В утро эксперимента пропал страх. Осталось лишь любопытство. Гарик сидел в комнате, похожей на операционную, на операционном же столе, и крутил головой – смотрел, как люди в белых халатах проверяют аппаратуру. Потом его привязали и накрыли нос марлей, пропитанной неизвестным веществом. И он провалился куда-то, полетел. Успел подумать, что это анестезия. Но нет. Бестелесный, он поднялся под потолок и оттуда смотрел – что все делают. Учёные направляли по комнате какие-то фиолетовые лучи и вдруг заметили его, смотрели прямо на него. Он же был, как ощущал себя, величиной с яйцо.
– Мы видим вас, Гарик. Вы представляете собой сгусток света, – сказал Иван Михайлович. – Люди вас не смогут увидеть, у них нет приборов. Так что ничего не бойтесь. Ваше тело тоже живо, его сейчас обработают и увезут на хранение.
Вокруг тела действительно хлопотали две медсестры. Что-то в него кололи, чем-то смазывали. Гарик хотел попросить, чтобы аккуратнее действовали, но не мог издать ни звука. Это озадачило.
– Жаль, что у вас нет горла и вы не можете нам сказать о своём первом впечатлении, – сказал Иван Михайлович. – Но когда подселитесь, вы сможете передавать объекту мысли напрямую, без речи. Он будет считать их собственными мыслями.
Гарик подумал, что для процесса мышления ему вообще-то требуется мозг, а мозга у него сейчас нет, как же он соображает-то? Вспомнил, что известная женщина-ученый, специалист в изучении мозга, высказывала идею, что не мозг вырабатывает мысли, он лишь антенна, улавливающая мысли из информационного пространства. Ох, ну так и антенны у него сейчас нет, а он мыслит... Ладно, пусть учёные разбираются каким местом люди думают.
– Итак, друг мой, летите на Литейный проспект...
Вы читаете продолжение. Начало здесь
Иван Михайлович назвал номер дома и квартиру. И Гарик вылетел в окно.
...Это было восхитительно! Город, залитый утренним, робким солнцем, с высоты выглядел иначе, чем если ходить по улицам. Он виделся разом весь – со шпилями, куполами, рощами и мостами. Извивались ленты каналов, шумели кронами высокие березы. Гарик вдруг увидел Петропавловскую крепость и полетел к ангелу на шпиле. Остановился, рассмотрел. Захотелось потрогать и сфотографировать, но ни рук, ни телефона... Студент побывал и на крыше Дома Зингера, облетел ангела на Александровской колонне, рассмотрел скульптуры на крыше Зимнего дворца. Ах, как всё это было иначе вблизи! Ради одного этого уже стоило согласиться на эксперимент!
Однако, пора на Литейный. И он направил туда свой “cгусток света”.
***
В квартиру он влетел через стекло, не повредив его. И попал в странную комнату. В ней ничего не было. Совсем. Покрашенные в голубой цвет стены, ламинат. И всё. В других комнатах было как положено – мебель, ковры, книги, одежда в шкафах, а в этой, первой, ничего. В квартире находились люди. В спальне – мальчик лет четырёх спал под одеялом на кроватке в виде автомобиля. На кухне сидели мужчина и женщина, пили кофе. Женщина, одетая в деловой костюм и накрашенная, собиралась уходить, торопилась, а мужчина сидел в пижаме и никуда не спешил. Гарик узнал того самого “бандита” из маршрутки. Борова, который, по его предположению, был деловаром и “настрелял” в девяностые на свою хорошую одежду. А теперь выходит, что и на трехкомнатную квартиру на Литейном.
– Я прочитал, что можно всё-таки его вылечить! – говорил мужчина. – Я пока читаю книгу на английском, но потом тебе всё перескажу. Там есть стоящие мысли...
– Влад, извини, я спешу...
– Нет, ну ты хоть порадуйся! Это – шанс!
– Я рада, – раздражённо сказала женщина.
– Не вижу.
– Отстань! – вскрикнула она. – Я не могу больше говорить об аутизме! Ничего не хочу о нём знать! Да, я плохая мать! Освободи меня, пожалуйста, ты же говоришь что любишь меня. Владик, лечи сына, делай что хочешь, но дай мне не видеть этого! Это выше моих сил!
Она выскочила в коридор, через минуту хлопнула дверь. Владислав остался сидеть за столом. Лицо его оставалось непроницаемым, будто ничего не случилось. Он медленно подносил чашку с кофе к губам, пил, и о чём-то думал. Но вскоре из комнаты донёсся крик, и отец побежал на голос. Гарик увидел, как мужчина бережно вытащил верещавшего ребенка из кроватки и посадил себе на колени. Гладил по голове, целовал:
– Даник, всё хорошо. Я с тобой. Сейчас пойдем мыть мордочку, чистить зубки... Папа поможет. Потом покушаешь блинчики. Потом будем заниматься. Давай, зайчик, одеваться.
Он снял с мальчика пижаму, надел на него маечку и лёгкие, широкие, трикотажные штанишки. Потом повёл в ванную и там умыл и почистил зубы мычащему, выкрикивающему что-то ребенку. Тот не стоял, рвался куда-то, отец удерживал его одной рукой, подпирал своим телом сзади, а другой рукой проделывал процедуры. Потом он привел мальчика на кухню, усадил за стол. Тот мычал и раскачивался из стороны в сторону. Отец принялся печь блины.
Гарик недоумевал. Почему женщина ушла? Почему с ребёнком возится отец? Он не работает? Мальчика жаль, конечно, совершенно невменяемый. Где все бабки и дедки, почему никто не помогает? На что надеется отец, чего он там вычитал, пацан-то – овощ... Однако, пора подселяться.
Ррраз, – и он влетел в тело Влада, в район живота – туда, где пуп. Именно оттуда начинается жизнь, сказал Иван Михайлович.
“БАНДИТ”
Влад Горюнов не очень-то выспался. Не именно сейчас, а вообще. Не спит он уже полтора года, с тех пор как сыну поставили диагноз, и жена передала ему, отцу, всю заботу по воспитанию ребёнка. Даник просыпается ночами, бегает по квартире, всё хватает, бросает, надо следить за ним. Иногда ребенок просто сидит и раскачивается, но всё равно спать невозможно. Жаль его. А ведь родился нормальным! До трёх лет развивался хорошо, Влад и Майя гордились им – он уже знал много животных и рыб, даже редких. А потом начался “откат”: ребенок стал забывать то, что узнал. Сначала не поняли, посчитали, что ему просто надоело отвечать на вопросы, показывать что умеет. Потом вдруг заметили, что он выстраивает в ряд игрушки. Это было странно. Но тоже отмахнулись: “Любит порядок, молодец”. Мальчик ходил в детсад, частный (жили тогда в Канаде), родители – на работе, потому не знали, как он ведёт себя в саду. Хозяйка не жаловалась, значит, хорошо. Но однажды, когда Майя спросила её, говорят ли другие детки предложениями, а то её сын – только отдельными словами, та беспечно ответила: “А вы не знаете, что он аутист? Он и с детками не играет”.
Родители прочитали в интернете что такое аутизм и не сказать, чтобы ужаснулись. Не поверили. Вот это неверие и спасало психику, особенно в первое время. Всё сопоставляли симптомы. И было непонятно, может быть, Даник плохо разговаривает просто потому, что маленький? Потёмкин вон до пяти лет не говорил. А ест одну и ту же еду, не желая расширять меню, потому что переборчивый? А не играет с детьми оттого, что... ну бывают же необщительные люди? А открывает книжку на одной и той же странице и смотрит подолгу на картинку потому, что нравится картинка – там мама, папа и ребёнок обнялись.
Отметая мысли о неизлечимом диагнозе, действовали по-разному: Майя успокаивалась и считала, что ничего предпринимать не надо, врачи перестраховываются, потому предполагают аутизм, которого нет и быть не может – у них вся родня здорова, а Влад решил, что как бы там ни было, а надо подстраховаться. Врачи сказали, надо развивать ребёнка, работать с ним часами каждый день. Потому что потом будет поздно, в раннем возрасте ребенок лучше всего поддается улучшениям. И Влад перестал думать аутизм это или нет, принялся за работу. Если ребёнок не болен, то индивидуальные занятия и здоровому на пользу пойдут.
Быстро распознал, что настоящую помощь оказывают в России. Увидел, что в Северной Америке аутистов в основном лишь развивают – с помощью логопедов, терапевтов поведения. А в России ещё и лечат – лекарствами. На Западе врачи препаратов почти не прописывают (разве что БАДы или такие, которые из ребенка делают послушное ничто, чтобы не мешал), говорят: “Развивайте и любите”, в России же лечат детей ноотропами – лекарствами, стимулирующими мозг. Никто не знает какой именно ноотроп подойдет именно этому ребенку, но путем проб что-то всё-таки подбирают. Вот и Данику кое-что подошло. Он сразу после приема таблеток стал ходить на горшок, перестал страшно орать, верещать как инфернальное существо. Горюновы в холодном поту просыпались от этого крика. А то ещё одно время мальчик смеялся по ночам – это было самое жуткое.
...Поджаривая блинчики, Влад позвонил другу Борису, живущему в этом же доме:
– Приходи завтракать.
Тот быстренько пришёл. Борис тоже вернулся в Россию из Канады. И тоже из-за сына – тому тринадцать, и он вдруг решил сменить пол. До этого был пацан как пацан – интересовался девочками. Но пропаганда сделала своё дело и когда Борис столкнулся с Системой – школой, которая требовала от него называть сына женским именем и употреблять в отношении него слово “она”, иначе ребёнка отберут, отец согласился. Но, не дожидаясь конца учебного года, купил билеты в Россию и уехал с ним в Питер. Навсегда. Жена осталась в Калгари – продавать дом.
Знания сына, конечно, совершенно не соответствовали российской школьной программе, мальчик плохо говорил по-русски, но это тревожило Бориса меньше всего. Главное, что спаслись от блокаторов полового созревания. И ходили теперь к психологу чтобы выбить из головы ребёнка ценности “цивилизованного мира”.
Борис до этого много работал, мало читал, и совершенно не знал, что по законам провинции Альберта, где он проживал, если ребёнок приходит в школу в одежде противоположного пола, или называет себя именем противоположного пола, родителей об этом можно не оповещать. Именно поэтому для некоторых мам и пап то, что их дети оказались вдруг “нетрадиционными”, становится ударом по голове. При этом школа лицемерно посылает родителям листочки, на которых вопрос: “В пятницу в класс принесут пиццу. Можно ли вашему ребёнку её есть?” или “класс собирается на экскурсию в музей, можно ли туда вашему ребёнку?” Надо подписать согласие. А на смену пола ребёнку родительского разрешения не требуется. Детям вливают в уши яд, а потом ставят их семьи перед фактом.
Мужчины поддерживали друг друга, делились проблемами.
– После того, как мы всё-таки поверили, что у Даника аутизм, так было тяжело, что каждый из нас ушёл в себя, – рассказывал другу Влад. – Лежим вечером в постели, отвернёмся друг от друга, и думаем: что теперь с нами будет? Каким он вырастет? Как он будет жить, когда умрём? Знаешь, такие мысли не стимулируют либидо, мы перестали быть мужчиной и женщиной, только папа и мама. И вот когда всё-таки пробудилась надежда на излечение (все ведь вокруг говорят: “Да врут эти врачи, посмотрите какие у Даника глазки умненькие, ещё начнёт так говорить, что будете не рады!”), однажды мы легли в постель и потянулись друг к другу. И вдруг во время предварительных, как говорится, ласк, из комнаты Даника раздаётся смех. Мы услышали его через закрытую дверь. Ребёнок хохотал. В темноте, посреди ночи, на своей кроватке.
Мы вытянулись словно два трупа. Майя и я лежали на спине, смотрели в темноту, и слушали этот жуткий смех. Так прозвучал приговор. До этого надежда на врачебную ошибку существовала, а тут мы поняли, что в помиловании отказано.
Борис внимательно слушал. Сорокалетний мужчина в темно-синей пижаме (накинул куртку и пришёл из другого подъезда), пил кофе, ел бутерброд с маслом и сыром, и сочувствующе смотрел. Он понимал Влада как никто. Трудно вынести несчастье ребёнка.
– В одном интервью прочитал слова знаменитой женщины, матери аутиста: “Это как если бы тебя расстреляли, но потом оставили жить”, – продолжал Влад. – Именно так...
– А сейчас у вас с сексом как? – спросил Борис.
– Никак. Майя работает и приходит уставшая. Плохо, что работает женщина, а не я, но она ни в какую не хочет сидеть с ребенком. Слабая оказалась. А с ним же ещё надо заниматься, у неё терпения не хватает. Ну и я устаю от этого плена аутичного. Знаешь, мне аутизм представляется живым, наделённым душой существом. Некое большое, тёмное существо, которое захватило моего сына. Я тяну ребёнка к себе, существо – к себе. Кто кого.
Однажды я шёл по темной, зимней улице. Надо было пройти через детскую площадку. И вдруг передо мной выросла фигура, вся в белом, я даже сперва не понял, что это снеговик. И отчего-то мне так жутко стало, он мне показался угрожающим, злобным, поджидавшим меня в темноте. Я вдруг подумал, что это и есть аутизм. И, хоть было страшно, аж руки затряслись, я разбежался и ногой снёс ему голову.
...Даник сидел за столом и рвал тонкими пальчиками блины, засовывал в рот. Палец макал в сметану и облизывал. Потом брал стакан с молоком, пил. Лицо мальчика, красивое, с большими, голубыми как у отца, глазами, было отрешённым. Борис разглядывал его, а Даник не смотрел в глаза и вообще ни на кого не смотрел, будто сидел один в пустой кухне.
***
Гарик, находящийся во Владиславе, с горечью слушал. Он не знал, что бывает такое горе. Видел инвалидов, слышал краем уха, что есть такая болезнь – “аутизм”, но считал, что это даже хорошо, когда у тебя ребёнок аутист – гением будет. Отрешённым таким, странненьким, но непременно Нобелевским лауреатом. А оказалось...
Вот тебе и “бандит”. Вот тебе и “настрелял на квартиру на Литейном”. Гарик вспомнил американский фильм “Дом из песка и тумана”, в котором рефреном, через всё трагическое повествование звучала мысль: “Всё не так, как кажется”. Совершенно верно. Он думал, что вселится в бандита, а тот оказался вполне мирным человеком. Жертвенным папой.
Второй вон тоже за сына бьётся. Гарик впервые серьёзно огорчился, что у него нет отца. И у его друзей тоже. Растворились. Как говорит мать, “сладку ягоду ели вместе, горьку ягоду ем одна”. Но студент был доволен, что хоть увидел, какими могут быть папы. А то как ему психологом-то работать, если вместо одного из родителей в сердце пустое место?
***
Влад завел ребёнка в голубую комнату. Посадил на пол, подстелив толстое одеялко, сел рядом и стал показывать карточки с нарисованными предметами. “Это солнышко, это ведерко, лампа...”. Мальчик смотрел в сторону. Отец поворачивал его головку к картинкам, тот блуждал глазами. “Посмотри на меня!” – призывал Влад. Не смотрел. Тогда отец лёг так, чтобы его лицо оказалось в аккурат перед глазами сына. “Смотри в глаза” – требовал.
Гарик видел эти занятия каждый день. Отец часами, с передышками, пластался. Скакал вокруг, хлопал, пиликал на губной гармошке, тряс маракасами, и чего только ни делал, чтобы мальчик обратил на него внимание. Тогда можно будет его учить. Но Даник просто сидел и раскачивался. Овощ.
У студента сердце кровью обливалось. И было скучно, и безнадега овладевала. Как Влад не поймет, что всё это бесполезно? Его сын – сумасшедший. Но мужчина не унимался, и, что поражало – почти не раздражался. Когда его голос повышался и становился громовым, он останавливался, вдыхал побольше воздуха, отворачивался на минуту, потом поворачивался уже со спокойным лицом и обращался к сыну: “Посмотри в окно, птички летают”.
Данику, наверное, всё надоело. Он подошёл к окну, взобрался на подоконник (это была ещё одна проблема – любил высоту, вскарабкивался на столы, столешницы, комод), и стал вдруг орать и биться о стекло. Мальчик лупился не сильно, но ритмично, не переставая. И вопил...
Отец остолбенел. Гарик почувствовал вдруг пожар в теле, в котором он находится. Стало жарко и горько – чувства души, к которой подселён, передались. Охватило отчаяние. И вдруг Влад подбежал к окну и тоже стал биться головой и орать. Он орал куда громче Даника: “Аааа!” Влад бился и бился, стекло сломалось, стало падать кусками, по лицу побежала кровь...
И Даник замолчал. Влад продолжал колотиться уже о раму и орать, а Даник... смотрел на него.
– Он впервые посмотрел на меня! – радостно потом рассказывал Влад Борису по телефону. – Представляешь, он смотрел в глаза! Он был озадачен, на лице удивление! Он заметил меня! Заметил! И понял, что я в отчаянии, что я не такой, как всегда!
Борис поздравлял, радовался: “Это прорыв!”
Гарик понял, что в комнате, где Влад занимался с ребенком, не было ничего для того, чтобы мальчику было скучно и он волей-неволей играл с единственной игрушкой – папой. И вот – барьер взят.
С тех пор что-то изменилось. Даник стал смотреть на картинки, показываемые ему, и хоть тут же отвлекался, но всё же удалось показать сначала полколоды, потом колоду, и если раньше отцу приходилось тащить его в пустую комнату насильно, то теперь малыш заходил туда сам. Он продолжал выглядеть отсутствующим, но то, что он добровольно входил в “класс” и садился на одеялко, показало: ему стало интересно с отцом, он хочет чтобы с ним занимались.
***
Гарик пробыл в теле Влада месяц, ежедневно выходя и летая по округе чтобы отдохнуть. Пережитое у Горюновых потрясло. Студент никогда не видел ничего подобного. Он даже думал теперь, что такие подвиги – ничуть не меньше военных. На войне страшно пойти в атаку, трудно, будучи раненым, продолжать выполнять боевую задачу, прикрывать собой товарищей. Это, несомненно, героизм. Но война – временное явление. Раз совершил подвиг – и пожизненная тебе слава, почёт. А вот эти люди – родители детей-инвалидов, или ухаживающие за больными родителями, супругами, кормящие с ложечки, вытирающие попы, скачущие вокруг “особенных” c погремушками, обучающие слепых азбуке Брайля – это же миллионы праведников, совершающих подвиг длиною в жизнь. Бесславный, за который никто не чествует.
Эти люди не бросают слабого, они жертвуют собой, вытаскивая ближнего из беды. А выглядят простыми тётками, реже – дядьками. И чаще всего не только не требуют к себе особого уважения, а скрывают беду. И чего-то себе придумывают, какое-то хобби – чтобы не сдохнуть с тоски. Влад вон учил Бориса:
– Бороться за ребёнка просто так мужчине трудно. Женщина может ежедневно работать, чтобы просто спасти дитя. А нам нужна глобальная цель. Я вот придумал, что я научный работник и могу впервые в истории вылечить аутиста. Мой случай прогремит, может быть, на весь мир. И когда я захожу в наш “класс”, то отключаю жалость и если хочешь – любовь к сыну. Я как ученый пытаюсь добиться от аутиста результата. И веду дневник. И ты, Борис, не просто ходи с сыном по психологам, а записывай что помогает, что нет. Потом книгу напишешь, большие деньги заработаешь.
Борис – еврей. Он думает, что написать книгу и сделать гешефт – действительно хорошая идея. Большинство русских считает, что на горе зарабатывать некрасиво. Борис полагает, что именно на горе и надо зарабатывать – чтобы сделать его менее горьким. Заработанное ведь пойдет на больного. Ну и компенсация за страдания тем, кто его обслуживает.
Продолжение здесь Начало рассказа здесь
Азаева Эвелина (автор) Tags: Проза Project: Moloko
Книгу этого автора "Перелётные люди" можно выписать на Wildberries, на Озоне, а также на сайте издательства.
Другие рассказы этого автора здесь , здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь