Четкой линии в деле культурного развития нового общества не наблюдалось ни в 20-е, ни в 30-е годы. Для создания настоящей культуры, соразмерной традиционной, простых политических лозунгов было недостаточно. В действительности советская политика и в этой области отличалась плохо продуманными и неумелыми действиями. Хотя надо отметить, что, возможно, работа Наркомпроса оказалась более плодотворной и позитивной, в отличие от некоторых других наркоматов правительства. Именно в рамках наркомата просвещения была осуществлена программа всеобщего образования населения страны (Всеобуч и Ликбез). Сложно объективно оценить и деятельность Наркомпроса в сфере религии и охране памятников искусства. В такое бурное время выполнение тех или иных задач больше зависело от конкретной личности, закулисной борьбы, сложных взаимоотношений «ответственных лиц», чем от постановлений правительства. В общей административной неразберихе и борьбе различных внутрипартийных групп часто предпринимались весьма противоречивые действия. Так, уже упоминавшееся решение о распродаже музейных ценностей принималось Наркомторгом, а не Наркомпросом. Часто решения принимались высшим руководством вообще в обход наркоматов, например, снос памятников и уничтожение храмов. Объекты культурного наследия переходили различным учреждениям. Например, монастыри часто превращались в тюрьмы и колонии НКВД, а храмы музейно-исторического значения использовались под бытовые цели. Культура в такой ситуации действительно была лишь надстройкой над экономикой. И все же, Наркомпрос по возможности пытался стабилизировать обстановку в своей сфере.
Не буду перечислять отрицательные стороны его деятельности, которые на фоне всеобщей антирусской пропаганды без сомнения были. Хочется больше внимания сконцентрировать на созидательной роли.
На фоне общей разрухи и разграбления страны в первые годы Советской власти, Наркомпрос занялся охраной национального достояния. Эта задача стала главной и проистекала из самой политики большевизма. После октября 1917 года все музеи, дворцы и прочие памятники искусства были национализированы и становились государственной собственностью. Раз так, то вся эта собственность должна была быть охраняема на государственном уровне. Но в реальности осуществить охрану всего доставшегося Советам достояния было невозможно. Об этом красноречиво говорилось даже в самых важных документах Наркомпроса. Так, в официальном обращении января 1918 года говорилось: «На Комиссариат по просвещению падает ... огромной важности, и при нынешних условиях ... огромной трудности задача по охране музеев и дворцов, памятников старины и художественных ценностей как в Петрограде, так и во всей России. Механическая охрана всего этого несметного достояния вообще невозможна, а надежду на сохранение полностью доставшихся народу сокровищ можно питать только в том случае, если нам удастся превратить их в подлинное народное достояние, сделать их широко доступными» [цитата по 772]. В последней фразе можно видеть и основную задачу Наркомпроса. Луначарский ясно понимал, что только национализация и широкая доступность (открытость) сможет спасти русское искусство в сложившейся ситуации. 28 мая 1918 года был утвержден Отдел по делам музеев и охраны памятников искусства и старины (Музейный отдел), на котором выступил Луначарский и «обрисовал главные задачи по охране и собиранию художественных ценностей. Первая задача - собрать все ценности, а вторая - их сохранить и открыть для широких масс» [цитата по 773].
Опасное положение складывалось еще до октябрьского переворота. Многие владельцы культурных ценностей стали их вывозить и продавать за границей. Этот процесс не прекращался и после 1917 года. Газета «Петроградский голос» от 20 марта 1918 года поместила заметку «Распродажа Петрограда», в которой писалось: «За все время существования Петербурга не было в нем таких распродаж имущества, какие происходят теперь. Распродаются богатейшие специальные библиотеки по законоведению, медицине, архитектуре и т.п., распродаются целые галереи картин и утварь. Продана и продается масса антикварной бронзы, фарфора, миниатюр» [цитата по 774].
