Мгновение слов | Анна Керн

— Я троих детей вырастила! Знаю, как внуков воспитывать — заявила свекровь Анна Георгиевна, стоя посреди моей кухни с видом полководца на поле боя. Я молча помешивала суп. Молчала, потому что, если бы открыла рот, то наговорила бы такого, что потом всю жизнь не отмыться. А Максим... Максим сидел в гостиной, уткнувшись в свой планшет. Как всегда. — Лена, ты меня слышишь? — Слышу, Анна Георгиевна. — Вот именно! — она триумфально подняла указательный палец. — Детям нужна дисциплина. Режим. А у вас что? Ваня в десять вечера ещё не спит, Катя вообще не ест нормальную еду...

Комната пахла детским кремом и чем-то кислым. Молоком, наверное. Лариса не знала. Она вообще ничего не знала. — Зачем я тебя родила? — всхлипывала она, глядя на красное сморщенное личико в кроватке. — Какая из меня мать… Я же ничего не умею. Дочка молчала. Спала. А может, притворялась, кто их, младенцев, поймёт. Ларисе было тридцать. Она никогда не хотела детей. Просто... не хотела. У неё была карьера в банке, квартира в центре, отпуска в Европе. Она носила каблуки и красила губы алым. Она жила… А потом он сказал: — Ты что, совсем? Тебе уже сколько лет, Ларис...

Звонок раздался в семь вечера. Как раз когда Лена раскладывала картошку по тарелкам, а Димка, её семилетний сын канючил про мультики. — Мам, ну мам... — Сейчас, подожди. Она глянула на экран. Незнакомый номер. — Алло? — Добрый вечер. Вас беспокоит служба безопасности банка. Мы зафиксировали подозрительную активность на вашем счёте. Голос мужской. Вежливый такой. Обволакивающий. — Какую активность? — Лена прижала телефон плечом, продолжая раскладывать... — Я ничего не делала. — В том-то и дело, Елена Сергеевна...

Маша открыла дверь своим ключом и остановилась на пороге. Глубоко вдохнула. Дома пахло супом и чем-то ещё... незнакомым. Духами? Но какими духами? Она же себе не покупала уже полгода. — Андрей? — позвала она в коридор. — Я дома! Тишина. А ведь только полчаса назад она сидела в кафе с Димкой. Пила кофе. Смеялась над его глупыми шутками. И думала, как же хорошо быть понятой. Как легко дышится рядом с человеком, который слышит не только слова, но и паузы между ними. Андрей не слышал пауз. Уже давно...

Борис даже не поднял глаз от телефона. — К нам приедут гости, это не обсуждается. Лера мыла посуду. На плите в сковородке жарилась картошка, по кухне плыл запах жареного лука, а она вдруг почувствовала, как что-то внутри сжимается в тугой узел. — Какие гости? — спросила она тихо. Слишком тихо. — Мои коллеги по работе. И шеф из главного филиала. В субботу. Те самые выходные, когда она планировала отвезти Мишку к озеру, когда наконец можно было выдохнуть после двух недель аврала на работе, когда....

Хоронили маму в четверг. В пятницу мы уже сидели за её столом. Я, брат Игорь и его жена Алина и делили наследство. Вот так. Без паузы. Земля ещё не осела на могиле, а брат уже достал свой калькулятор. — Квартира стоит где-то одиннадцать миллионов — Игорь постукивал пальцем по столу. — Делим пополам, естественно. Но я предлагаю мне забрать квартиру, а тебе компенсацию. У тебя же своя жилплощадь есть. У меня есть. Однушка, где батареи греют через раз, а из окна вид на помойку. А это — трёшка в центре, с ремонтом, с видом на парк...

Я стояла у кассы и смотрела на цифры на экране. Семьсот сорок восемь рублей. А в кошельке — пятьсот тридцать. И карта пустая. До пенсии — четыре дня. — Бабуль, а ты что там считаешь? — Артёмка дёргал меня за рукав. — Пойдём уже! Он держал эту шоколадку в руках. Ту самую, которую сам выбрал. С орехами. Большую. За двести шестьдесят рублей. — Сейчас, Артёмка — я улыбнулась ему. Или попыталась. — Подожди минутку. Кассирша смотрела на меня уставшими глазами. Позади уже собралась очередь. Мужик с пивом тяжело вздыхал...

Есть вещи, которые ломают людей не сразу. Не одним ударом. А медленно. По капле. Вот он стоял в углу гостиной семь лет. Наш телевизор. Сорок два дюйма, чёрный, с тонкой рамкой. Я его сама выбирала, в рассрочку брала. Помню, как Борис тогда морщился: — Зачем такой большой? Мы же почти не смотрим. Не смотрим… Я смотрела. Каждый вечер, в девять, когда он уходил в свою комнату с ноутбуком. Садилась на диван, укрывалась пледом и включала сериал. Про учительницу, которая в сорок лет вдруг поняла, что прожила не свою жизнь...

Галина Петровна стояла у окна и смотрела, как внук Артёмка гоняет по двору голубей. Семь лет пацану. Носится, не остановишь... — Мам, ты чего застыла? — Олег вошёл на кухню, потянулся к чайнику. — Да так... Артёмка простынет же. Сын махнул рукой: — Марина следит. Не переживай. Не переживай. Легко сказать. Галина отвернулась от окна, посмотрела на сына… Сорок два, а виски седые. Глаза усталые. И это напряжение в плечах, будто груз невидимый несёт. — Олег, а у вас с Мариной всё... нормально? Он замер с чашкой в руках...

Я стояла у окна и смотрела, как дождь размывает стёкла. Капли стекали вниз. Прямо как моя жизнь в последние два месяца. — Ты мне больше не дочь! Ты нас опозорила! Голос отца всё ещё звенел в ушах. Хотя прошло уже три дня с того момента, как я призналась. Три дня, как меня выставили из дома. Три дня в съёмной квартире на окраине, где обои отваливаются, а из крана капает вода. Я провела рукой по животу. Там, внутри, билось крошечное сердечко. Димка... — Оль, ну подожди! — он бежал за мной тогда, месяц назад, по набережной...

Когда Влад позвонил и произнёс: «Мам, нам надо поговорить», я почему-то сразу поняла. Сердце дрогнуло. Телефон чуть не выпал из рук на пол. Знаете, это чувство, когда всё внутри сжимается в комок, а голос предательски дрожит? — Приезжай, сынок. Я пирог испеку. Пирог... Какой, к чёрту, пирог?! Я же знала. Чувствовала нутром. Материнское сердце никогда не врёт. За последние полгода Влад изменился. Стал каким-то... другим. Светился изнутри. Улыбался чаще. А потом началось: «Мам, я сегодня не приеду», «Мам, у меня встреча», «Мам, я занят»...

— Кому ты нужна в свои 48? — орал он, и слова эти впивались в меня, как осколки разбитого зеркала. — Никому! Понимаешь?! Никому! Я сидела на кухне. С растрёпанными волосами. И правда походила на женщину, которая никому не нужна. Даже самой себе. Сергей пошёл собирать свои вещи. Рубашки, носки, бритва. Всё торопливо, судорожно. Будто боялся, что передумает. Или что я закричу, упаду на колени, начну умолять остаться. Не закричала. — Юле восемнадцать! — продолжал он, засовывая джинсы в дорожную сумку...