Глава 51
Двери отделения неотложной помощи, обозначенные крупными красными крестами на белом фоне, приветливо разъехались в разные стороны, пропуская меня внутрь. «Ну здравствуй, моя дорогая работа в клинике имени Земского, – думаю, замирая на несколько секунд. – Вот я и вернулась. Снова одинокая женщина доктор Эллина Печерская. Я в твоём полном распоряжении», – грустно вздыхаю и захожу внутрь, погружаясь в суетный мир пациентов, врачей и медсестёр, карточек, жужжащей и пикающей медицинской аппаратуры…
Я ощущаю себя одинокой, поскольку только что наблюдала, стоя на пирсе, как уходит в дальний поход атомная подводная лодка, которой командует мой жених – капитан первого ранга, Герой России Игорь Золотов. Проводила его, утёрла слёзы, села в машину и рванула на работу, чтобы погрузиться в мир оперативной медицины и постараться не думать о том, как я уже очень сильно скучаю по любимому мужчине. На губах ещё ощущается вкус его поцелуя, тело помнит силу крепких объятий.
– Эллина Родионовна, – ко мне тут же подходит Елена Севастьянова. – У меня пациентка. Можете помочь?
– Да, только переоденусь, – отвечаю и иду в кабинет. Спустя несколько минут мы уже в палате, где на койке сидит молодая женщина 32-х лет грустного вида. Зовут Женя. Она рассказывает, что у неё задержка длительностью в шесть недель и три дня. Но самое печальное в другом.
– Я ещё беременна? – спрашивает.
– Сделаем УЗИ, – отвечает ей Севастьянова. – Кровопотеря большая?
– Сменила пару прокладок, – вздыхает пациентка.
– Медикаменты принимаете?
– Витамины для беременных, – отвечает Женя и называет ещё два препарата, из чего становится понятно: у неё ВИЧ. Причём довольно давно, десять лет уже. – Только вы не подумайте, я не наркоманка, переливаний крови не делала. Но мой первый парень любил ходить на сторону. Вот и «наградил».
– Кто-нибудь придёт вас навестить? – интересуется Севастьянова.
– Да, мой жених. Он сейчас на работе в Пскове, приедет скоро, – впервые за время осмотра на лице Жени появляется робкая улыбка. – С ним у нас всё по-настоящему.
Наблюдаю за тем, как Елена назначает необходимые анализы, диагностическое обследование. Одобряю её действия: недавняя ординатор, став врачом, поступает правильно. Дальше наблюдаю, как Севастьянова проводит гинекологический осмотр. В какой-то момент Женя прикусывает губу, стонет.
– Простите, – говорит ординатор.
– Нет-нет, это не вы, – отвечает пациентка. – Это спазм.
– Кровотечение сильнее, чем я ожидала, – задумчиво произносит Елена. – И шейка матки открыта.
– Что это значит? – спрашивает Женя.
– Это значит, что вы не сможете сохранить ребёнка, – говорю вместо Севастьяновой.
Подбородок у больной начинает дрожать. Она кладёт руку на лоб, пытается не заплакать.
– Я так и знала… – произносит огорчённым сдавленным голосом. – Я проснулась с таким чувством… Что-то было не так. Я так долго пыталась забеременеть…
– Как долго? – спрашивает Елена.
В ответ тишина. Севастьянова приподнимается со стула, на котором проводила осмотр, заглядывает через преграду – простыню на коленях женщины. Я подхожу ближе.
– Евгения?
Ноль реакции. Подбегаю к стене и жму кнопку экстренного вызова бригады. Быстро надеваю пациентке кислородную маску. Но сигнал идёт, а никто к нам не спешит почему-то. Елена вызывает регистратуру.
– У нас пациентка истекает кровью. Где все? – спрашивает немного нервно.
– Все заняты. Здесь только я, – отвечает Достоевский. – Попробую кого-нибудь найти.
Вскоре прибегают доктор Осухова и Сауле. Вместе нам удаётся вернуть Женю в сознание. Давление её стабилизируется. Медсестра говорит, что стало 100 на 60. Я поясняю женщине, что она отключилась из-за сильной кровопотери.
