Кухонная плитка была холодной. Я стоял босиком, глядя в окно, и пытался осознать услышанное. За спиной всхлипывала мама.
– Что ты сказала? – мой голос звучал глухо, будто чужой.
– Ты всё прекрасно слышал, Миша, – Наташа скрестила руки на груди. – Я больше не могу. Не могу и не хочу.
Три года. Всего три года назад мы стояли в ЗАГСе, и она сияла в белом платье. "Пока смерть не разлучит нас" – звучало как вечность. А теперь...
– Наташенька, доченька, – мама шагнула вперёд. – Давай поговорим...
– О чём?! – Наташа резко развернулась. – О том, как вы проверяете каждый мой шаг? Как комментируете каждое моё решение? Как...
– Я просто хотела помочь! – в маминых глазах блестели слёзы.
– Помочь?! – Наташа горько рассмеялась. – А я просто хотела жить своей жизнью. Своей, понимаете? Без ежедневных советов, как правильно варить суп. Без замечаний о том, что я "неправильно" глажу рубашки. Без...
Звон! Чашка выскользнула из маминых дрожащих рук, разлетелась осколками по полу. Как наша жизнь.
– Мам, осторожно, – я потянулся подмести осколки.
– Не трогай! – Наташа дёрнулась. – Просто... просто уходите. Оба.
– Это и мой дом, – я выпрямился.
– Дом? – она прищурилась. – Нет, Миша. Это был наш дом. До того, как ты привёл сюда маму. Помнишь, что ты сказал тогда? "Всего на пару недель, пока она не найдёт квартиру"?
Помню. Конечно, помню. После папиной кончины мама не могла оставаться одна. Я думал... мы справимся.
– Наташ...
– Девять месяцев, Миша! – её голос сорвался. – Девять месяцев я пыталась. Правда пыталась. Но я больше не могу быть второй женщиной в твоей жизни.
– Что?.. – я растерянно моргнул.
– А ты не замечал? – она снова рассмеялась, но в этом смехе было столько боли... – Конечно, не замечал. Ты же всегда на её стороне. "Мама права", "Мама лучше знает", "Мама так привыкла"... А как привыкла я – тебя не интересовало!
Мама тихо опустилась на стул:
– Я не хотела... я думала...
– Вот именно! – Наташа развернулась к ней. – Вы всё время думаете! За меня, за Мишу, за нас обоих! А мы... мы просто задыхаемся.
Я смотрел на двух самых важных женщин в моей жизни и не знал, что сказать. Как объяснить жене, что не могу бросить маму? Как объяснить маме, что люблю жену?
– Ты должен выбрать, Миша, – Наташа вдруг стала очень спокойной. – Я или мама. Сейчас.
– Ты не можешь... – начал я.
– Могу! – она с силой хлопнула ладонью по столу. – Потому что это мой дом тоже! И я имею право быть здесь счастливой!
«Счастливой.» Когда мы последний раз были счастливы? Не помню.
– Сынок, – мама встала, начала собирать сумку дрожащими руками. – Она права. Я.. я найду, где жить.
– Мам, не надо...
– Надо, Мишенька, – она через силу улыбнулась. – Я же вижу... всё вижу.
Наташа молча смотрела в окно. По стеклу бежали капли дождя – или это слёзы отражались?
– Я уйду с мамой, – наконец сказал я.
– Что?.. – Наташа обернулась.
– Ты права – это твой дом. А мама... мама моя семья тоже. И я не могу...
– Не можешь выбрать, – она кивнула. – Знаешь, что самое грустное? Ты уже выбрал. Давно. Просто я не хотела этого видеть.
В прихожей было темно. Я механически складывал вещи в чемодан, пытаясь вспомнить, что же пошло не так? Когда мы начали отдаляться? Почему не заметил раньше?
– Миша, – Наташа стояла в дверях спальни. – А ведь я ждала, что ты скажешь другое. Что попросишь маму найти квартиру рядом. Что захочешь сохранить нас... нашу семью.
Я замер с рубашкой в руках:
– А ты... ты бы согласилась?
– Теперь уже не знаю, – она развернулась и ушла на кухню.
Хлопнула входная дверь. В подъезде пахло сырой штукатуркой и чужим счастьем. Мама молча катила свой чемодан – маленький, старенький, как она сама.
– Прости меня, сынок, – прошептала она уже на улице. – Я не хотела...
– Всё хорошо, мам, – я обнял её за плечи. – Прорвёмся.
Мы шли под дождём, и я думал: может, Наташа права? Может, я правда не умею быть мужем? Только сыном...
А в кармане лежали ключи от нашей квартиры. Теперь уже – от её квартиры.
Три месяца спустя.
Съёмная квартира в спальном районе. Тесная, но чистая. Мама суетится на кухне – готовит свой фирменный борщ. Как в детстве.
– Может, добавки? – она заглядывает в мою комнату.
– Спасибо, мам. Вкусно.
Вкусно. Но не так, как у Наташи.
Я живу будто в тумане. Работа-дом-работа. Мама пытается создать уют, но... Каждый вечер я достаю телефон, пролистываю её фотографии в соцсетях. Наташа улыбается с экрана – похудевшая, но... счастливая?
– Миша, – мама присаживается рядом. – Поговорим?
– О чём?
– О том, что ты несчастлив, сынок.
Я отворачиваюсь к окну. За стеклом – серый вечер.
– Мам...
– Нет, послушай, – она берёт меня за руку. – Я была неправа. Я.. я задушила вашу любовь своей заботой.
– Ты не...
– Дослушай! – в её голосе вдруг прорезается сталь. – Я нашла квартиру. Недалеко отсюда.
– Что?..
– Однушку. Маленькую, но мне хватит. Пенсии и подработки вполне достаточно.
– Мам, я не могу...
– Можешь, – она улыбается. – И должен. Потому что я вижу, как ты смотришь на её фотографии. Как вздрагиваешь, когда звонит телефон. Как...
Звонок в дверь.
Мы переглядываемся. Никого не ждали.
На пороге – Наташа. В том самом синем свитере, который я подарил на прошлый Новый год.
– Привет, – она переминается с ноги на ногу. – Можно войти?
Мама исчезает на кухне – тихо, незаметно. А мы стоим в прихожей, не зная, что сказать.
– Ты... как ты? – наконец выдавливаю я.
– Паршиво, – она вдруг улыбается. – А ты?
– Тоже.
Молчание. Тикают часы на стене.
– Миш, я.. – она делает глубокий вдох. – Я была не права.
– В чём?
– Во всём. В том, что заставила выбирать. В том, что не попыталась понять. Знаешь, эти три месяца я много думала.
Она проходит в комнату, садится на краешек дивана:
– Помнишь, как познакомились?
– В парке, – я невольно улыбаюсь. – Ты гуляла с собакой...
– И она утащила твой бутерброд! А ты даже не разозлился – рассмеялся и сказал...
– "Значит, судьба!" – мы произносим это хором и смеёмся.
– А потом ты познакомил меня с мамой, – она становится серьёзной. – И я увидела, как ты заботишься о ней. Как любишь. И знаешь? Именно поэтому я в тебя и влюбилась.
В кухне что-то звякает – мама явно пытается слиться со стеной.
– Наташ...
– Нет, дослушай, – она встаёт, начинает ходить по комнате. – Я злилась не на заботу о маме. Я злилась, потому что... боялась потерять тебя. Нас. То, что было только нашим.
– Антонина Павловна! – вдруг зовёт она. – Выйдите, пожалуйста.
Мама появляется в дверях – растерянная, с полотенцем в руках.
– Я должна перед вами извиниться, – говорит Наташа твёрдо. – За всё. За грубость, за эгоизм, за...
– Доченька, – мама шагает вперёд, обнимает её. – И ты меня прости. Я.. я правда не хотела мешать.
Они плачут – обе. А я стою столбом и не верю своим глазам.
– У меня есть предложение, – Наташа вытирает слёзы. – Давайте попробуем... снова? Только теперь по-другому.
– Как? – спрашиваем мы с мамой одновременно.
– Вы переезжаете обратно. Но... – она поднимает руку, останавливая наши возражения, – мы устанавливаем правила. Личное пространство. Границы. Учимся уважать их.
– А ещё, – добавляет она, глядя на маму, – вы научите меня готовить этот ваш фирменный борщ. А то у меня никогда не получается такой, как у вас.
Мама смеётся сквозь слёзы:
– Деточка, так там секрет есть...
– Вот и раскроете! – Наташа берёт нас обоих за руки. – Ну что, попробуем?
Я смотрю на этих двух женщин – любимых, упрямых, сильных. И понимаю: вот оно, счастье. Не в выборе "или-или", а в умении найти "и".
Эпилог.
Прошёл год. Мы живём в нашей квартире – втроём. У мамы своя комната, у нас с Наташей – своя. По выходным собираемся на кухне – готовим, болтаем...
Мама нашла работу в библиотеке неподалёку – говорит, что дома сидеть не в её характере. А по вечерам вяжет крошечные пинетки...
Да-да, мы ждём малыша. И знаете что? Наташа говорит, что счастлива иметь рядом опытного человека, который поможет с ребёнком. А мама светится от счастья, планируя, как будет нянчить внука.
Иногда я думаю о том вечере, когда всё могло разрушиться. О словах "Твоя мама и ты должны уйти". Они до сих пор отзываются болью.
Но, наверное, иногда нужно дойти до края, чтобы понять главное: семья – это не когда всё идеально. Семья – это когда умеешь признавать ошибки, прощать и начинать заново.
И да, борщ у Наташи теперь получается даже лучше, чем у мамы. Но об этом мы деликатно молчим... Ведь главный мамин секрет был не в рецепте.
А в любви.