Для каждого интересующегося историей войн не является секретом, что практически все сухопутные сражения Русско-японской войны проходили на территории Китая. Кто-то более подкованный вспомнит захват японцами Сахалина, высадку на Камчатке и обстрел Владивостока отрядом крейсеров Камимуры. На их фоне забывается, что театром военных действий некоторое время также являлась и Корея.
Это не должно удивлять, ведь одним из камней преткновения в отношениях между Россией и Японией были именно претензии обеих сторон на полуостров. И империя Восходящего Солнца начала войну в том числе, чтобы получить над ним полный контроль. Также не стоит забывать о сложности для десанта изрезанных заливами с мелями и болотами берегов Ляодунского полуострова, а также о базировавшихся на Порт-Артур главных силах русского флота Тихого океана, не уступавшим японским. Это привело к тому, что высадка главных сил японской армии в первый день войны состоялась именно в Корее, в порту Чемульпо (совр. Инчхон) 27 января (здесь и далее даты по ст. стилю) 1904 г.
В свою очередь русская Манчжурская армия, обладая в мирное время достаточно ограниченными силами (штатный состав имела только одна 3-я стрелковая бригада, а в первый день мобилизации удалось сосредоточить в Южной Манчжурии ещё 7,5 батальонов, 4 сотни казаков и 22 орудия), пополнялась прибывающими из европейской части империи силами. Из-за скудости железнодорожной сети (представленной только Транссибом и КВЖД) оно шло небыстро, составляя в среднем 1 батальон в день (но обычно меньше). К 16 марта в Манчжурии удалось развернуть 55 батальонов, 39 сотен и 152 орудия. И это при довоенных планах, предусматривающих в середине марта столкновение с 70-90 японскими батальонами при 200-300 орудиях. С наличными силами, при этом учитывая набеги разбойников-хунхузов в тылу, предполагаемую угрозу высадки в других местах, подкрепляемую самыми немыслимыми слухами, говорящими вплоть о вступлении в войну Китая, выступать навстречу противнику считалось решительно невозможным.
Но с другой стороны для стратегического планирования всё же надо было знать направления подхода сил противника и его численность. Разведка в тылу врага была слаба и сильно завышала его численность и скорость развёртывания: в конце февраля в Корее высадилось не 6 дивизий, а одна, и ещё две заканчивали сосредоточение в Японии перед посадкой в транспорта. Поэтому единственной возможностью понять местоположение и численность противника была только разведка боем.
Разрешение начать конные рейды в Корею было получено от государя императора на второй день войны. Командование армии поставило задачу Отдельной казачьей бригаде Забайкальского войска в лице генерал-майора Павла Ивановича Мищенко.
Он достаточно выделялся из рядов русского генералитета, являясь командиром кавалерийских частей при образовании артиллериста. Послужной список Мищенко был внушительный – русско-турецкая война, походы в Среднюю Азию до и после неё, служба мирного времени на Кавказе (откуда, из нынешнего Дагестана, он был родом), Закаспийской области и в Брестской крепости. В 1899 г. его определили в охранную стражу КВЖД, где Мищенко не удалось проявить свои навыки офицера-артиллериста, но пришлось показать умение командовать конными частями в поле и личную храбрость при подавлении Боксёрского восстания. За что удостоился Георгия 4-й степени, звания генерал-майора и заслужил славу среди своих подчинённых. Мищенко не был впоследствии перенаправлен обратно в европейскую часть империи и остался на Дальнем Востоке.
2 февраля наместник на Дальнем Востоке адмирал Алексеев (на тот момент главком русской армии) отдал приказ отправить разъезды из состава 1-го Читинского казачьего полка вдоль пограничной реки Ялу и в ближайшем удалении от неё, не дожидаясь ещё не переброшенных соединений. К 9 февраля был занят город Ичжу на корейском берегу, а разъезды прошлись рейдом по округе в радиусе 100 вёрст от него. За это время подтянулись подкрепления, и отряд Мищенко стал состоять из 1-го Аргунского и 2-х сотен 1-го Читинского казачьих полков, 1-й Забайкальской казачьей батареи и охотничей команды (добровольцев) 15-го Восточно-Сибирского стрелкового полка.
12 февраля после получения приказа разгромить японскую конницу от главкома Манчжурской армии генерала Линевича Мищенко выдвинулся к Пеньяну (сейчас Пхеньян). Под стенами (не оборот речи, те были вполне реальными) города появилась 1-я сотня Читинского полка. Она перехватила японский кавалерийский рейд, но, преследуя противника, встретила огонь со стен и отступила. После этого, 14 февраля, пришёл приказ военного министра Куропаткина, подтверждённый Линевичем, отступить к Ялу, чтобы не сточить кавалерию в боях. По словам Мищенко, «движение наше назад произвело на корейцев неблагоприятное впечатление». Но приказ есть приказ, поэтому отряд последовательно, стараясь не растягиваться, с 18 по 22 февраля вернулся из Анчжу, что в 60-70 км от Пеньяна, в Ичжу, город на берегу Ялу, откуда и начался рейд. Вокруг Ичжу были оставлены разъезды из 3-х сотен аргунцев и 3-х сотен читинцев. На данном этапе задачей отряда был контроль передвижения противника, уничтожения его складов и перехват рейдов. Также в течение этого времени пришлось выдерживать стычки с японцами.
26 февраля, для проверки сведений о прибытии в Сеул 20 тыс. японских солдат, а также поддержки оперирующих в этом районе разъездов, Мищенко выдвинулся к Анчжу и Пакчену сам. Опираясь на город Касан, командир отряда с 6-й сотней Аргунского полка лично выезжал на разъезды до начала марта. За это время удалось обновить данные о численности японских войск, которые продолжали подходить: 4 марта противник укрепился в Анчжу и занял Пакчен, на следующий день была сорвана попытка неприятеля переправиться от последнего через реку Пакченган.
В ночь на 6-е число двое посыльных столкнулись с японским разъездом между Касаном и Чонджу, а на утро противником был занят Йонбён. Это свидетельствовало об обходе Мищенко с севера, поэтому 10 марта отряд снялся с места, чтобы держаться на левом фланге авангардов двигающегося на северо-запад противника.
Параллельно с 9 по 11 были контакты с японцами у Чонджу. Это создавало угроза обхода Мищенко с флангов, но генерал был уверен, что успеет за трое суток дойти до Ялу, где уже была готова переправа. Он видел задачу своего отряда в том, чтобы «светить» подходы противника и в целом выполнял её, отслеживая продвижение передовых отрядов противника и оценивая их численность. Сопровождая неприятеля, командующий планировал выйти к Ялу 14 марта.
Но положение изменило доставленное Мищенко письмо к сторожившего переправу через Ялу генерал-майору Кашталинскому от главкома Манчжурской армией Линевича, в котором первый, хоть и положительно оценивая ход рейда, выражал сожаление, что «Мищенко не потрепал японцев». Тогда командующий напоследок решил провести рейд крупными силами на Чонджу.
К 10 утра 15 марта Мищенко с 6-ю сотнями подошёл к стенам города, где предположительно засело от роты и эскадрона до 4-х эскадронов японцев. Отряд, разделённый на 3 колонны, вошёл по единственным имеющимся дорогам в город, на входе в который левую колонну обстреляли ружейным огнём из-за сопки. Спешившись и построившись в цепи, отряд рассыпался по сопкам вокруг города и залёг. После получаса перестрелки с засевшими в городе японцами, на дороге показались три идущих на выручку японских эскадрона, два из которых проскочили в город, а третий был рассеян. Тогда при попытке рывка на замешавшегося противника «в шашки» были смертельно ранены два офицера и выбыли из строя 11 нижних чинов. А когда через час подошли ещё 4 роты японской пехоты, Мищенко скомандовал коноводам подать лошадей спешенным сотням, после чего отряд подобрал раненых, отошёл из города по лощине между сопками и, сохранив строй, отступил.
В деле при Чонджу отряд Мищенко потерял 3 казака убитыми и 16 ранеными (4 офицера и 12 нижних чинов). Японские потери по данным противника были 5 убитых и 12 раненых (что похоже на правду), но в самом отряде из слов местного населения сделали вывод, что раненых было 120.
После этого делать отряду в Корее, которую уже серьёзно наполнили японские войска, было нечего, и 18 марта Мищенко вышел к реке Ялу. Переправа проходила в тяжёлых условиях – по реке незадолго до этого прошёл лёд, вода была холодная, а оставшиеся льдины доставляли неприятности лошадям. Поэтому их переправляли на плоскодонных лодках. Переправа одной сотни занимала 3 часа. Не обходилось без происшествий: 3 урядника 6-й сотни Читинского полка, переправляясь на боте, вели с собой лошадей. Одна из них испугалась удара льдины и перевернула лодку. К счастью, казаки зацепились за хвосты лошадей и добрались до берега вплавь.
Ночью переправу не вели, но на следующий день во второй половине дня начался ледоход. В таких условиях переправа была невозможна, но вечером добровольцы 1-го Аргунского полка перебрались через льдины по шестам и с риском для жизни доставили на другой берег донесения. Переправка войск была возобновлена лишь 20 марта, когда льда стало меньше. Последним корейский берег покинул Мищенко со штабом, до этого во главе нескольких сотен прикрывавший перевал от возможной атаки японцев, которые, однако, не приближались к отряду меньше чем на 30 вёрст.
Мищенко провёл в Корее чуть меньше 1,5 мес в довольно непростых условиях конца зимы, когда избытка фуража не наблюдалось, а немногочисленные дороги начинали раскисать. Но в этих условиях ему удалось, оперируя на глубину в 100 верст от границы, ограничивать перемещения противника к границе, сохраняя приемлемый уровень потерь. На ход войны его рейд повлиял мало: полученные сведения о численности японских войск в Корее оказались преувеличены, а рейд не мог превратиться во что-то большее из-за общей малочисленности русской Манчжурской армии и слабости корейской дорожной сети. Но несмотря на это, рейд Мищенко остаётся позитивной страницей в истории неудачной войны.
Автор: Аким Халиуллин
