От больничного коридора пахло хлоркой и ещё чем-то неуловимо медицинским. Анна поправила новенький бейджик на кармане белого халата и глубоко вздохнула. Первое ночное дежурство. Пальцы слегка подрагивали от волнения, хотя она старалась казаться спокойной и уверенной.
– Ну что, Анечка, готова к боевому крещению? – Старшая медсестра, Валентина Петровна, по-матерински улыбнулась, протягивая журнал дежурств. – Не волнуйся, ночью обычно спокойно. В крайнем случае, я на телефоне.
Анна кивнула, принимая увесистый журнал. Пальцы скользнули по потёртой обложке – сколько судеб хранили эти страницы?
– Двадцать шесть пациентов на этаже, – продолжала Валентина Петровна, – основные назначения выполнены. В триста пятой особое внимание – там бабушка после инсульта, может ночью беспокойной быть. В остальных палатах более-менее стабильные.
Анна старательно записывала в блокнот. Каждое слово, каждая деталь казались сейчас невероятно важными. Пять лет учёбы, бессонные ночи над учебниками, практика – всё это было подготовкой к настоящему моменту. Теперь она не просто студентка – она медсестра, от действий которой зависят человеческие жизни.
– И вот ещё что... – Валентина Петровна вдруг понизила голос, оглядываясь по сторонам. – В подсобке на первом этаже... там человек. Бездомный, похоже. Нина, санитарка, его днём обнаружила. Состояние тяжёлое, но документов нет, страховки тоже. Главврач распорядился утром полицию вызвать, чтобы в приют определили.
– А сейчас ему помощь оказали? – Анна нахмурилась, машинально сжимая блокнот.
– А какая помощь без документов? – Валентина Петровна развела руками. – Формально его здесь вообще нет. Ты это... не ходи туда просто. Мало ли что.
Когда за старшей медсестрой закрылась дверь, Анна несколько минут стояла неподвижно, глядя в пространство перед собой. В голове звучали слова из клятвы, которую она давала совсем недавно: "...клянусь помогать больным независимо от их социального положения..."
Первый обход прошёл спокойно. Анна проверила капельницы, измерила давление тем, кому было назначено, сделала необходимые записи в журнале. Бабушка в триста пятой действительно не спала – беспокойно ворочалась, что-то бормоча. Пришлось посидеть рядом, подержать за руку, пока не успокоилась.
Время приближалось к полуночи, когда в ординаторскую тихонько постучали. На пороге стояла пожилая санитарка – маленькая, сухонькая, с усталым добрым лицом.
– Ниночка я, – представилась она шёпотом. – Анечка, миленькая, пойдём со мной. Там... – она запнулась, подбирая слова, – там человеку совсем плохо.
Анна сразу поняла, о ком речь. Сердце заколотилось быстрее.
– Нина, мне нельзя... Без документов же...
– А ты просто посмотри, – санитарка умоляюще сложила руки. – Он врачом был, представляешь? Я его узнала – в областной работал, хирургом. А потом беда с ним приключилась, всё потерял... Разве ж можно так человека бросать?
Они спускались по лестнице, стараясь не шуметь. Каждый шаг отдавался в ушах Анны гулким эхом. "Нарушаю. Уже нарушаю", – стучало в висках. Первое дежурство, первая ночь – и сразу такое.
Подсобка оказалась тесной комнатушкой, заставленной швабрами и вёдрами. В углу, на старом матрасе, лежал человек. Седая борода, запавшие глаза, тяжёлое, хриплое дыхание. Но даже сейчас в его лице читалось что-то интеллигентное, врачебное.
– Жар у него страшный, – прошептала Нина. – И кашляет так, что грудную клетку разрывает. Может, хоть жаропонижающее...
Анна опустилась на колени рядом с больным, машинально нащупывая пульс. Частый, нитевидный. Кожа горела. Пневмония? Похоже на то. Без лечения... без антибиотиков...
– Как вас зовут? – тихо спросила она, доставая фонендоскоп.
– Михаил... Михаил Степанович, – голос был слабым, прерывистым. – Простите... что доставляю... неудобства...
Лёгкие прослушивались плохо – влажные хрипы с обеих сторон. Состояние действительно тяжёлое. Анна закусила губу. В сумке у неё был стандартный набор экстренной помощи – жаропонижающее, обезболивающее, физраствор... Этого мало, конечно. Но лучше, чем ничего.
– Миленькая, – Нина тронула её за рукав, – ты же поможешь? Не по-человечески это – так бросать...
Михаил Степанович закашлялся – долго, мучительно. Анна поддержала его за плечи, помогая сесть. Под тонкой, застиранной рубашкой отчётливо проступали рёбра.
– Я в областной двадцать лет проработал, – прошептал он, когда кашель немного утих. – Скольких людей спас... А теперь вот...
Он не договорил, но Анна вдруг отчётливо поняла – не сможет просто уйти. Не сможет сделать вид, что не видела, не знала. Достала из сумки упаковку парацетамола, флакон физраствора...
– Нина, принесите, пожалуйста, систему для капельницы и шприцы. И воды питьевой.
Пока санитарка ходила за необходимым, Анна быстро осмотрела подсобку. Нашла чистую тряпку, намочила – обтереть лоб больного. Михаил Степанович следил за её действиями из-под полуприкрытых век.
– Зря вы это, девочка... Неприятности у вас будут...
– Молчите, пожалуйста. Берегите силы.
Пока она готовила капельницу, в голове проносились обрывки мыслей. Утром его всё равно заберут. Но, может быть, она успеет хоть немного облегчить его состояние. Укол жаропонижающего, физраствор для поддержки... Этого мало, конечно. Безнадёжно мало.
Внезапно Михаил Степанович схватил её за руку. Пальцы были горячими, сухими.
– Погодите... Я вас знаю. Вернее, вашу маму... Тамара Николаевна? У неё ещё родинка вот здесь, – он слабо коснулся места над бровью.
Анна замерла с иглой в руках.
– Откуда...
– Я её оперировал. Шесть лет назад. Аппендицит с перитонитом... Тяжёлый случай был.
Анна медленно опустилась на колени. Она помнила тот страшный день. Маму увезли на скорой, потом было долгое ожидание в коридоре больницы. А потом вышел усталый хирург и сказал, что всё будет хорошо. Она не запомнила его лица – слишком взволнована была. Но родинку над бровью у мамы никто посторонний знать не мог...
В коридоре послышались шаги – возвращалась Нина с медикаментами. Анна тряхнула головой, отгоняя оцепенение. Сейчас важно действовать быстро и чётко. Её первое ночное дежурство только начиналось, и оно обещало быть очень длинным.
Часы в ординаторской показывали половину второго ночи. Анна только что вернулась с планового обхода – в палатах все спали, даже беспокойная бабушка из триста пятой затихла. Присев за стол, она открыла журнал дежурств и занесла туда данные последних измерений. Почерк предательски дрожал.
Капельница Михаилу Степановичу должна была закончиться через полчаса. Жар немного спал, но кашель оставался таким же мучительным. Нина вызвалась посидеть с ним, пока Анна выполняет свои официальные обязанности.
Неожиданно в кармане халата завибрировал телефон. Анна вздрогнула, едва не опрокинув чашку с остывшим чаем. На экране высветилось: "Мама".
– Доченька, ты как там? – голос был взволнованным. – Я весь вечер места себе не находила, всё думала о твоём первом дежурстве.
– Всё хорошо, мам, – Анна старалась говорить спокойно, хотя сердце колотилось как сумасшедшее. – Ничего сложного, обычная ночная смена.
– Ты там осторожнее, хорошо? Не геройствуй... – мама помолчала секунду. – Знаешь, я часто вспоминаю тот случай, когда меня с перитонитом оперировали. Если бы не тот хирург...
Анна прикрыла глаза. Горло перехватило.
– Мам, а ты его помнишь? Того хирурга?
– Смутно. Помню только, что глаза у него были очень добрые. И голос спокойный такой... Он ещё сказал мне перед операцией: "Не волнуйтесь, Тамара Николаевна, у вас дочка маленькая, мы вас обязательно спасём". А ты разве не помнишь?
– Я тогда слишком напугана была, – тихо ответила Анна. – Слушай, мам, мне пора. Обход скоро.
Положив трубку, она несколько минут сидела неподвижно, глядя в пространство перед собой. Потом решительно встала и подошла к шкафу с медикаментами. Руки действовали уверенно – открыли ящик, достали упаковку антибиотиков широкого спектра действия, набрали в шприц раствор.
"Я же понимаю, что делаю", – мысленно говорила она сама с собой, спускаясь по лестнице в подсобку. – "Это не просто нарушение правил – это хищение медикаментов. Статья. Конец карьеры, не успевшей начаться".
Нина дремала на перевёрнутом ведре. Михаил Степанович тоже спал – дыхание было тяжёлым, с хрипами, но вроде бы чуть спокойнее. Анна осторожно проверила температуру – всё ещё высокая, но уже не критичная.
– Ниночка, – тихонько тронула она санитарку за плечо. – Идите отдохните. Я посижу.
Оставшись наедине с пациентом, Анна достала антибиотик. "Без анализов, без истории болезни... А если аллергия? А если противопоказания?" Но выбора не было – счёт шёл на часы.
Михаил Степанович открыл глаза, когда она готовила укол.
– Не нужно, – голос был слабым, но в нём слышалась врачебная властность. – Я же вижу, что это. Нельзя вам...
– Помолчите, пожалуйста. Я свой выбор сделала.
Он вдруг улыбнулся – удивительно светлой, почти детской улыбкой.
– Знаете, о чём я больше всего жалею? Не о квартире, которую пришлось продать. Не о карьере. А о том, что не могу больше помогать людям. Это как наркотик – привыкаешь быть нужным, спасать жизни...
Его снова скрутил приступ кашля. Анна поддержала его за плечи, помогая справиться с дыханием.
– Что с вами случилось? – тихо спросила она, когда приступ прошёл. – Как вы... здесь оказались?
Михаил Степанович прикрыл глаза.
– Банальная история. Жена умерла. Начал пить. Однажды вышел на операцию с похмелья – руки тряслись, еле скальпель удерживал. Слава богу, коллеги вовремя заметили, отстранили... Потом всё как снежный ком – уволили, запил сильнее, квартиру продал за бесценок... – он помолчал. – А месяц назад решил завязать. Представляете? Вдруг понял – хватит. Но тут эта проклятая простуда...
Анна молча сделала укол. В тишине было слышно, как где-то капает вода из неплотно закрытого крана.
– Я справки наведу, – сказала она наконец. – Про реабилитационные центры, про программы помощи врачам... Должен же быть выход.
– Зачем вам это? – он внимательно посмотрел на неё. – У вас вся жизнь впереди, карьера. Зачем рисковать?
– Я долг возвращаю, – просто ответила Анна. – За маму.
В коридоре послышались шаги. Анна быстро спрятала пустой шприц в карман. На пороге появилась Нина – встревоженная, запыхавшаяся.
– Анечка! Там в триста пятой бабуле совсем плохо. Задыхается...
Анна вскочила на ноги.
– Сейчас иду. Нина, побудьте здесь.
Уже на лестнице она услышала, как Михаил Степанович закашлялся – глухо, надрывно. Антибиотик должен был подействовать через несколько часов. Если, конечно, не будет осложнений. Если она не ошиблась с выбором препарата. Если...
Но думать об этом было некогда. В триста пятой требовалась срочная помощь. Ночное дежурство продолжалось, и впереди было ещё много часов ответственности, сомнений и решений, от которых зависели человеческие жизни.
К пяти утра больничные коридоры начали понемногу оживать. Где-то хлопнула дверь, послышались первые шаги санитарок, принимающих смену. Анна сидела в ординаторской, механически заполняя журнал. События ночи казались почти нереальными.
В триста пятой удалось стабилизировать состояние пациентки – приступ удушья был связан с сердечной недостаточностью, но своевременное вмешательство помогло. Сейчас бабушка спала, показатели были в норме. А вот Михаилу Степановичу становилось хуже.
Антибиотик не дал ожидаемого эффекта – температура снова поднялась, кашель усилился. Анна каждый час спускалась в подсобку, проверяла состояние, но могла только беспомощно наблюдать, как оно ухудшается. Нужна была серьёзная терапия, кислородная поддержка, а не эти партизанские методы в подвале.
В половине шестого в ординаторскую без стука вошла Валентина Петровна. На её обычно добродушном лице застыло странное выражение.
– Анна, зайдите к главврачу. Срочно.
Сердце ухнуло куда-то вниз. Неужели кто-то заметил её ночные походы? Или недостача медикаментов обнаружилась так быстро?
Кабинет главврача находился на третьем этаже. Каждая ступенька давалась с трудом – ноги словно налились свинцом. Но отступать было некуда.
Виктор Александрович, грузный мужчина предпенсионного возраста, стоял у окна, заложив руки за спину. Рядом с его столом Анна с удивлением заметила Нину – санитарка комкала в руках край фартука и выглядела очень встревоженной.
– Так, – главврач обернулся. – Рассказывайте.
– Что именно? – голос предательски дрогнул.
– Не притворяйтесь, голубушка. Про то, как вы всю ночь нарушали должностные инструкции, расходовали казённые медикаменты и укрывали бездомного в подсобке. Нина мне всё рассказала.
Анна бросила взгляд на санитарку. Та съёжилась ещё больше.
– Простите, Анечка... – прошептала она. – Я не хотела... Но ему же совсем плохо стало, я испугалась...
– Значит так, – Виктор Александрович тяжело опустился в кресло. – По правилам я должен вызвать полицию. И к вам, Анна Сергеевна, и к нашему... гостю. Но перед этим я хочу услышать ваше объяснение. Зачем вы это сделали?
Анна глубоко вдохнула. Страх куда-то исчез – осталась только усталость и твёрдая уверенность в своей правоте.
– Этот человек – врач. Хирург. Он шесть лет назад спас жизнь моей маме. И не только ей – скольким ещё людям он помог за двадцать лет работы... Да, сейчас он на дне. Да, нарушил клятву Гиппократа. Но разве это повод позволить ему умереть в подсобке?
Она помолчала секунду и добавила тише:
– Если вы вызовете полицию – вызывайте. Я готова ответить за свои действия. Но сначала, пожалуйста, помогите ему. У него двусторонняя пневмония, температура под сорок, он задыхается. Ему нужна нормальная медицинская помощь.
В кабинете повисла тишина. Было слышно, как тикают часы на стене и где-то в коридоре разговаривают медсёстры, заступающие на утреннюю смену.
– Михаил Степанович Коваленко, – вдруг медленно произнёс главврач. – Областная больница, торакальная хирургия... Я его знал. Блестящий был специалист.
Он побарабанил пальцами по столу, о чём-то раздумывая.
– Значит так. Сейчас вы быстро спускаетесь в подсобку и помогаете санитарам перенести пациента в седьмую палату. Она всё равно пустует после ремонта. Я дам распоряжение оформить его задним числом – скажем, поступил вчера вечером по скорой. Документы... – он поморщился, – документы потом разберёмся.
Анна не поверила своим ушам.
– Но как же...
– А вот с вами, – перебил главврач, – мы завтра серьёзно поговорим. О дисциплине, субординации и должностных инструкциях. И премии в этом месяце можете не ждать. Свободны.
Уже у двери он окликнул её:
– И вот ещё что... В следующий раз, прежде чем геройствовать в одиночку, посоветуйтесь со старшими коллегами. Возможно, решение найдётся более... профессиональное.
Анна практически бежала по лестнице вниз. На первом этаже её догнала Нина.
– Анечка, миленькая, прости меня! Я же как лучше хотела...
– Спасибо вам, – Анна порывисто обняла пожилую санитарку. – Если бы не вы...
Вдвоём они поспешили в подсобку. Михаил Степанович был без сознания. Анна пощупала пульс – слабый, но ровный. Жар, кажется, немного спал.
Уже через полчаса он лежал в чистой постели под капельницей с нормальными антибиотиками. Анна стояла у окна палаты, глядя, как занимается рассвет над городом. Смена подходила к концу. Её первое ночное дежурство...
– А знаете, – сказала она пришедшей сменить её Валентине Петровне, – я ведь всю ночь боялась. Не того, что поймают, а что не справлюсь. Что сделаю что-то не так и только наврежу.
– Это хороший страх, – улыбнулась старшая медсестра. – Правильный. Когда его совсем не будет – вот тогда уходи из медицины.
Анна кивнула. За окном разгорался новый день, и где-то в глубине души она понимала – это утро стало для неё не просто концом смены, а началом настоящей, взрослой работы. Работы, в которой каждую ночь придётся делать выбор между инструкциями и совестью, между буквой закона и духом милосердия.