Прошло три недели. Благодаря усилиям лекарей, Нигяр быстро шла на поправку. Она попросила передвинуть своё ложе ближе к окну, чтобы иметь возможность смотреть на зелёную лужайку и пышные кусты благоухающих роз. Она сама уже могла присаживаться, облокотившись на подушки.
Однажды после обеда, глядя в окно, вдалеке она увидела идущего по лужайке человека, ведущего под уздцы лошадь. Этим человеком был Ибрагим-паша. Не желая его видеть и тем более говорить с ним, Нигяр легла, укрылась одеялом и притворилась спящей. Обида всё еще кипела в ней. Как он мог, не выслушав, обвинить её в безумии, защищая султаншу. Зачем приехал, если всё равно не желает слышать правду.
Её мысли прервал лёгкий стук в дверь.
- Нигяр-хатун, Вас хочет видеть Мустафа-эфенди (так Ибрагим назвался во время первого своего приезда в поместье), - громким голосом позвала служанка. Не услышав ответа, она обратилась к паше:
- Извините, эфенди, видно, Нигяр-хатун спит, лекари теперь следят, чтобы она много спала, со сном к ней приходят силы.
- Доложи мне, когда она проснётся, я не уеду, пока не поговорю с ней, - отчеканил Ибрагим-паша, желая, чтобы его слова услышала и Нигяр. Паша понял, что она не хочет его видеть.
Нигяр сбросила одеяло, встала с кровати и подошла к двери. Открыв её, она спросила у стоявшей рядом служанки:
- Что за голоса, кто здесь был, хатун?
- Это Мустафа-эфенди приехал, он хотел с Вами поговорить. Но Вы спали, он решил подождать.
- Скажи, что я проснулась и жду его.
Через некоторое время Ибрагим вошёл в комнату Нигяр, и воцарилась тишина. Ибрагим молчал, боясь услышать страшное признание Нигяр, а Нигяр молчала, боясь, что Ибрагим не поверит её словам, или не захочет поверить. “Если ему не нужна правда, тогда зачем он приехал”, - рассудила женщина и начала говорить.
- Ибрагим-паша, как Вы знаете, за многие годы нашего знакомства я никогда не смела ни в чём Вас упрекнуть и оскорбить обманом. Если Вы соблаговолите выслушать меня, то знайте, что и сейчас в моих словах не будет ни капли лжи.
- Говори, - сухо произнёс Ибрагим-паша.
Нигяр поведала паше всё, начиная от удивившего её знакомого запаха рядом с дверью его кабинета, тогда, во дворце Топкапы, и заканчивая сорванной маской с лица бандита.
- Паша, если захотите подтверждения моим словам, можете взглянуть на левую руку Али-аги, чуть выше запястья я оставила глубокий след своими зубами, защищая нашу девочку, - закончила свой тяжёлый рассказ Нигяр.
Ибрагим встал, чуть покачиваясь, подошёл к двери, и не оборачиваясь, сказал:
- Поправляйся, Нигяр.
Он вышел, не закрыв за собой дверь. Видя, в какое состояние пашу повергли её слова, Нигяр поняла, что он поверил ей. Как он поступит дальше, она не знала. Не знал этого и сам Ибрагим.
Он не сел на лошадь, а взяв её под уздцы, пошёл по лесной дороге пешком. Увидев по пути ручей, он остановился и долго поливал голову холодной водой, словно желая остудить раскалённый мозг. То, что он услышал, разбивало в пыль его уверенность в себе, в своём даре познавать человеческую сущность. Он считал, что хорошо разбирается в людях, и всегда умел тонко использовать это качество в свою пользу. Как могла деликатная, чувствительная и ранимая Хатидже так перехитрить его? Оказывается, она смогла ловко притворяться такой, обведя его, Ибрагима, вокруг пальца. Сейчас он понимал, что те нередкие истерики не были нервными приступами на почве стресса, как все считали, а являлись проявлением её настоящего характера, так умело ею скрываемого.
Он ещё долго сидел у ручья, размышляя, как ему поступить. Одно он знал наверняка, что только холодный разум, как всегда, приведёт его к победе.
Может, живительная влага ручья помогла ему, но постепенно воспалённый рассудок Ибрагима пришёл в своё обычное здравомыслящее состояние. Мужчина вскочил на коня и уверенно поскакал к дому.
Прямо у дверей его встретила мило улыбающаяся Хатидже и приказала служанкам подавать ужин.
- Ибрагим, скорее попробуй баранину, она сегодня просто тает во рту, - щебетала, причмокивая, султанша.
Видя, что супруг не ест и молча смотрит на неё, она спросила:
- Что с тобой, Ибрагим, почему ты так смотришь на меня, ты хочешь сказать мне что-то важное?
- Где Али-ага, Хатидже? Вели позвать его, – спокойно ответил вопросом на вопрос Ибрагим.
