Последнее лето
Анна Петровна стояла у окна своей комнаты, разглядывая старый двор. Июньское солнце золотило верхушки лип, посаженных еще в пятидесятые годы. Деревья разрослись так, что теперь их кроны почти касались окон третьего этажа. Сколько раз она собиралась попросить спилить разросшиеся ветки – все-таки темновато становилось в комнате, – но каждый раз откладывала. Все равно что родного человека обидеть.
За стеной громыхнуло – соседка Клавдия Ивановна уронила что-то на кухне. Следом раздалось её характерное покашливание и звяканье чайной ложки о стакан. Анна Петровна невольно улыбнулась – начинался обычный день в их коммунальной квартире. Скоро из своей комнаты выйдет Михаил Яковлевич, будет долго шаркать тапками по коридору, бормоча под нос свежие новости, вычитанные в утренней газете.
Но сегодня что-то было не так. Анна Петровна поймала себя на том, что прислушивается к привычным звукам особенно внимательно, словно пытается запомнить, записать их в память. Вчерашнее известие о расселении дома все изменило. Казалось бы – радоваться надо. Отдельная квартира, свой санузел, никаких очередей в ванную, никакого запаха соседских щей... Но от мысли о переезде щемило сердце.
"Сорок лет... – подумала Анна Петровна, присаживаясь на старый венский стул. – Страшно сказать – сорок лет в этих стенах."
Она помнила, как впервые переступила порог этой квартиры – молодая учительница русского языка и литературы, получившая комнату после распределения в школу. Август 1983-го. Тогда в квартире жило пять семей, и Анна, выросшая в частном доме в пригороде, поначалу терялась от этого вавилонского столпотворения.
– Анна Петровна! – раздался из коридора голос Клавдии Ивановны. – Чайку со мной попьете?
– Иду, Клавочка, – откликнулась она, поднимаясь.
На кухне было светло и чисто. Клавдия Ивановна протирала и без того сияющую клеенку на столе. Эта привычка у нее появилась еще в молодости – когда работала медсестрой, приучилась к стерильной чистоте.
– Что-то вы бледненькая сегодня, – заметила соседка, подвигая чашку с чаем. – Всё о вчерашнем думаете?
Анна Петровна кивнула, размешивая сахар:
– Как не думать? Всю ночь проворочалась. Вроде и новости хорошие – отдельное жилье дают, в новом доме... А на душе кошки скребут.
– И не говорите, – вздохнула Клавдия Ивановна. – Я вчера альбомы старые достала. Помните, как мой Коленька с вашим классом на демонстрацию ходил? Вон фотография до сих пор на стене висит – все такие молодые, счастливые...
В коридоре послышалось шарканье – Михаил Яковлевич вышел на свою утреннюю прогулку по квартире.
– А, женский клуб уже заседает, – проворчал он добродушно, просовывая голову в кухню. – Чаем угостите старика?
– Садитесь, Михаил Яковлевич, – улыбнулась Анна Петровна. – Вы газету уже прочитали?
– А как же! – оживился сосед, пристраиваясь к столу. – Вот пишут... – он запнулся, видимо вспомнив про расселение, и перевел разговор: – А помните, как мы в девяностые в этой кухне картошку по мешкам фасовали? Я тогда с рынка договорился, вместе закупали, чтобы дешевле...
– Еще бы не помнить, – отозвалась Клавдия Ивановна. – Вся кухня завалена была. Зато всю зиму с картошкой сидели. А как ваш Димка, Анна Петровна, из армии вернулся, помните? Прямо сюда, на кухню первым делом прибежал...
Анна Петровна помнила. Здесь, на кухне, они все вместе встречали и провожали, праздновали и горевали. Когда муж Клавдии Ивановны умер, они неделями по очереди дежурили у её комнаты, не оставляли одну. Когда у Михаила Яковлевича случился инфаркт, вызывали скорую, а потом ходили в больницу с передачками...
В дверь позвонили – так настойчиво и требовательно, что все трое вздрогнули.
– Кого это в такую рань? – удивился Михаил Яковлевич.
На пороге стоял молодой человек в костюме, с папкой подмышкой.
– Добрый день! Я из жилищного управления, по поводу расселения. Нужно согласовать некоторые детали и подписать предварительные документы.
Анна Петровна почувствовала, как задрожали руки. Вот оно – началось. Последнее лето в родных стенах. Последние дни их большой коммунальной семьи.
– Проходите, молодой человек, – сказала она, стараясь, чтобы голос звучал твердо. – Давайте посмотрим ваши документы.
В прихожей все еще пахло свежезаваренным чаем, а за окном шумели старые липы, те самые, что помнили их всех молодыми и счастливыми. В этот момент Анна Петровна поняла: что бы ни сулило им будущее, эти сорок лет, прожитые вместе, останутся главным сокровищем их жизни.
Разговор у окна
Молодой человек из жилищного управления ушел, оставив после себя стопку бумаг и тяжелое молчание. Жильцы снова собрались на кухне, но привычного разговора не клеился. Каждый думал о своем, изредка поглядывая на лежащие на столе документы.
– Смотрите-ка, – нарушил тишину Михаил Яковлевич, – нам всем квартиры в одном районе предлагают. Конечно, не в центре, но...
– В Сосновом, – кивнула Клавдия Ивановна. – Я там была несколько раз, у племянницы. Район хороший, зеленый. Магазины есть, поликлиника...
Анна Петровна молча смотрела в окно. Старые липы качали ветвями, словно о чем-то шептались между собой.
– А помните, – вдруг сказала она, не оборачиваясь, – как мы здесь Новый 1984-й встречали? Я только-только въехала, еще толком никого не знала. Думала, посижу у себя с книжкой...
– Еще бы не помнить! – оживилась Клавдия Ивановна. – Мой Коленька тогда возмутился: "Как это – одна в Новый год?" Силком вас из комнаты вытащили.
– Тогда ведь еще Прокофьевы жили, и Семеновы, – подхватил Михаил Яковлевич. – Большой стол прямо в коридоре накрыли, помните? Елку у меня поставили, потому что у меня комната самая большая была.
– А Нина Семенова свой знаменитый салат приготовила, – улыбнулась Анна Петровна. – Она рецепт никому не говорила, унесла с собой в могилу...
Они помолчали, вспоминая Нину – первую из их коммунальной семьи, кто ушел навсегда. Это случилось в девяносто шестом. Анна Петровна до сих пор помнила, как они всей квартирой собирали деньги на памятник, как потом ездили на кладбище...
– А Прокофьевы в девяносто восьмом разменяли свою комнату, уехали к дочери в Псков, – продолжил воспоминания Михаил Яковлевич. – Помните, какой скандал был из-за размена? Комнату хотели какие-то темные личности купить...
– Еще бы не помнить! – встрепенулась Клавдия Ивановна. – Вы тогда, Михаил Яковлевич, на бюро райкома ходили, шум подняли. И ведь добились своего – заселили нормальную семью, Лебедевых.
– А где они сейчас, Лебедевы? – спросила Анна Петровна.
– В Канаде. Ванька их, помните, какой способный был? На программиста выучился, их всю семью туда переманили...
Анна Петровна вспомнила Ваньку Лебедева – долговязого очкарика, которого она подтягивала по русскому языку. Сколько вечеров они просидели за этим самым столом, склонившись над учебниками! А потом он принес ей свою первую пятерку за сочинение – счастливый, гордый...
– Знаете что, – вдруг решительно сказала Клавдия Ивановна, – а давайте устроим прощальный вечер? Пока не разъехались. Позовем всех, кто тут жил. У меня телефоны остались – и Лебедевых, и Прокофьевых...
– В коридоре накроем, как раньше, – подхватил Михаил Яковлевич. – Я свой большой стол вынесу...
– И елку поставим, – неожиданно для самой себя добавила Анна Петровна. – Пусть не Новый год, но ведь тоже – новая жизнь начинается...
Они проговорили до вечера, вспоминая и планируя. Потом разошлись по своим комнатам – каждому нужно было побыть наедине со своими мыслями. Анна Петровна снова встала у окна. В сгущающихся сумерках старые липы казались особенно торжественными.
Где-то в глубине души она понимала: как бы ни сложилась их жизнь в новых квартирах, что-то безвозвратно уходит. Что-то, чего не купишь ни за какие деньги и не построишь в новом доме. Сорок лет общей жизни – не просто время, проведенное под одной крышей. Это общая молодость, общие радости и беды, общая история...
В дверь тихонько постучали – так, как стучала только Клавдия Ивановна.
– Заходи, Клава, – отозвалась Анна Петровна. – Тоже не спится?
Они просидели у окна до глубокой ночи. За стеной покашливал Михаил Яковлевич, где-то вдалеке шумели машины, а старые липы все так же о чем-то шептались, храня тайны прожитых лет.
Прощальный вечер
Лето пролетело как один день. Последний их общий август в старой коммунальной квартире догорал в лучах закатного солнца, золотившего стены знакомой до каждой трещинки кухни.
Анна Петровна раскладывала салат по тарелкам – сегодня был тот самый прощальный вечер, который они задумали два месяца назад. Им удалось связаться почти со всеми бывшими соседями. Прокофьевы не смогли приехать – возраст уже не тот, но прислали длинное письмо и фотографии. Ванька Лебедев позвонил по видеосвязи прямо из Канады, долго расспрашивал о каждом, обещал приехать в следующем году – уже по новым адресам.
– Анна Петровна! – в кухню заглянула Клавдия Ивановна. – Помогите скатерть в коридоре расправить. Михаил Яковлевич свой стол вынес, но один не справляется.
В коридоре уже царила праздничная суматоха. Старый стол Михаила Яковлевича, хранивший следы чернильных пятен и бесчисленных чаепитий, занял почти всё пространство. В углу, как в старые времена, стояла искусственная ель – та самая, с облупившейся местами краской на подставке.
– Всё как тогда, в восемьдесят четвертом, – улыбнулся Михаил Яковлевич, поправляя скатерть. – Только мы другие.
Звонок в дверь заставил всех встрепенуться. На пороге стояли Семеновы – сын и дочь Нины Григорьевны, той самой, что унесла с собой рецепт знаменитого салата.
– Ой, как у вас всё по-прежнему! – всплеснула руками Танечка, теперь уже солидная женщина с проседью в волосах. – Даже запах тот же...
К вечеру собрались все, кто смог приехать. Коридор наполнился голосами, смехом, звоном бокалов. Кто-то принес старый фотоальбом, и теперь он переходил из рук в руки, вызывая то смех, то вздохи.
– А помните, как в девяносто первом свет отключили? – раздался голос Семенова-младшего. – Мы тогда свечи по всему коридору расставили...
– И пели под гитару! – подхватил Михаил Яковлевич. – У Прокофьева-старшего гитара была, он так здорово пел...
Истории сменяли одна другую. Каждый уголок этой старой квартиры хранил свои воспоминания: здесь провожали в армию, отсюда уходили в первый класс и на первое свидание, тут праздновали свадьбы и встречали из роддома...
– А давайте сфотографируемся все вместе, – предложила Клавдия Ивановна. – На память.
Они долго устраивались, пытаясь вместиться в кадр. Старая елка подмигивала облупившимися игрушками, на стене висела фотография с той самой демонстрации, а за окном шумели всё те же липы...
Уже за полночь, когда гости разошлись, Анна Петровна вышла на кухню. В открытую форточку лился прохладный воздух, пахнущий близкой осенью. На столе лежало письмо от Прокофьевых, и одна фраза в нем особенно запала в душу: "Главное – не стены, а люди, которые в них живут".
Через неделю они должны были переезжать в новые квартиры. Все три семьи получили жильё в соседних домах – может быть, не случайно. Впереди была новая жизнь, но то, что они пронесли через эти сорок лет, останется с ними навсегда.
– Не спится? – в кухню заглянула Клавдия Ивановна.
– Присаживайтесь, – Михаил Яковлевич уже придвигал стулья. – Чайку?
И снова, как тысячи раз до этого, они сидели на своей старой кухне, пили чай и говорили. О прошлом и будущем, о детях и внуках, о том, как будут ходить друг к другу в гости в новые квартиры...
За окном светало. Новый день вступал в свои права, а с ним начиналась новая глава их общей истории.