Но ущерб происходил не только от распродажи бывшими хозяевами, но и от прямого уничтожения, разграбления и воровства, которые разрослись в революцию и Гражданскую войну до невиданных размеров. Этому способствовали и крестьяне, которые стали массово разорять и уничтожать богатые поместья, где находились ценные произведения искусства. Вообще взявшие власть в свои руки рабочие и солдаты имели самое туманное представление об искусстве. В отношении к культурному наследию угадывалось некоторое противоречие между центральной властью, представленной в основном старой интеллигенцией, хорошо образованной и понимающей цену искусству, и чернью, заполнившей Советы на местах. Максим Горький отмечал: «одна за другой уничтожаются ценнейшие библиотеки. Предметы науки, искусства, орудия культуры не имеют цены в глазах деревни - можно сомневаться, имеют ли они цену в глазах городской массы» [цитата по 775].
И все же несмотря на это, уже в ноябре 1917 года Исполком Петросовета рабочих и солдатских депутатов выпустил воззвание (явно под воздействием Наркомпроса), в котором говорилось: «Граждане, старые хозяева ушли, после них осталось огромное наследство. Теперь оно принадлежит всему народу. Граждане, берегите это наследство, берегите картины, статуи, здания - это воплощение духовной силы вашей и предков ваших. Искусство - это то прекрасное, что талантливые люди умели создать даже под гнетом деспотизма и что свидетельствует о красоте, о силе человеческой души. Граждане, не трогайте ни одного камня, охраняйте памятники, здания, старые вещи, документы - все это ваша история, ваша гордость. Помните, что все это - почва, на которой вырастает ваше новое народное искусство» [цитата по 776].
Отметим, что Наркомпрос смог удачно согласовывать свои действия с другими органами власти. Скорее всего это произошло благодаря личному участию Ленина, который на тот момент прислушивался к Луначарскому. Так, ВЧК было вменено вести борьбу с расхищением произведений искусства. В циркуляре № 79 от 5 ноября 1918 года говорилось, что «ВЧК предписывает всем губернским, уездным и, особенно, пограничным ЧК принять решительные меры борьбы против бессовестного хищения народного достояния. Чрезвычайные комиссии не должны допускать этого, и в каждом таком случае необходимо конфисковывать и передавать в соответствующие отделы Советов или, если в Советах такого отдела нет, то сообщать в Центральный Комиссариат Народного Просвещения. Пограничные Чрезвычайные комиссии должны принять решительные меры к борьбе с провозом этих вещей за границу» [цитата по 777].
Начиная с 1918 года Советское правительство по всей стране стало открывать множество государственных музеев с изъятыми из частных коллекций произведениями искусства. 25 апреля 1918 года охранное свидетельство за подписью А.В. Луначарского было выдано Русскому музею, куда было включено не только само здание музея, но и старинный парк. Всего же, как следует из отчета Отдела музеев за 1917-1922 годы, в Петрограде было зарегистрировано 302 собрания [778]. [772]
Развернувшееся в стране музейное дело смогло спасти тысячи произведений искусства. Во многих городах при Советах стали организовываться музейные комиссии, призванные выявлять, оценивать и описывать изъятые предметы искусства. В них часто входили известные дореволюционные деятели русской культуры: искусствоведы, археологи, академики и т.д. Тон здесь задал созданный в 1921 году Петроградский музейный отдел, в состав совета которого, помимо оголтелых большевиков вроде Ятманова, входили выдающиеся дореволюционные академики благородного происхождения С.Ф. Ольденбург, Н.Я. Марр, Б.В. Формаковский, К.К. Романов, директор Государственного Эрмитажа С.Н. Тройницкий, директор Русского музея Н.П. Сычев. [772]
Вниманием музейных комиссий не были обойдены и церковные ценности. В разворачивающейся антирелигиозной кампании работники культуры приняли активное участие, но не как агитаторы уничтожения церковного имущества, а как спасители и охранители предметов искусства, в том числе целых архитектурных ансамблей и комплексов. Например, по случаю организации отдела «истории живописи» Муромским музеем было проведено обследование икон в церквах Мурома. В процессе обследования была обнаружена исторически ценная икона «Владимирская Богоматерь» XVII в. [616]. Подобным образом были сохранены и мощи многих святых, отправленных в музеи атеизма. В те годы самым надежным способом спасти храм, стала организация в нем музея. Такая культурная политика Наркомпроса не всегда устраивала высшее руководство страны, часто случались столкновения, не всегда оканчивающиеся мирно… Не могу в этом смысле не упомянуть хотя бы трех человек, сыгравших большое значение в сохранение национального достояния страны:
- Упоминавшийся выше директор Русского музея (с 1922 по 1926 гг.) Н.П. Сычев. окончил в 1910 году Императорский Санкт-Петербургский университет — ученик Н.П. Кондакова и Н.П. Лихачёва. Профессор Ленинградского государственного университета и Академии художеств. Оказал значительное влияние на формирование коллекции Русского музея, сумел спасти множество произведений искусства Санкт-Петербурга. В 1933 году был арестован и приговорен к 8 годам ИТЛ. В лагере создал музей Беломорско-Балтийского канала и его центральные художественные мастерские. После заключения, благодаря ходатайству Грабаря, смог поселится во Владимире, где отреставрировал Успенский собор, в том числе фрески Андрея Рублева, затем Рождественский собор в Суздале, храм Бориса и Глеба в Кидекше. Сформировал свою уникальную Владимирскую школу живописи. Вновь арестован в 1948 году, но до суда дело не дошло, хотя и не было закрыто до 1954 года. Затем переехал в Москву, стал старшим научным консультантом Республиканской научно-производственной мастерской комитета строительства и архитектуры при Совете Министров РСФСР. Участвовал в реставрации храма Василия Блаженного, Сретенского монастыря, Кремля, Троице-Сергиевой лавры. Воспитал целую плеяду выдающихся советских реставраторов, художников и искусствоведов, среди которых Артамонов М.И., Мокров Н.А., Некрасов А.П., Ямщиков С.В. и др. [779]
- Грабарь И.Э. Получил блестящее образование до революции, окончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета, затем учился в Императорской Академии художеств, был активным участником творческого объединения «Мир искусства». После февраля 1917 года организовал в Москве, куда переехал еще в 1903 году, Союз деятелей художественных хранилищ и стал его председателем, боролся с расхищением музеев и частных коллекций, работал в музейном отделе Наркомпроса. Невозможно кратко описать всю многостороннюю деятельность Грабаря в первые годы революции. Помимо художественной деятельности, участвовал в этнографических экспедициях на Русский север, занимался научно-исследовательской и просветительской деятельностью. Много писал об искусстве в журналах и газетах. Еще в 1913 году Московская городская дума избрала его попечителем Третьяковской галереи, на этой должности он оставался до 1925 года. За это время Третьяковская галерея приобрела множество старинных и современных произведений искусства. [780]
В 1918—1930 годах Грабарь руководил созданным им же Центральными реставрационными мастерскими в Москве. На основе этих мастерских в СССР была основана целая школа реставрации. Трудами его сотрудников для отечественной и мировой культуры были сохранены тысячи памятников изобразительного и декоративно-прикладного искусства. в том числе фрески Новгородских и Владимирских храмов, соборов Московского Кремля, древнерусские иконы (среди которых «Богоматерь Владимирская» и «Троица» Андрея Рублева), живопись из собрания Дрезденской галереи, ГТГ и ГМИИ им. А.С. Пушкина, средневековые рукописи и античная керамика. Помимо организационной деятельности, Грабарь принимал непосредственное участие в реставрационных работах, например, в реставрации иконы «Троица» Андрея Рублева. [780]
В 1934 году реставрационный центр подвергся опале. Благодаря связям, Грабаря не тронули (он дружил со многими сталинскими функционерами, а также с женой Троцкого Натальей Седовой, которая была музейным сотрудником Наркомпроса), но со всех ответственных постов сняли. Однако, в середине 40-х он был «прощен» и занялся вместе с коллегами восстановлением памятников искусства, пострадавших от боевых действий.
При его участии и покровительстве Третьяковская галерея неоднократно влияла на судьбу храмов и церковных экспонатов, имеющих музейное значение. Так, благодаря запросу ГТГ от 29. VII. 36 г. была изъята «для реставрации и изучения из закрывающейся церкви Вознесения в гор[од] Старицы Калининской области икону XIV в. размером 114 х 87 с изображением: огненного восхождения Илии Пророка, Георгия, Николы, Евфимия и Дмитрия» [цитата по 616].
