Привет, я врач-реабилитолог и работаю в отделении, которое занимается восстановлением больных после инсульта. Сам пациент и его родственники, оказавшись у нас в отделении, уверены, что все самое страшное позади.
И все же вопрос из заголовка этой статьи я слышу довольно часто. Обычно — от тех, кто далек от медицины.
Расскажу два случая.
История первая
Инсульт случился у нее уже потом, после всего. Хотя казалось бы, куда сорокалетней женщине без вредных привычек и лишнего веса такое испытание.
Если раскручивать нить судьбы с самого начала… Все дело было в больном зубе. Воспаление сильное, пришлось удалять, стоматологи долго старались сделать всё как надо — было больно, затратно, потом курс антибиотиков, а потом вдруг «свечка» лихорадки, боль в челюсти и ухе, головная боль… На МРТ головного мозга обнаружился абсцесс — инфекция проникла через защитные барьеры мозга, где-то сплоховал иммунитет.
Потом была операция на мозге. Она не помнит «до», слишком было страшно и непонятно, она просто отдалась на волю
врачей и решила — будь что будет. Помнит после: остриженная налысо голова, заострившиеся черты — незнакомое лицо в зеркале. Операция прошла успешно.
Но через неделю случился инсульт. Ослабели левые рука и нога. Она утратила возможность ходить.
В реабилитацию, обязательно — все врачи твердили одно. И реабилитологи были с этим согласны. (Открою секрет: мы любим молодых пациентов за их резервы к восстановлению. Там, где пожилой человек восстанавливается нашими потом и кровью, через боль и утомление, через долгое время, молодые идут, словно ступень за ступенью, без промедления, стремительно. Порой это даже завораживает: дай молодому организму возможность восстановиться, и он тут же ухватится хоть за соломинку и пойдёт на улучшение).
Ее реабилитолог взялась за дело. Уперлась: «Отсюда выйдешь только своими ногами.» Пациентка благодарно улыбалась, соглашаясь.
Она могла уверенно сидеть, научилась вставать — сначала с опорой, потом сама; наконец, сделала свои первые шаги с ходунками навстречу доктору. Реабилитолог спрятала радостную улыбку за строгостью: «Сама — значит своими ногами! Еще есть над чем работать, значит, продолжаем восстановление.»
Она была любимицей отделения. Старалась, работала, и все у нее получалось. Все знали, что это будет история со счастливым концом. Забылись в собственной радости, сбросили со счетов независящие от человека обстоятельства. Бывает.
Она умерла почти мгновенно.
На обходе болтала весело, говорила, что все в порядке. Через час вызвала врача в палату, задыхаясь и не понимая, что с ней: ведь так бывает, доктор? Просто переутомилась, да?
Врач взял ее за руку и держал все время, пока медсестры суетились вокруг, меряя давление (низкое), насыщение крови кислородом (скверное, и падает каждую минуту), пока не пришел реаниматолог, одним кивком подтверждая — дело дрянь. Она потеряла сознание где-то возле раздвижных дверей реанимации. Потом всё было по протоколу сердечно-легочной реанимации, но всё зря.
В ординаторской была тишина. Все молча сидели, каждый думал своё, но об одном: что произошло? Почему с ней?
Она должна была уйти из отделения своими ногами, чтобы жить нормальную жизнь. И без того досталось ей, выкинуло на обочину течением судьбы, но врачи остановили эту роковую инерцию падения под откос, почти вернули ее к исходной точке, где она была молода и полна планов на будущее.
Вскрытие показало массивную тромбоэмболию легочной артерии.
Шансов спасти пациентку, увы, не было.
Продолжение тут.