– Её можно остановить?
– Мы так и поступим. Всё хорошенько вычистим, залечим, – говорит ей Елена Севастьянова, сама немного бледная из-за волнения. – Вероятно, это остатки ткани.
Осухова внимательно слушает этот диалог, потом вызывает нас с коллегой в коридор.
– Нет там никакой остаточной ткани, – говорит она. – У неё фиброма, иными словами доброкачественная зрелая опухоль, имеющая соединительнотканную структуру и исходящая из стенок матки. Поэтому проблема гораздо серьёзнее, чем может показаться.
После этого Наталья Григорьевна уходит, оставив нас в задумчивости. Хотя что тут рассуждать? Я отправляю Севастьянову обратно – нужно завершить диагностику. На основании результатов и будем решать, насколько всё плохо.
Иду в регистратуру, чтобы взять больного. Попутно заглядываю в палату, где ординатор Креспо осматривает мужчину. У того глубокий порез на руке.
– Я собирался порезать мясо на шашлыки, – с удручённым видом поясняет пострадавший. – А мне друзья подсунули это, – он кивает в сторону стоящей рядом жены. Та достаёт из сумки автоматический нож-пилу. Включает, чтобы продемонстрировать. Прибор жужжит, с него летят алые капли. Женщина поспешно жмёт кнопку.
– Хорошая шуточка, – кисло улыбается Рафаэль, вытирая испачканный нос.
– Не то слово, – вздыхает раненый.
Думая о том, что с этим у испанца проблем не будет, продолжаю свой путь. Внезапно въезжает каталка, и доктор Звягинцев просит подключиться.
– Потап Александрович Шведов, ДТП, явный перелом таза, – быстро сообщает фельдшер. – Кислород 98, черепно-мозговой травмы нет. Потеря ориентации. В момент аварии разговаривал по телефону. Ехал на крутой тачке, – и она называет марку машины люкс-класса. Поднимаю брови: да уж, гражданин явно не из простых. Такой автомобиль стоит дороже, чем вся моя квартира вместе с обстановкой.
– Систему реинфузии, – распоряжается Звягинцев. – Скорее! Так, перекладываем. Раз, два, три!.. Как исключить внутрибрюшное кровотечение? – вопрос адресован Наде Шварц, которая присоединилась к нам.
– Сделать томограмму, – отвечает студентка.
– А если состояние нестабильно? – спрашиваю.
– УЗИ? – неуверенно говорит Надя.
– Нет. Перитониальное промывание, – отвечаю ей. – На котором ты будешь ассистировать.
– Зрачки реагируют, – замечает Звягинцев. – Зашивать будешь ты, – это к другому студентку, Краскову, который тоже здесь оказался.
– А вы сами не справитесь? – интересуется он.
– Справимся, – отвечаю за Петра Андреевича. Не хочу, если откровенно, учить этого оболтуса. Всё равно бесполезное занятие.
– Вот и прекрасно! – радуется сын Клизмы. – Меня ждёт пациент с глаукомой.
«С каких это пор ты стал специалистом в области офтальмологии?» – интересуюсь мысленно и даю себе поручение – проверить его работу. Не хватало ещё, чтобы больной без зрения остался благодаря этому… недорослю.
– Климент, зря отказываешься, – говорит ему доктор Звягинцев. – Это отличный случай для того, чтобы…
– Но там тяжёлый случай, – невежливо прерывает студент старшего врача.
– Пойду проверю глазное давление, – быстро произносит Красков и убегает.
Пётр Андреевич недовольно качает головой и смотрит на меня. Мол, видели такое отношение? Я ничего не отвечаю, словно меня это и не касается. Вот придёт время ставить Клименту оценки за практику, тогда и посмотрим.
– Хрипов нет, – замечаю, прослушивая пациента. – Зачем вы его пытались остановить? – не выдерживаю, спрашивая про Краскова. – Это же бесполезно.
– Ленивый? – одним словом характеризует его коллега.
– И тупой, – добавляю для полноты образа.