- Барановский П.Д. Выходец из дорогобужских крестьян. Имел инженерное образование, хотя уже в молодости стал заниматься реставрационными работами в Свято-Троицком Герасимо-Болдинском монастыре. Воевал на фронтах Первой мировой войны. В 1918 году получил диплом по искусствоведению. Был скорее практиком реставрации, а не теоретиком, хотя его влияние на основополагающие подходы в реставрации оказалось огромным. Он один из первых весьма радикально подходил к реставрации древних памятников архитектуры. Главный его принцип гласил восстанавливать первоначальный облик здания, убирая все позднейшие пристройки и наслоения. В те годы такой подход стал одним из эффективных способов сберечь памятник от немедленного сноса. В том же 1918 году занялся восстановлением зданий Спасо-Преображенского монастыря в Ярославле, пострадавшего при разгроме антибольшевистского восстания. Начиная с 1921 года, организовал 10 экспедиций на Русский север. Им также осуществлялись обмеры храмов и иных памятников искусства – это работа заслуживает особой благодарности, т.к. по чертежам Барановского смогли восстановить позже утраченные памятники архитектуры, например, ансамбль Герасимо-Болдинского монастыря в 1960-х (этим занимался сам Барановский), Казанский собор на Красной площади в 1990-х. В 1924 году он смог добиться разрешения основать музей народного творчества в Коломенском, где стал его директором и основным реставратором древних коломенских церквей. Там же, вскоре появился первый в стране музей деревянного зодчества: из своих северных экспедиций Барановскому в 1927-33 годах удалось перевести в Москву домик Петра I, Моховую башню из Сумского острога и другие постройки. На его практические подходы в организации музеев деревянного зодчества и транспортировки памятников много позже стали ориентироваться такие гиганты советской реставрации как А.В. Ополовников. [781]
В 1933 году был арестован и три года находился в Мариинских лагерях, где спроектировал здание сельскохозяйственного музея. Отсидев, поселился за 101 километр в Александрове, где занялся реставрацией кремля. После войны смог вернуться в Москву, спас от разрушения Андроников монастырь, найдя надпись с надгробия Андрея Рублева, а позже и его фрески в Спасском соборе. Вместе с Грабарем выступил за создание в монастыре музея древнерусского искусства имени Андрея Рублева, который в настоящее время хранит более 4,5 тысяч икон XIII—XX веков, двух тысяч предметов рукописных и старопечатных книг, а также большую археологическую коллекцию, состоящую из изразцов, фресок, посуды, сканного серебра, колоколов и т.д. [782]
Таким образом, в СССР уже в самом начале стала складываться двойственная ситуация. Культурная политика была как бы многослойна. Часть общества стремилась к полному разрушению многовековой традиционной русской культуры, другая часть, в основном отчаянные энтузиасты из недобитой интеллигенции, имеющая непосредственную связь с прошлым страны, старалась сохранить национальное достояние России и уже на ее основе развить новое социалистическое направление (а часто, прикрываясь строительством нового, пытаться сберечь старое). Несомненно, это было одно из наиболее ярких и позитивных культурно-исторических инерций, которые не были остановлены даже деструктивной политикой большевиков.
С середины 1930-х годов в СССР в очередной раз наступил отход от сохранения культурно-исторического наследия, что было связано с политикой ускоренной индустриализации – все силы были брошены на подъем промышленности. В 1929 году сместили Луначарского, начиная с 1930-х начали проводить массовые чистки в Наркомпросе, в связи с чем многие работники культуры отправились в лагеря. Охрана памятников культурного наследия в эти годы сильно ослабла. Наркомпрос все решительнее теснили при решении насущных хозяйственных дел. Так, например, на заседании Президиума Костромского горсовета решался вопрос «о расширении парка культуры и отдыха за счет сноса Соборной группы Костромского Кремля и о необходимости ходатайства перед Наркомпросом о снятии их с учета и охраны» [цитата по 783].
Многие церкви после закрытия передавались в введенье музеев, но ассигнование на их содержание не выделялось, что приводило к запустению памятников охраны. В тоже время в 1932 году был создан специальный научный комитет при соцстройках, под председательством все того же Н.Я. Марра. Силами комитета осуществлялись научные экспедиции в районы крупных строек, выпускались плакаты и листовки. В 1932-1937 гг. состоялись крупнейшие археологические экспедиции на места строек всесоюзного значения - Днепрогэса, Пермской ГЭС, канала Москва-Волга, Ярославской ГЭС, Беломорско-Балтийского канала и др. В это время несколько раз переиздавалась «Инструкция по учету и охране памятников материальной культуры на новостройках» [784]. [785]
Несомненной заслугой работников Наркомпроса был тот факт, что они убедили руководство страны и все советское общество считать объекты религиозного культа и «буржуазного» искусства не только народным достоянием, но и историческим наследием, имеющим ценное научное и культурное значение для страны. В годы индустриализации научная работа музеев и экспедиций обрела стройность и научную обоснованность. Обследовались сотни объектов, делались обмеры, фотоснимки, сбор информации и артефактов. Законодательно данные инициативы были подкреплены специальным постановлением ВЦИК и СНК РСФСР «Об охране археологических памятников» от 10 февраля 1934 г [786]. Выпускались и местные постановления, например, Ярославского облисполкома от 15 декабря 1932 г. «Об охране памятников искусства, революции, старины, быта и природы». На его основании запрещалось производить ремонт, реставрацию, слом и переделку памятников архитектуры, зарегистрированных в списках Наркомпроса РСФСР, а также всех зданий и сооружений, построенных до 1800 г. без письменного разрешения музейных органов. Виновные должны были привлекаться к уголовной ответственности. [787]
Как уже говорилось, 1934 год стал поворотным, именно тогда восприятие дореволюционной истории было пересмотрено верховной властью. От нигилистической оценки перешли к национально-патриотической, в связи с чем были восстановлены факультеты истории в ведущих ВУЗах страны. История России больше не воспринималась контрреволюционной, хотя до самого распада СССР была сильно идеологизирована. Это не могло не повлиять на все последующее культурное развитие СССР. Были массово реабилитированы важнейшие деятели искусства прошлого. В газетах стали появляться утверждения, что «великие художники прошлого принадлежат трудовому народу, унаследовавшему все культурные ценности предыдущих классов, и не в наших интересах держать эти ценности под спудом, распылять их и превращать в историческую ветошь, как пытаются это делать вульгарные социологи» [цитата по 788].
Но смена взглядов происходила не так быстро, как того хотелось бы. На местах часто случались вопиющие факты пренебрежения к памятникам культуры. Церкви разбирались на кирпичи или сносились. Сняв с себя ответственность за сохранность культурного наследия, правительство переложило ее на местные органы власти со скудным бюджетом. Однако теперь хотя бы имелась возможность вести борьбу с этими нарушениями на законодательном уровне. Известно много утраченных памятников в 1930-х годах, но и спасено стараниями работников культуры было немало. Например, академией архитектуры СССР был сохранен храм Иоанна Предтечи (XVII в.) в Угличе, попавший в зону строительства Угличской ГЭС [789]. Конечно культура в целом имела подчиненное значение и многие памятники были утрачены, но все же, справедливости ради, не стоит забывать и о положительных примерах. Как и в других сферах, политика страны в вопросах культуры была противоречива и двойственна. Врагами народа объявлялись то работники культуры, то партийные функционеры, осуществлявшие по приказу сверху разрушение памятников. Основными проблемами работы Наркомпроса в то время стало: отсутствие средств и должного финансирования, острый кадровый голод и подчиненное положение наркомата. Это приводило к тому, что «сфера охраны культурного наследия тех лет отличалась разобщенностью отдельных ведомств, крупных музеев и научных учреждений» [цитата по 785]. С другой стороны, по этой же причине много стала значить инициатива и личный вклад музейных работников, директоров и других неравнодушных ответственных лиц.
Хотя некоторые вливания средств происходили даже в эти годы. Так, в 1937 году были выделены значительные средства на реставрацию памятников древнерусской архитектуры и живописи. Это позволило провести реставрацию многих памятников: Троице-Сергиевой лавры (ранее обезображенной той же советской властью), Дмитровского собора во Владимире, храма Покрова на Нерли и др. В 1938 году был подготовлен общий список всех памятников РСФСР, что стало результатом огромной многолетней работы. Наркомпрос имел обширные планы по формированию целых архитектурных музеев-заповедников в РСФСР, по примеру основанного Барановским музея в с. Коломенское. Однако, таким планам помешала война. Разруха и многолетнее восстановление утраченных ценностей отодвинула осуществление этих проектов на десятки лет.
Продолжение следует.
С предыдущей частью главы 3.4. можно ознакомиться здесь:
С предыдущими разделами книги можно ознакомиться в подборке.