Глава 54
Но не только моя строгость, как заведующей отделением неотложной медицинской помощи, о чём свидетельствует бейджик на груди, так воздействует на юношу. Мне, как врачу с большим опытом, известен и ещё один секрет, которому хоть и учат в медицинских вузах, но большинство студентов пропускают его мимо ушей. Суть проста: пока действует обезболивающее, и есть рядом медицинский работник, готовый выслушать (он хоть и посторонний человек, но ему можно доверить свои тайны, поскольку лицо незаинтересованное), молодой пациент получает возможность выговориться. А я по глазам Тимофея вижу – есть у него в этом потребность.
Лида хмурится, но больше не торопится перебивать своего спутника. Я смотрю на неё и строю предположения: кто эти двое друг другу? Сводные брат и сестра?
– Мы с Лидой, как Ромео и Джульетта, – говорит Тима. – Из двух семей, враждующих на протяжении вот уже тридцати с лишним лет. Это началось ещё в конце 1980-х, когда наши деды организовали один из первых в Ленинграде кооперативов. Продавали джинсы-«варёнки», это которые…
– Я знаю, – прерываю парня. – Дальше.
– В общем, они дружили со школы. Потом вместе окончили техникум, ну а дальше стали коммерсантами. Постепенно богатели, скупали комнаты в коммуналках, в которых жили. В итоге у каждого получилась огромная просторная квартира. Вместе они прошли через лихие девяностые, каждый даже по разу был ранен бандитами. Там много чего случилось: захват заложников, нападения и прочее, – рассказывает Тима.
– Да, нашим дедушкам, а потом и отцам пришлось многое пережить, чтобы добиться для наших семей финансового благополучия, – добавляет Лида.
Я смотрю, что ребята держатся при этом за руки, словно кто-то собирается их разлучить. Хотя, вероятно, так оно и есть. Но это лишь моё предположение.
– Но однажды что-то случилось, и наши отцы рассорились. Это произошло в прошлом году, когда нам с Лидой исполнилось по шестнадцать лет. Только никто не знает до сих пор, что мы ещё раньше влюбились друг в друга…
– Как Ромео и Джульетта, – повторяет девушка.
– Да, – улыбается ей Тима. – Наши семьи прекратили общаться, а нам как быть? Учимся в одной школе, в одном классе… Родители Лиды, чтобы мы больше не виделись, решили отправить её учиться в Берлин, в частную гимназию, – взгляд парня становится грустным.
– Но для нас это, как… – ощущаю, какое слово хочет произнести девушка, но боится.
– Тогда мы решили сбежать. У меня есть водительские права, но ездить нельзя до 18 лет. Чушь какая-то! – ворчит Тима. – В общем, мы купили продуктов, я угнал одну из отцовских машин, и мы рванули подальше от Питера.
Возникает пауза, и я задаю уточняющий вопрос:
– Но потом решили отпраздновать своё освобождение, а поскольку час был поздний, вы решили купить алкоголь?
– Ну да, – вздыхает Тима. – Мне пацаны в школе рассказали, что есть одно место, где продают всем подряд и в любое время суток. Поехали туда. Лида осталась в машине, я один пошёл. Уж очень стрёмное там всё какое-то. Окраина. В общем, я пришёл… – парень сомневается, рассказывать ли дальше, но я и так уже всё знаю от Лиды.
– В итоге вы оба оказались здесь, в клинике, – подвожу итог его рассказу.
– Ага, – в унисон произносят и кивают ребята.
Я могла бы расспросить, куда они собрались бежать и чем потом заниматься, лишённые поддержки своих семей. Но зачем? Оба наверняка не приспособлены к взрослой жизни. Как и их прототипы из шекспировского произведения. Одна идея в голове – бежать! А дальше хоть трава не расти. Что ж, я их понимаю. В своё время, будучи очарована Никитой Граниным, думала тоже вот так: взять его за руку, сесть на поезд и ехать, куда глаза глядят. Только чтобы любимый рядом.
– Оставляю вас вдвоём. Смотрите, не шалить! – шутливо грожу им указательным пальцем и ухожу из палаты. Да, влипли ребятки в историю. Их родители наверняка уже сюда едут и можно лишь представить, что случится, когда окажутся на одной территории. Если они в самом деле, как Монтекки и Капулетти… Ох, не устроили бы тут пальбу.
Иду в регистратуру, но тут же приходится отвлечься от бумажной волокиты:
– Дорогу! – громко требует санитар Миша, помогая толкать каталку.
– Кто тут? – спрашиваю, поскольку рядом никого из врачей не оказывается.
– Олег Бурков, 44 года, врезался в осветительный столб. Сильный ушиб в области грудной клетки и брюшины. Низкое давление.