Доктор Звягинцев кивает. Мол, буду иметь в виду.
– Систолическое 110, – сообщает медсестра.
Пётр Андреевич зашивает порез на левом бедре пациента.
– Подёргивание глаз, – замечаю вслух. Потом раздаётся стон. – Потап Александрович? – зову пострадавшего.
– Где я? – спрашивает он хриплым голосом.
– В клинике имени Земского. В вас врезался грузовик, – отвечаю ему. – Не двигайте ногой, ей занимается мой коллега.
Сцепив зубы и превозмогая боль, пациент суёт руку в карман брюк. Достаёт телефон и начинает набирать.
– Что вы делаете? – удивляюсь.
– Звоню своему помощнику. Я не хочу здесь лежать.
– У вас внутреннее кровотечение, – замечает Пётр Андреевич.
– Я рискну.
– Сотовый мешает работе аппаратуры, – предупреждаю пациента, но он и не собирается никого слушать. Судя по машине, золотым часам с бриллиантами и одежде, явно пошитой на заказ, равно как и обувь, этот гражданин привык, чтобы в жизни его окружало всё «по высшему разряду». Ну, а мы для него кто такие? Коновалы.
– Алё? Это Потап Александрович Шведов…
– Я сказал: немедленно отключите! – доктор Звягинцев не даёт больному пообщаться: буквально выхватывает у него телефон и отдаёт медсестре. Та кладёт неподалёку на стол.
Тут же дверь в палату широко распахивается, быстро входит главврач Вежновец.
– Здравствуйте, Потап Александрович! – здоровается он и представляется. – Я разговаривал с Эммануилом Гедевановичем. Он сказал, чтобы я лично позаботился о вашем лечении в нашей клинике, – говорит Иван Валерьевич подчёркнуто вежливо.
– Мы с Моней вместе учились, – слабо усмехается Шведов.
– Я знаю, – улыбается Вежновец так, словно повстречал лучшего друга. – Вашим подчинённым не мешало бы научиться обслуживать пациентов, – его голос становится жёстким. – Он украл мой телефон, – и пациент тычет пальцем в Звягинцева.
Пётр Андреевич, во избежание разрастания конфликта, берёт смартфон со стола, протягивает Вежновцу. Тот сразу же возвращает аппарат владельцу.
– Он недолго здесь проработает, – увещевает больного главврач. Потом выразительно смотрит на Звягинцева. – Если не перестанет себя вести по-хамски.
Пётр Андреевич бросает на Вежновца короткий взгляд. Перехватываю его, но прочитать не могу. Да и зачем? Я же прекрасно понимаю: все это спектакль для очередного знакомца главврача. Понятно же, что Иван Валерьевич своего племянника не уволит. Но кроме этого постоянно в голове крутится: кто такой Эммануил Гедеванович? Сочетание кажется очень знакомым.
– Мы отвезём больного на МРТ, – сообщаю Вежновцу.
– Отлично, Потап Александрович, – нарочито оптимистично произносит он, глядя на пациента. – Мы сделаем вам пару анализов.
– Спасибо, – слово прозвучало скорее пренебрежительно.
– Не за что, не волнуйтесь. С доктором Печерской вы в надёжных руках, – продолжает лить елей главврач. – Я вам завидую!
Понимаю, что Иван Валерьевич меня отправил помимо воли на диагностический уровень. Что ж, подчинюсь, хотя возить больных на МРТ не входит в мои обязанности. Я всё-таки завотделением, а не… Но, пока жду, когда медсестры переподключат аппараты от электросети к аккумуляторам, вижу, как Вежновец буквально хватает Звягинцева за рукав и тянет в дальний край смотровой. Там начинает на него шипеть, да так громко, что с нескольких метров слышно.
– Этот тип, Потап Александрович Шведов, лучший друг Эммануила Гедевановича.
– Кого? – морщится коллега.
– Ну ты вообще уже, Петька! – бухтит Вежновец, переходя на родственную манеру общения. – Эммануил Гедеванович – первый заместитель председателя Росздравнадзора по Питеру и области! Ты понимаешь, что они с нами могут сделать?! Это очень большой человек…
– У нас тут все равны, – упрямо заявляет доктор Звягинцев. – Состояние его нестабильно, и везти на МРТ нельзя…
– Петька, не дури! – злится главврач. – Серьёзных ран у него нет, состояние стабильно!
– Ошибаешься, дядя! Не исключено кровотечение!
– Я ошибся, когда взял тебя сюда на работу, – устало проводит Вежновец по лицу рукой.
– Ты готов скомпрометировать клинику, только бы прогнуться под этим толстосумом?! – возмущается Звягинцев.
– Мы оценим его состояние и решим!
– Я не подпишу бумаги! – упрямо стоит коллега на своём. Он скрещивает руки на груди, давая понять дядюшке, что отступать не собирается. Повисает пауза. Медсёстры давно закончили и уже везут каталку к лифту. Я же, хоть и вышла из палаты, но задержалась у приоткрытой двери. Надо же узнать, чем закончится этот милый диалог двух родственников.
– И не надо, – говорит Вежновец после паузы. – Потому что этим пациентом ты больше не занимаешься…
– Отлично! На меня не подадут в суд за халатность.
– И вообще ты больше здесь не работаешь, – тихо произносит главврач.
– Ага, сейчас!..
– Я серьёзно, доктор Звягинцев! Ты меня окончательно выбесил. Пиши по собственному и вали отсюда, – с этими словами главврач покидает палату, я спешу к лифту. В голове услышанное не укладывается.
Спустя какое-то время возвращаюсь, ко мне подходит доктор Севастьянова и говорит, что обследование Жени провели. Смотрю в карточку. Да, всё так и есть. Иду в палату и говорю пациентке:
– Мне нужно ваше согласие на эксплоративную операцию и возможную гистерэктомию.
– Гистерэктомия – что это такое?
– Удаление матки, – произношу. – Но это лишь в самом крайнем случае.
– Мне могут правда удалить матку?
– Если кровотечение не остановится, другого выхода нет.
– Ни за что, – Женя возвращает бланк. – Я хочу иметь детей!
– Я понимаю…
– Эллина Родионовна, можно вас? – вмешивается Елена в разговор.
Выходим.
– Зачем проводить гистерэктомию при фиброме?
– Мы спасаем ей жизнь, – отвечаю.
– Есть и другие варианты. Эмболизация маточных артерий, например.
– На это уйдут часы.
– Эллина Родионовна, я вас не понимаю…
– Пациентка истекает кровью. Ей вливают четвёртую дозу. Её состояние нестабильно.
– А если бы у неё не было ВИЧ-инфекции? – продолжает спорить Севастьянова.
– Дамы, я всё улажу. Доктор Печерская, вы не правы, – слышится знакомый голос. Только теперь замечаем, что неподалёку стоял Вежновец. Специально, видимо, остановился, чтобы послушать.
– Да, пациентка хочет родить малыша, – поддерживает Елена главврача.
– Но у неё ВИЧ-инфекция десять лет уже, – выдаю ещё аргумент.
– При низкой степени инфицированности вероятность заражения плода очень мала, – уверяет Севастьянова.
– К десяти годам малыш всё равно осиротеет, – заявляет Вежновец.
«Поддержал, называется, непонятно кого», – думаю и отвечаю Елене, что я передам её пожелание гинекологам. Пусть проведут миомэктомию, то есть удалят опухоль. Севастьянова радостно кивает. Да я разве против, чтобы Женя наконец-то стала мамочкой? Только шансов у неё на это очень-очень мало, к сожалению.
– Вы думаете, шансы на излечение есть? – спрашивает пациентка, когда отправляем её к лифту.
– Да, и неплохие, – уверенно говорит Елена.
– Сейчас приедет мой жених.
– Хорошо. Я его провожу.
Дверь лифта закрывается, я вздыхаю и мысленно радуюсь за Севастьянову. Моя школа. Я же, наверное, в самом деле переборщила в желании перестраховаться. Вдруг у хирургов получится?
Остаётся другой вопрос: Вежновец всерьёз уволил Звягинцева или как?