- Зачем он тебе сейчас понадобился? – с возмущением спросила султанша.
- Я сказал, позови, - громогласно произнёс паша.
Вздрогнув от неожиданности, Хатидже велела позвать главного слугу.
Ибрагим подошёл к вошедшему слуге, поднял рукав кафтана на левой руке и увидев затянувшийся шрам в виде отпечатка зубов, гаркнул:
- Откуда у тебя эта отметина? Как получил ты её? Говори!
Позади Ибрагима послышался грохот, Хатидже-султан лишилась чувств.
- Помогите госпоже! – крикнул служанкам Ибрагим и выскочил вслед за Али-агой, который, воспользовавшись заминкой, пустился наутёк. Но далеко убежать слуге не удалось, путь ему преградили верные охранники паши. Бандита скрутили и по приказу Ибрагима потащили в тайную комнату подземелья. Недолго запираясь, Али-ага рассказал Ибрагиму-паше всё, начиная с приказа Хатидже-султан разыскать Нигяр-калфу и заканчивая суммой полученного вознаграждения.
- Мне не интересно, сколько ты получил за свою грязную работу, презренный раб, говори, что с ребёнком, куда ты его дел? – еле сдерживая себя, сквозь зубы рычал Ибрагим.
- Пощадите, господин, я не тронул ребёнка, я отдал его добрым людям, я помню место, где оставил его, - скулил допрашиваемый. И он подробно стал описывать, в какую сторону от поместья поскакал с малюткой, и что встречалось у него на пути.
Внимательно выслушав Али-агу, Ибрагим порывисто направился к выходу, жестом показав своим верным воинам, что делать с предателем.
Поднявшись из тёмного мрачного подземелья, Ибрагим зажмурился от света множества свечей в гостиной. Он был бледен, желваки ходили на его щеках, кулаки были крепко сжаты.
- Ибрагим, прости меня, - вдруг услышал он слабый голос султанши. Она полулежала на кушетке с безжизненно вытянутыми вдоль тела руками.
- Всему виной моя огромная любовь к тебе, постоянный страх потерять тебя, нет тебя и меня нет, - продолжила она.
Услышав эти слова, Ибрагим расслабился и даже как-то обмяк. Присев рядом с Хатидже, глядя ей в глаза, он не спеша начал свою речь:
- Госпожа, подумайте и ответьте, Вы любите меня как человека, или как красивую игрушку, которую Вам захотелось непременно иметь подле себя? Когда-то, видя Ваш влюблённый взгляд, я готов был ответить на Ваши чувства. Моё сердце пело от мысли, что и раб может быть любим. Я преисполнился великой благодарности к Вам и поверил в чудо.
Однако, в один момент чудо рассеялось, как утренний туман, и только нестерпимая горечь осталась в моём сердце. Это случилось тогда, госпожа, когда Вы надменно при слугах указали мне моё место. Помните? “Ибрагим, ты служишь династии, а значит должен служить мне, знай своё место, я – династия!” Нет, госпожа, я не отказываюсь служить династии и служу верой и правдой уже много лет. Но кто я для Вас в первую очередь, раб или любимый супруг? Если раб, то я готов был смиренно служить Вам, исполнять Ваши приказы без церемонии никяха. Если любимый супруг, то зачем Вы так унижаете меня, бьёте в самое больное место. Вам никогда не приходило в голову, что у раба есть сердце и оно может болеть? Никто не становится рабом по собственной воле. Я тоже когда-то был свободным и до сих пор в уголках моей души затаилась щемящая тоска по прошлой свободной жизни.
Хатидже, не отрываясь, смотрела на Ибрагима широко распахнутыми глазами. Его слова отражались в её взгляде страданием, которое она вдруг ощутила не как член династии, а как обычная женщина. Как она могла бросить открывшему ей свою душу Ибрагиму эту фразу?
- Ибрагим, прошу, прости меня. Я только сейчас поняла, какую боль причинила тебе. Знай, ты мой воздух, которым я дышу, без тебя нет жизни, будь со мной, - из глаз её покатились слёзы.
- Хатидже, госпожа, от Вашего решения зависит, буду ли я с Вами, Вы вольны доложить обо всём повелителю или умолчать. Моё же решение таково. Я найду свою дочь, никогда не откажусь от неё и буду любить также, как наших с Вами детей Османа и Хуриджихан, поскольку она моя кровь, моя плоть. Но я не приведу её во дворец, она не султанша по происхождению и будет жить вдалеке от душных дворцовых покоев и интриг. Дабы не лишать ребёнка материнской любви и не подвергать опасности её мать, я клянусь тебе, что до конца дней моих ты и наши дети будете моей единственной семьёй. Но и ты, Хатидже, поклянись мне, что никогда более не причинишь вреда моей дочери и её матери.
- Клянусь, - еле выдохнула Хатидже и закрыла глаза.
