Сегодня М.Е.Салтыков-Щедрин представит нашему вниманию руководство по психологическому насилию.
Небольшая предыстория. Поначалу с этим автором у меня складывалось не очень. Когда мы были знакомы только по “Истории одного города” и сказкам, впечатления были неоднозначные: невозможно отрицать его остроумие, мастерство точной фразы, но почему-то складывалось ощущение, что за его сатирой ничего не стоит. За довольно злым высмеиванием не проглядывалось ценностного ориентира.
Но затем мне попалась книга “Господа Головлёвы” - и я кардинально поменяла своё мнение. Вот об этом самом большем, чем простое высмеивание пороков, я и хочу рассказать.
Пересказывать фабулу не вижу смысла, так как книгу нужно читать, а для самых нетерпеливых есть Википедия. Но одним предложением перед нами - история трёх поколений вырождающейся помещичьей семьи.
Начнём с очевидного. О романе часто пишут как о критике помещичьего класса, картине упадка и загнивания эксплуататоров и т.д. Конечно, эта тема здесь есть: истории о наказании беременных служанок, отдача неугодных дворовых в рекруты, прижимистость (хотя от этого качества Арины Петровны страдали и в семье тоже), да и сама “трагедия воли” 1861 года упоминается напрямую, хотя особого влияния на сюжет не имеет. Понятна и ирония заглавного "господа". Если Арину Петровну в лучшие годы ещё можно было назвать барыней, то к концу книги это становится явной насмешкой.
Салтыков-Щедрин, конечно, не мог обойти вниманием типичные негативные стороны помещичьего быта, но мне видится упрощением сводить замысел такой непростой книги к очередному выпаду против помещичьего класса.
Несмотря на внешние атрибуты, дело здесь не столько в эксплуатации народа или паразитизме, а именно в личных качествах героев. Если уж и говорить о социальной стороне, то мне ближе взгляд, который смотрит на распад общества в романе с точки зрения разрушения семьи - его основы.
Существуют также свидетельства, что Салтыков-Щедрин прямо указывал на свою собственную семью как источник образов Арины Петровны и Порфирия. Мы не можем знать, насколько это правда, да и мне кажется, что поиск прототипов ничего не добавляет к читательскому опыту. Смотреть нужно на текст, а не на то, у кого из окружающих автор подслушал какую-либо реплику. Роман явно шире простого сведения семейных счётов. Да и я уверена, что типы эти так удачно схвачены, что у многих найдутся точь в точь такие же среди знакомых.
Я уверена в том, что хорошая книга тем и отличается от проходной, что никогда не может быть исчерпана простым указанием на какое-то социальное явление или изображением конкретной, пусть и занимательной личности. Её идея должна выходить во вневременное, спустя 100, 200, 300 лет мы находим в таких книгах что-то понятное, неизменное, даже несмотря на устаревший язык или смену стилей.
Итак, что же это за головлёвщина, о которой пишет Салтыков-Щедрин?
Для начала определимся с группами персонажей. У нас есть старшее поколение, представленное в большей степени Ариной Петровной, её сыновья, умершая ранее дочь и непутёвые внуки. Первым двум приветливо машут такие ценители темы отцов и детей как Тургенев и Достоевский, самое младшее поколение, хоть и перенимает некоторые характерные головлёвские черты, выступает скорее жертвой, истребляется тем самым “пустоутробием”, о котором постоянно говорит автор.
Начать нужно, конечно, с мании накопления. С одной стороны, она позволила Арине Петровне вытащить семью из разорения, воспоминания об удачных сделках - предмет её особой гордости и ностальгии. Но при этом накопление практически бескорыстное: никому из семьи не удаётся воспользоваться богатством, а те “куски” по выражению Арины Петровны, которые им достаются, добра не приносят. Часть семьи (которой богатство не досталось, вроде Степана) слабохарактерна, подвержена игромании и способна только пускать деньги на ветер. Тем же, кто богатством распоряжается, вместе с ним достаётся непомерная скупость. Но и она остаётся пустой, бесцельной.
В случае Арины Петровны смыслом скупости была декоративная забота о благосостоянии семьи (вечные повторения “ради кого я куска не доедала”). Ничего общего с настоящей заботой она не имела, но осознание этого приходит только под конец, когда героиня впервые понимает пустоту своей жизни. Но в её случае эти линии только намечаются, по-настоящему они разворачиваются в её сыне - Порфирии Владимировиче.
С одной стороны, он более всех унаследовал черты характера Арины Петровны, с другой - именно этим он по-настоящему её пугает. Черты эти в нём гротескно искажены, усиленны, лишены любого налёта человечности.
Если героиня всё-таки достигает успеха в мании накопления, пусть и бессмысленного, то Порфирий Петрович идёт дальше. Он присовокупляет к фамильной черте второй любимый предмет изображения Салтыкова-Щедрина - абсурдную бюрократию. Целые дни он проводит за бессмысленными расчётами на тему “сколько бы я сейчас заработал, если бы 40 лет назад маменька положила на моё имя в банк 100 рублей” и другими полезными делами: заполнением двадцати журналов хозяйственного учёта и чтением “Годовой отчётности скотницы Фёклы” (цитата).
Второй признак головлёвщины - страсть к лицедейству, театральность поведения. Герои надевают на себя маску и зачастую сами начинают верить в неё. В качестве этой маски используется стандартный набор приличий, избитых фраз и религиозных сентенций, которые кардинально не совпадают с реальными поступками героев. В таких “благонамеренных речах” легко находится оправдание предательству, жестокости и доведению до самоубийства. Главное, чтобы это сопровождалось добрыми наставлениями от любящего родителя и жареной курочкой в дорогу.
Здесь небольшой совет для чтения. Одной из самых ярких черт образа Порфирия Владимировича являются его монотонные, слово в слово повторяющиеся поучения. Уверена, что большинство читателей уже на второй речи будут перескакивать строчки, что сводит к минимуму эффект "закидывания петли", как его назвала Арина Петровна. Лично для меня максимально эффектно эта книга звучит в аудиоверсии. Ничто не сравнится с этим раз за разом повторяющимся зудением.
Есть здесь и другие, более мелкие типично головлёвские грехи вроде склонности к запоям, игромании и разврату. Правда, они в большей степени распределяются между второстепенными персонажами.
Но это все так же не исчерпывает смысла романа, как и социальная проблематика. Мало ли на свете прижимистых лицемеров, неужели только это должно нас пугать так, как пугает эта книга? Поэтому во второй части я хочу отдельно вернуться к образу Порфирия Владимировича и попробовать выйти за пределы привычных реалистических толкований.
Вторая часть:
