Я смотрела на Диму и не узнавала его. Мой муж – весёлый, заботливый, всегда готовый к компромиссам – сейчас казался чужим человеком. Его слова повисли в воздухе, как топор над плахой.
– Что значит "важнее"? – мой голос предательски дрожал. – Дим, мы же договорились. Мы планировали...
– Планы меняются, – он провёл рукой по лицу, будто стирая невидимую паутину. – Мама осталась одна. Совсем одна, понимаешь? После того, как отец...
– Понимаю, – я правда понимала. Его отец ушёл месяц назад. Просто собрал вещи и уехал к своей новой семье. В другой город. В другую жизнь. – Но причём здесь наш переезд? Мы же можем помогать ей отсюда, навещать...
– Навещать?! – он впервые повысил голос. – Ты предлагаешь навещать человека, который потерял всё?! Который тридцать лет жил с предателем, а теперь остался в пустой квартире среди фотографий, где все ещё счастливы?!
Я вздрогнула. А потом тихо сказала:
– У меня через неделю собеседование. В международной компании. Ты же знаешь, как долго я к этому шла...
– Знаю, – он снова стал спокойным. Пугающе спокойным. – И ты отлично справишься. Просто... без меня.
Без него? Это прозвучало как... как приговор?
– То есть, ты... ты всё решил? – каждое слово давалось с трудом. – Уже купил билет? Собрал вещи?
Он кивнул:
– Улетаю завтра утром.
Завтра утром?!
Я опустилась на диван. Тот самый, который мы выбирали вместе. Спорили до хрипоты – я хотела бежевый, он настаивал на сером. В итоге купили зелёный. Компромисс, помните?
– А как же мы? – вопрос вырвался сам собой. Глупый, наивный вопрос.
– Мы... – он сел рядом, но не прикоснулся ко мне. – Мы справимся. Это ненадолго. Год, может, полтора. Пока мама не придёт в себя. Пока не научится жить одна.
– Полтора года?! – я вскочила. – Ты в своём уме? Мы только-только начали планировать ребёнка! У нас ипотека! У меня карьерный рост намечается! А ты... ты всё решил. Сам. Даже не спросив меня.
Он молчал. А я вдруг увидела его – будто впервые. Сгорбленные плечи. Седина на висках (когда появилась?). И глаза – усталые, виноватые, но... решительные.
– Знаешь, что самое обидное? – я подошла к окну. За стеклом догорал закат, окрашивая город в красные тона. – Не то, что ты уезжаешь. А то, что ты даже не попытался найти другой выход. Не предложил маме переехать к нам. Не подумал о том, чтобы снять ей квартиру рядом...
– Она никогда не согласится переехать, – его голос звучал глухо. – Ты же знаешь маму. Для неё тот город – вся жизнь. Там папины картины на стенах, там мои детские фотографии, там...
– А здесь – наша жизнь! – я резко обернулась. – Здесь мы строили планы! Здесь мечтали о будущем! Здесь...
Я осеклась. В дверном проёме стоял чемодан. Большой, синий – подарок от его мамы на прошлый новый год. "Вам же часто приходится ездить, вот и пригодится!"
Пригодился. Чтобы увезти её сына. Моего мужа.
– Дим... – я сделала последнюю попытку. – А если... если я поеду с тобой?
Он покачал головой:
– А твоя работа? Твоя карьера? Всё, к чему ты шла?
– К чёрту карьеру! – слёзы наконец прорвались. – Я люблю тебя, идиот! Я готова...
– Нет, – он встал. – Именно поэтому – нет. Ты возненавидишь меня. Рано или поздно. За то, что заставил всё бросить. За то, что...
– А так не возненавижу?!
Он подошёл, обнял – крепко, до боли. Уткнулся носом в макушку:
– Так у тебя будет шанс. На нормальную жизнь. На карьеру. На... на всё.
– А у нас? – мой голос звучал глухо из-за того, что я уткнулась лицом в его рубашку. – У нас будет шанс?
Он молчал. Долго. А потом тихо сказал:
– Не знаю. Правда не знаю. Но сейчас... сейчас я должен быть с мамой. Понимаешь?
Я понимала. Правда понимала. Но от этого не становилось легче.
– Который рейс?
– В шесть утра.
– Я провожу?
– Лучше не надо. Я.. я не смогу уйти. Если ты будешь там.
Мы стояли в тишине. В той самой – тяжёлой, душной, пропитанной невысказанными словами. За окном окончательно стемнело. В соседней квартире кто-то включил музыку – приглушённые басы отбивали ритм, похожий на удары сердца.
– Я люблю тебя, – прошептала я.
– И я тебя.
Он разжал объятия, отступил на шаг. Взялся за ручку чемодана.
– Дим?
– Да?
– Позвони, когда долетишь. Ладно?
Он кивнул и вышел. А я осталась стоять посреди комнаты, которая вдруг стала слишком большой, слишком пустой, слишком... чужой.
Говорят, утро вечера мудренее. Интересно, а что мудрее – одиночество или предательство? Правильный выбор или малодушное бегство? Любовь к матери или любовь к жене?
Я подошла к окну. Внизу хлопнула дверца такси. Мотор заурчал, унося прочь человека, который ещё вчера был центром моей вселенной.
А сегодня... сегодня он просто сын своей матери. И, возможно, именно поэтому я люблю его ещё сильнее.
Даже если это любовь разбивает мне сердце.
Знаете, как течёт время на расстоянии? Странно течёт. То тянется бесконечно, как резиновое, то вдруг проскакивает целыми кусками, оставляя после себя только размытые воспоминания.
Первый месяц был самым тяжёлым. Просыпаться в пустой постели. Варить кофе на одного. Разговаривать с тишиной.
Дима звонил каждый день – сначала по несколько раз, потом... потом реже. У него была своя жизнь – там, за сотни километров. Ремонт в маминой квартире ("Представляешь, нашёл свои старые тетрадки за третий класс!"), новая работа ("Здесь, конечно, не то что в столице, но тоже интересно"), мамины проблемы ("Она наконец-то согласилась к психологу сходить...").
А у меня была своя. Собеседование я прошла – блестяще, как сказал начальник. Работа затягивала, как воронка, – проекты, встречи, совещания. Иногда я забывала поесть. Иногда – поспать.
Время шло.
– Может, прилетишь на выходные? – спрашивал он. – Мама о тебе спрашивала...
– Не могу, – отвечала я. – Проект горит. Может, ты?
– Не могу. Мама...
Всегда была причина. У обоих.
А потом случилось то, чего я боялась больше всего: я привыкла. К пустой квартире. К тишине. К жизни без него.
Три месяца спустя я купила себе кота. Рыжего, наглого, с белыми носочками на лапах. Назвала Марсом – за цвет и характер. Дима удивился:
– Ты же вроде собаку хотела?
– Это было «мы» хотели, – ответила я. – А теперь просто я.
Он замолчал. Надолго. А потом спросил:
– Ты злишься?
– Нет. Уже нет. Я просто... живу дальше.
После этого разговора он не звонил неделю. Я не звонила две.
А время всё текло и текло – то медленно, то быстро. Как горная река: где-то омуты, где-то перекаты.
На работе меня повысили. Теперь у меня был свой кабинет с видом на парк и команда из трёх человек. Дима порадовался. Искренне, как мне показалось. Рассказал, что устроился на хорошую должность в местной фирме, что мама потихоньку приходит в себя, что...
– А помнишь, мы хотели свой дом? – вдруг спросил он. – С большими окнами и террасой?
Я помнила. Мы даже проект начали рисовать – на салфетке в кафе, помнишь? Там ещё официантка пролила кофе, и наш будущий дом получил живописные коричневые пятна...
– Помню, – ответила я. – Только это тоже было «мы».
Он вздохнул:
– Знаешь, мама... она познакомилась с кем-то. В группе психологической поддержки.
– Правда? – я удивилась своей реакции: внутри что-то дрогнуло, сжалось. – Это... это хорошо?
– Наверное. Он вдовец. Приличный человек. Водит её в театр...
– А ты? – вопрос вырвался сам собой.
– А я.. я не знаю, Маш. Правда не знаю.
Снова тишина. Но уже другая – не та тяжёлая, душная, а какая-то... выжидающая?
– Приезжай, – вдруг сказала я. – На мой день рождения. Через две недели.
– Маш...
– Просто приезжай. Хотя бы на день. Я хочу... нам нужно поговорить. Глаза в глаза.
Он молчал. Я слышала его дыхание в трубке – такое знакомое, родное.
– Хорошо, – наконец сказал он. – Я приеду.
День рождения выпал на субботу. За окном моросил апрельский дождь – почти как тогда, год назад, когда он уезжал.
Я встречала его на вокзале. Он похудел, загорел, стал как будто... взрослее? Мы стояли друг напротив друга, не зная, что делать – обняться, пожать руки? сделать вид, что это обычная встреча?
– У тебя волосы короче стали – сказал он.
– А у тебя седины прибавилось.
Неловкость. Пауза. А потом мы оба рассмеялись – и стало легче.
В квартире нас встретил Марс – обнюхал Димины ботинки, фыркнул и удалился, всем своим видом показывая королевское пренебрежение.
– Гордый какой, – усмехнулся Дима. – Весь в хозяйку.
– Намекаешь на что-то? – я улыбнулась.
Он покачал головой:
– Констатирую факт. Ты... ты изменилась, Маш.
– Плохо?
– Нет. Просто... повзрослела, что ли. Стала сильнее.
Я прошла на кухню. Достала из холодильника торт – любимый, медовый, как раньше. Заварила кофе – ему с корицей, себе с кардамоном.
– Помнишь? – спросила я, ставя чашки на стол.
– Помню, – он сделал глоток. – Всё помню, Маш.
Мы говорили – долго, откровенно. О его маме, которая действительно начала оживать рядом с новым другом. О моей работе. О том, как скучали. О том, как злились друг на друга. О том, как...
– Я хочу вернуться, – вдруг сказал он…
Я замерла с чашкой у губ:
– А мама?
– Она справится. Теперь – справится. У неё есть Михаил Петрович, есть подруги из группы поддержки, есть... своя жизнь.
– А у тебя?
Он посмотрел мне в глаза:
– А у меня есть ты. Если... если ещё есть.
Я поставила чашку. Посмотрела в окно – дождь закончился, и в просветах между тучами проглядывало солнце.
– Знаешь, – медленно сказала я, – этот год многому меня научил. Например, тому, что можно жить одной. Можно справляться. Можно быть сильной...
Его плечи поникли.
– Но ещё я поняла кое-что важное, – я подошла к нему, взяла за руку. – Быть сильной – не значит быть одинокой. А любить кого-то – не значит растворяться в нём полностью.
– И что это значит? – его пальцы дрожали.
– Это значит... это значит, что нам нужно научиться быть вместе по-новому. Понимаешь?
Он кивнул:
– Понимаю. Правда понимаю.
Марс запрыгнул на стол, понюхал мою чашку, презрительно фыркнул.
– Ему придётся привыкать ко мне, – усмехнулся Дима.
– Нам всем придётся привыкать, – я улыбнулась. – Друг к другу. К новым правилам. К новой жизни.
– К новому "мы"?
– К новому "мы".
Он притянул меня к себе, и я уткнулась носом в его плечо – такое родное, знакомое. За окном снова начинался дождь, но теперь это был другой дождь – не прощальный, а.. обновляющий?
Говорят, нельзя войти в одну реку дважды. Но, может быть, и не нужно? Может быть, нужно просто найти новое русло – для своей собственной реки, для своего собственного течения?
Для своей – теперь уже действительно своей – любви.