– Готовьте кровь, рентген и ЭКГ, – быстро даю команду медсестре Берёзке. – Везите в третью смотровую.
Тут же «Скорая» привозит второго пострадавшего – Бурков, оказывается, ехал не один, а вместе со своим сыном.
– Зовут Иван, 19 лет. Давление 120 на 70, перелом нескольких рёбер, пытался привести в чувство отца. Ввели обезболивающее, – докладывает фельдшер.
– А ошейник откуда? – замечаю, что это приспособление явно не из «неотложки».
– Отец ему сделал, – отвечает коллега.
– У меня анкилозирующий спондилоартрит, – произносит парень сдавленным голосом.
Передаю его заботам доктора Осуховой, сама возвращаюсь к Буркову-старшему.
– Шумы в лёгких, низкий гемоглобин, – сообщает медсестра и когда называет параметр, понимаю: явная анемия. Это говорит о том, что у него есть раны, которые сильно кровоточат. – Давление 76 на 60.
– Срочно переливание, – распоряжаюсь.
Ко мне присоединяется Данила Береговой и… – я бы громко и протяжно вздохнула, но это будет лишнее – студент Красков.
– Где мой сын? – интересуется Бурков. – Ему надо помочь.
– Не волнуйтесь, – успокаиваю пациента. – Ваш сын в хороших руках. Хотите позвонить жене?
– Нет, – морщится мужчина. – Она умерла два года назад.
– Простите, я не знала, – отвечаю чуть растерянно.
– Ничего, привык уже.
Приносят портативный УЗИ-аппарат. Поручаю доктору Береговому заняться сканированием, сама иду проверить, как там Иван.
– Папа рядом? – спрашивает он, увидев меня. – Я голову не могу повернуть.
– Твой отец молодец, хорошо держится, – отвечаю в рифму. Это получается непроизвольно, однако парню нравится – на его губах появляется робкая улыбка. – Как он? – спрашиваю доктора Осухову.
– Сломаны рёбра. На снимке отчётливо виден анкилоз крестцово-подвздошных сочленений… – отвечает Наталья Григорьевна.
– …и «бамбуковый позвоночник», – продолжаю за неё. – Коллега Красков, поясните, что это такое.
– При этом заболевании позвоночник становится жёстким, как бамбук, из-за срастания позвонков и связок, что приводит к ограничению подвижности и боли, – отвечает студент, и я коротко поджимаю губы. Надо же, не оплошал. Хотя это лишь исключение, а не правило. – А разве такое заболевание бывает в этом возрасте? – удивляется Красков, глядя на пациента.
– Да, к сожалению. Похоже на ювенильный идиопатический, он же ревматоидный артрит, – поясняет доктор Осухова. – Он ослабляет позвоночник. Это хроническое, тяжёлое прогрессирующее заболевание детей и подростков с преимущественным поражением суставов неясной этиологии и сложным, аутоиммунным патогенезом.
– Парню придётся всю жизнь провести в корсете… – негромко произносит Красков и прикусывает язык под моим суровым взглядом.
– Ушиб правого лёгкого, – добавляет Наталья Григорьевна к анамнезу.
– Что это значит? – спрашивает Иван.
– Попробуй подыши, когда такой здоровый синяк на лёгком, – замечает студент.
Я снова хочу хама взглядом придавить, но вижу, как пациент кивает. Он услышал простое и доступное пояснение от своего ровесника, и это даже лучше, чем когда опытный врач произносит тираду про «тяжёлое прогрессирующее заболевание».
– Придётся интубировать, – сообщает доктор Осухова.
– Ни дня тут не останусь, – выговаривает Иван.
– Вызовем анестезиологов. Они или маску наложат, или интубируют, – отвечаю коллеге.
Дверь в палату приоткрывается, заглядывает Достоевский.
– Берёзка! – негромко произносит он, заставляя медсестру отвлечься. – Тебя в школу вызывают. Срочно. Там что-то парнишка твой натворил.
– Что именно? – спрашивает он.
– Ничего хорошего, – отвечает администратор и закрывает дверь.
– Эллина Родионовна, можно мне… – начинает она.
– Да, конечно. Только скажи, пусть тебя кто-нибудь здесь подменит.
Берёзка убегает.
– Попробуем продуть лёгкие, – говорит Наталья Григорьевна. Смотрит по сторонам. – Где у нас дыхательный мешок?
Поскольку коллега занята, а новая медсестра пока не пришла, приходится мне пойти в соседнюю палату. Пока ищу необходимое, слышу, как бригада обсуждает ЭКГ отца Ивана.
– Нижнее давление до сотни, – произносит задумчиво доктор Береговой. – Не острый инфаркт, конечно, но явно закупорка слева. Надо проверить тропонин, – он продолжает сканирование. – Область печени не видна из-за жира.
Бросаю взгляд на пациента. Да, пухлый гражданин. Килограммов 110, а может и побольше.
– Где больно, уважаемый? – спрашивает его Данила.
– Везде, – сдавленно отвечает Бурков.
– Ладно. Несмотря на давление, надеюсь, МРТ выдержит, – рассуждает вслух коллега.
Вижу, как Олег берёт Данилу за рукав халата. Когда мужчины устанавливают зрительный контакт, больной говорит:
– Сынок мой… такой слабенький. Вы уж займитесь им, пожалуйста, как следует.
– Не волнуйтесь, всё сделаем, как надо, – успокаивает его доктор Береговой.
Нахожу необходимое, возвращаюсь в палату.
– Он сильно на меня сердится? – спрашивает больной.
– Кто?
– Папа. Я просил его дать мне повести машину.
– Нет, нисколько не сердится, – отвечаю Ивану.
– Шумы в лёгких. Насыщение кислородом 88%, – сообщает пришедшая на смену Свете Валя Толмачёва.
– Ему нужен воздух, – замечает доктор Осухова.
– Думаете, нужно интубировать?
– Трубка спокойно войдёт. А пока обойдёмся кислородным мешком.
Что ж, пока здесь всё без изменений, решаю сопроводить Буркова – старшего на МРТ. Перед тем, как отправиться в огромный «бублик», он смотрит на меня и говорит:
– Мальчик мой переживает. Ведь он не такой, как все.
– Но Ивану уже 19 лет, надо быть самостоятельнее, – замечаю в ответ.
На лице мужчины появляется горькая усмешка. Мол, ничего-то вы, господа и дамы медики, не понимаете. Что ж, времени мало, надо торопиться. Говорю пациенту, что мы будем в аппаратной, и он услышит нас, а мы его.
– Не шевелитесь, пожалуйста, – произношу в микрофон. – Олег, вы слышите? Олег?
Нет ответа.
– Прекращаем, – говорит врач-диагност.
– Нет, сперва определим патологию, – отвечаю на это. – Успеете?
– Да, но…
Дальше не слушаю и быстро захожу в основное помещение. Валя следует за мной.
– Что мы делаем?
– Сканируем. Но сначала сделаем ещё одно переливание. Быстрее, – помогаю ей наладить систему. Нам надо всего немного времени, минут десять, чтобы успеть провести сканирование и понять, наконец, отчего пострадавшему вдруг стало так плохо. Замеряю давление – оно сильно упало.
– Пульс 58 ударов, – сообщает Валя.
– Держитесь, Олег. У вас сын, – говорю, глядя на лицо мужчины. – Введи атропин, – это медсестре.
Оставляем пациента, и вскоре на мониторе компьютера становится понятной причина: у него аневризма брюшной аорты. Потому сразу отсюда везём Олега в хирургическое отделение. Затем вместе с Валей возвращаемся в отделение.
– Стоять! – слышу грубый мужской окрик. – Ты доктор Печерская?!
Поворачиваюсь. На меня с бешеной злобой смотрит пара близко посаженных глаз.
– Не «ты», а «вы», – отвечаю жёстко.
– Наплевать! Ты тут завотделением?
– Не собираюсь говорить в таком тоне, – отвечаю и иду дальше.
– Стоять, я сказал! – ор за спиной становится громче.
У меня мурашки по телу. Адреналин. Терпеть не могу хамов. Слышу позади тяжёлый топот. Меня догоняют, грубая ладонь впивается в плечо и разворачивает, пришлёпывая к стене.
– Я тебя не отпускал! – слова вылетают из пахнущего алкоголем рта. Напротив высокий толстяк, под 185 см ростом, жирное гладко выбритое лицо бордовое и трясётся.
– Руку уберите, или я вызову охрану, – произношу не повышая голоса.
– Где мой сын?! – рычит грубиян, ещё сильнее вдавливая меня в стену. Ощущаю тупую боль, которая распространяется ниже по руке. «Ещё немного, и он мне её сломает», – думаю. А как быть? Влепить ему пощёчину? Закричать «Помогите!» на всё отделение? Я уже и собираюсь так сделать, но внезапно стоящий передо мной громила с коротким вскриком отскакивает в сторону. Тут же хватаюсь за плечо – почти вывихнул, гад такой.
Но тут же поднимаю брови изумлённо, поскольку в живую наблюдаю картину «Битва Давида и Голиафа». В роли второго – незнакомец, с виду очень презентабельный мужчина, одетый в дорогущий костюм и ведущий себя, как отчаянный браток из девяностых, в роли первого, – незабвенная, несравненная и неподражаемая Народная артистка СССР Изабелла Арнольдовна Копельсон-Дворжецкая.
– Пацанчик, – говорит она, играючи вращая в тонких пальцах, – я даже нервно сглатываю от такого зрелища, – скальпель. – А ты, случайно, рамсы не попутал? – при этом Изабелла Арнольдовна делает едва заметный шажок вперёд, потом другой, заставляя незнакомца отступать.
– Э, бабуля, инструмент убери, – опасливо произносит он.
– Ты мне баланду в уши не лей, – на блатном жаргоне и с такой же интонацией произносит Народная артистка СССР. – Я твою натуру гнилую за версту чую. Ты на кого хлеборезку распахнул, убогий? Да ты хоть знаешь, на кого тут сыплешь?
– Бабуля, – едва сдерживая гнев, говорит громила. – Уйди с дороги, зашибу не ровен час.
– А ты рискни здоровьем, милок, – кривит губы в злой усмешке Копельсон-Дворжецкая. – Я тебя сейчас на жирную лапшу распущу, а лепилам скажу, что так оно и было, пусть тебя обратно штопают. Или холодец варят, вон какие копыта отрастил. И пятачок.
– Да ты кто такая вообще?! – взвизгивает здоровяк.
– Я та самая старуха с косой, которая пришла по твою душу грешную! – неожиданно громовым голосом, от которого у меня внутренности дрожат, произносит Изабелла Арнольдовна, словно выступая со сцены Мариинского театра без всякой аудиосистемы и так, что слышно на каждом месте, включая балконы и галёрку.
– Чокнутая! – произносит мужчина и пытается пройти мимо.
Скальпель сверкает в сантиметрах от его лица, и незнакомец замирает.
– Э, так не пойдёт. Сначала ты извинишься перед доктором Печерской. А потом я решу, что с тобой делать.
– Да какого чёрта здесь вообще происходит?! – взрывается незнакомец. – Да ты хоть знаешь, кто я такой?!
Изабелла Арнольдовна опускает руку с инструментом и говорит иронично:
– Удиви меня, мальчик.
– Да я Суворов!
Народная артистка СССР быстро бросает скальпель на каталку рядом у стены, складывает руки на груди и восхищённым голосом, полным счастливой глупости, произносит:
– Александр Васильевич, батюшка! Прости, не признала генералиссимуса! Вот я старая! Не разглядеть светлейшего князя Суворова-Рымникского. Только… погоди-ка, отец родной, – она хмурится, оглядывая стоящего напротив с головы до ног. – Это на каки-таких хлебах тебя разнесло-то? К Новому году готовишься? В качестве главного блюда, что ли?
Я сдерживаю улыбку. Громила становится лицом похож на свёклу.
– Да ты… ты…
– Нет, я всё-таки возьму сегодня грех на душу. Освежую кабанчика, – цокает языком Изабелла Арнольдовна и тянется к скальпелю.
Здоровяк громко прочищает горло.
– Ну ладно. Я правда Суворов. Андрей Андреевич. Бизнесмен, – говорит он, стараясь унять ярость. – А вы кто?
– Нет, определённо, – огорчённо вздыхает Народная артистка СССР. – На конкурсе глупцов ты был бы председателем жюри. Я же сказала русским языком: сначала извинись перед доктором!
Незнакомец поворачивается ко мне и бурчит:
– Извиняюсь.
– Боже, ну и… – Изабелла Арнольдовна качает головой. – Нет, не Суворов ты, а жертва криминального аборта…
– Ну хорошо! Простите меня, пожалуйста, доктор Печерская!
– Ась? – Народная артистка СССР прикладывает ладонь к уху. – Что-то глуховата я стала.
– Простите меня, пожалуйста, доктор Печерская! – громе говорит Суворов.
– Надо же… аппарат купить, что ли.
– Простите меня, пожалуйста, доктор Печерская!!! – орёт на всё отделение Александр Васильевич.
– Ну вот, совсем другое дело, – милостиво улыбается Изабелла Арнольдовна. Смотрит на меня. – Элли, милочка. Где тут можно старые кости кинуть? Я ж с деликатной проблемой пришла, а тут тебя калечить собирались.
– Спасибо вам за помощь, – отвечаю ей. – А вы стойте здесь, – строго говорю Суворову. Он хмыкает недовольно, но выполняет.
Беру Народную артистку СССР под руку и веду в VIP-палату.
– Располагайтесь, я сейчас к вам пришлю Машу Званцеву. Она моя лучшая подруга.
– Хорошо, хорошо, ступай, – отпускает с улыбкой Изабелла Арнольдовна.