в огонь или в воду, не стреляя из автомата.
– А благодарят вас потом? – спросил “попа”. – Матери или дети спасенные?
– Нет, конечно, – ответил тот. – Матери стараются забыть момент слабости. А дети и знать не знают, что их хотели убить – кто ж в таком признается?
Гарик наблюдал как весь день трудится “поп” и думал: как жаль, что этого не знают его однокурсники. Они смотрят либеральные каналы в телефонах, где рассказывается, что “попы” – все сплошь богатые, развратники и лентяи. “Всё не так, как кажется”, – снова вспомнил он слова из своего любимого американского фильма. Картина, когда посмотрел её впервые (а потом пересматривал), потрясла. Никогда ранее он не видел, чтобы так доходчиво было показано, что хорошие люди могут не понимать друг друга, роковым образом ошибаться, и даже убивать друг друга – только потому, что действительность закрыта “фасадом”.
Заповедь “не суди да не судим будешь” – об этом, понял студент. О том, что ты не знаешь деталей, которые полностью могут изменить мнение. Скажем, вот лежит бомж, запившееся существо, немытое. Мерзость. Подать ли ему? Нет, конечно, пропьёт.
А если знать, что это душевнобольной человек, что добрая и чистенькая мама его растила, все силы вкладывала, лечила, и уже достигла многого, но внезапно умерла, и дитя пошло в казённый дом, где его били, не кормили толком, и вот так человек оказался на улице... И хоть он и выглядит понимающим речь, а на самом деле это аутист и он недееспособен, потому и валяется, и пьёт поэтому – его так научили другие бездомные. Наливали, он и пил, ибо и всё, что наливала мама, он привык пить. И слушаться привык. А не послушаешь – ударят, это он на улице тоже усвоил.
И как же не подать ему, получается?
Гарик вечером поделился этими своими мыслями с отцом Максимом. Тот ответил, что подавать нищим надо, а судить их не следует. “Твоё дело помочь, а как человек распорядится деньгами – то уже Бог видит, он с нищего Сам спросит”.
***
Гарик вспомнил, что бесы обещали восемнадцатого числа прикончить отца Максима и думал, как о том сказать.
– Ну всё, прощаемся? – спросил отец Максим. – Лети, давай, к себе. Хоть ты и светлая душа, а непорядок всё-таки, странно, что ты здесь.
– А отчего с людьми такое происходит, бесы отчего вселяются? – спросил Гарик.
– По-разному. У многих потому, что колдовством занимались, гаданиями. Навызывали гадал своих, теперь не могут от них избавиться...
– А вы не боитесь?
– А куда деваться? Они и кусали меня, и царапали, и поджигали дверь.
– Я услышал, что восемнадцатого вас убить хотят. Вам бы уехать...
Отец Максим замолчал, обдумывал. Потом ответил невесело:
– От них нельзя уехать. Везде достанут. Буду молиться больше. А может и пугают просто. Они любят пугать.
Но Гарик решил переговорить с институтом на эту тему.
***
Восемнадцатого с утра в доме отца Максима находилось трое сотрудников секретного института, включая Гарика. Пребывали они здесь бестелесно. Батюшка с удивлением на них взирал и на всякий случай крестился. В этот день он никуда не ходил, провёл время в молитвах. Но ничего плохого так и не произошло. Поздно вечером все стали готовиться ко сну. Вдруг стукнула калитка, а потом кто-то рванул дверь в сенях. Застучало, послышался звон разбитого стекла. И вот, наконец, в комнату ввалились двое пьяных молодых людей. Лет восемнадцать, не больше. Они стали требовать денег, отец Максим отвечал, что денег у него нет.
– Не ври! У попов денег много! – зашипел один. – И золото должно быть, и иконы старинные! Выкладывай или зарублю! – за поясом у него был небольшой топорик.
Отец Максим открыл шкаф, показал, что там на полках только одежда. Но юнцы уже не слушали, а сами лезли везде, опрокидывали, проверяли. Нехороший дух от них исходил. Холодный, могильный. И лица – серые, глаза – стылые.
Двое сотрудников института – Антон и Геннадий – хотели было вселиться в них и направить молодых людей по праведному пути – к выходу, но что-то мешало войти. Сущности. Внутри гостей были те самые чёрные сгустки. Именно они изрыгали хулу на священника, сбивали иконы со стены, матерились.
Отец Максим снова стал произносить молитвы, изгоняющие бесов. Парни в ярости бросились на него...
Сотрудники ещё днём обсудили, что в принципе, они хоть и сгустки, и летают, но всё же люди, и не могут победить бесов. Но ведь если бы человек совсем был беззащитен перед демонической силой, то человечество погибло бы? Значит, всё-таки может человек побеждать бесов. Чем? Молитвой.
Антон и Геннадий всё же влезли в тела молодчиков, и там, отпихивая тёмных, внушали юнцам уйти. И крестили, крестили всё вокруг невидимыми руками. И кричали: “Отче Наш, иже еси на небеси... И избави нас от лукавого...”. “Верую в Отца и Сына, и Святаго Духа!” Отец Максим же схватил чашу со святой водой, приготовленную на всякий случай, и облил ею одного из “молодцов”. Тот упал и завыл, будто его кипятком ошпарило. Второй бросился вон.
Антон, Геннадий и Гарик не прекращали выкрикивать молитвы. Студент не знал молитв и кричал: “Господи, спаси! Господи, спаси!”.
– Гггады! – взвыл “обмоченный” парень. – Откуда вы взялись? – и выбежал вслед за подельником. Сотрудники института не преминули вылететь вслед. Они летали и шептали в уши юнцов: “Сюда больше нельзя... К священнику – нельзя... Мы здесь навсегда... Мы вас окрестим”…
***
Гарику заплатили и позволили месяц отдохнуть. Его работа была признана образцовой. В институте заинтересовались его опытом столкновения с бесами, он даже получил прозвище “Экзорцист”. Хотя Геннадий и Антон, которые постарше него, потешались над тем, как студент кричал: “Господи, спаси!”
Гарик не обижался. Он позврослел. И стал иначе смотреть на всё. На людей, на страну, на маму. На деньги. Они его больше не влекли так, как раньше. Влекла научная работа.
– Каждый ведёт невидимую борьбу, – говорил он своей девушке. – Борьба незрима, но она идёт. Я вот раньше не понимал почему священников нельзя ругать, думал, ну как это – а если они пьяницы или... не знаю... распутные? Но отец Максим разъяснил, что против каждого батюшки работает целый сонм злых духов. И если ещё и мы, люди, которых священники крестят, поддерживают морально в беде, грязь нашу выслушивают на исповедях, будем их хаять, это что ж тогда? Это мы своих защитников, получается, будем слабее делать – перед бесами.
– Ну так, а как тогда?
– Бог сам видит кто из служителей в чём грешен. Оставим суд Ему.
Гарик стал больше стал читать об аутизме, решил в своей работе психолога сделать упор на помощь семьям, столкнувшимся с болезнью. И вообще с психическими недугами. А также он решил изучать явление беснования и найти то, что поможет отличать его от обычных душевных заболеваний. Вместе с отцом Максимом и другими экзорцистами (в том числе заграничными), он стал изучать что приводит к вселению сущностей, собирал и систематизировал информацию.
***
...Через четверть века имя профессора Игоря Сергеевича Полетаева было известно многим учёным и теологам мира. А его ошеломительные статьи, которые публиковали многие солидные научные журналы планеты, узнавали с первых строк, даже ещё не заглянув в конец, чтобы посмотреть имя автора. Над статьями всегда стоял эпиграф:
“Всё не так, как кажется”.
Азаева Эвелина (автор) Tags: Проза Project: Moloko
Начало рассказа здесь
Книгу этого автора "Перелётные люди" можно выписать на Wildberries, на Озоне, а также на сайте издательства.
Другие рассказы этого автора здесь , здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь