«Имперское правительство было слишком отсталым, слишком консервативным, и очень боялось собственного населения, чтобы мобилизовать его» - таково было общее положение, на момент вступления России в войну. Это мнение высказала Мелисса Стокдейл, адъюнкт-профессор истории Университета Оклахомы, и научный сотрудник Центра Вудро Вильсона, на дискуссии в Институте Кеннана 4 апреля 2011 года. Конечно, она дополнила своё мнение: «мы начинаем понимать, что имперское правительство и русское общество, работая, вместе были вовлечены в огромный творческий проект мобилизации.
Нынешние исследования участия России в Первой мировой войне, склонны утверждать, что в начале войны у русского народа еще не было национального сознания. Скорее предполагается, что граждане представляли себя совокупностью местных обществ, а не частью нации. В свете этого вопроса вступление России в Первую мировую войну в августе 1914 года вынудило правительство разработать кампанию по агитации, чтобы убедить местное население ответить на призыв к оружию. Как отметил Стокдейл, эта инициатива, в конечном итоге определила общность и самоидентификацию русской нации, одновременно пытаясь сплотить граждан ради их участия в войне.
Стокдейл сосредоточился на методах, используемых для запуска правительственной кампании по мобилизации народа на войну. В августе 1914 года — через две недели после того, как Российская империя официально объявила войну, — имперское правительство учредило Главную военно-цензурную комиссию для разработки стратегий по культивированию национальной поддержки военных действий. Имея достаточное финансирование и материалы от правительства, комиссия производила массовую пропаганду в поддержку войны, которую население могло легко и недорого получить.
Кроме того, Главную военно-цензурная комиссия понимала, что низкий уровень грамотности требует публикации пропаганды в различных средствах массовой информации. Плакаты с портретами союзных иностранных лидеров, а также изображения фронта войны были широко доступны по всей стране. Как отметил Стокдейл, эти изображения помогли объяснить, «с кем мы сражаемся, где мы сражаемся и где мы все должны объединиться». Кроме того, Стокдейл охарактеризовал кампанию правительства как всеобъемлющую, учитывающую многогранные характеристики населения страны. Например, на почтовых марках, воспевающих национальный патриотизм, были изображены культурные достижения этносов, входивших в состав империи, но традиционно не считавшихся «русскими». Массовое производство недорогих красочных карт всей империи, а также карт фронта позволило общинам по всей стране визуализировать и понять свою роль в структуре русской нации, а также повысить статус войны.
По словам спикера, кампания по объединению страны также была сосредоточена на негативной пропаганде в отношении турок, немцев и австро-венгров, которую правительство использовало, чтобы объяснить населению, почему война началсь по их вине. Широко распространялась литература о зверствах, в которой основное внимание уделялось «созданию образа внешнего врага… чтобы помочь объединить население (Империи) для борьбы с ним», — отметил Стокдейл. На протяжении всей войны эта пропаганда в основном была сосредоточена на зверствах, совершенных немцами против русских, поскольку Россия лучше себя чувствовала на турецком фронте. Стокдейл объяснил, что избирательность правительства в отношении содержания литературы о зверствах дала населению обнадеживающее, хотя и искаженное, понимание статуса военных действий.
С распространением военной пропаганды по всей Российской империи «мы видим население, жаждущее новостей», — заметил Стокдейл. Помимо материалов, посвященных конкретным вопросам, правительство продолжило агитационную кампанию с учреждением новых государственных изданий. Русская православная церковь сыграла решающую роль в распространении информации среди населения, поскольку было обычным делом, что представители духовенства были одними из немногих (а может и единственных) грамотных людей в деревне или городе. Приблизительно 35 000 православных приходов располагались по всей имперской России, и правительство ежедневно распределяло 47 000 экземпляров «Приходских ведомостей» каждому приходу.
Однако Стокдейл утверждал, что «какие бы образы нации вы ни распространяли, это не обязательно означает, что это тот образ, с которым население собирается уйти». К осени 1916 года усилия правительства по мобилизации населения на военные действия потерпели неудачу. «То, что вы создаете красивый образ справедливого и святого дела объединенных людей… не означает, что люди купятся на это». Примеры негативного восприятия пропаганды населением включают незаконные политические карикатуры, выражающие недоверие и предательство имперского правительства; по словам спикера, изображения предполагали, «что в центре руководства военными действиями были предатели».
В заключение Стокдейл оценил успех массовой пропагандистской кампании во время Первой мировой войны, отметив: «Я считаю, что военные действия России были более изощренными, более современными, чем мы склонны считать». Вместо того, чтобы рассматривать национальную мобилизацию как большевистское или сталинское творение, Стокдейл утверждал, что эту кампанию следует отнести к более поздней имперской эпохе, несмотря на окончательный крах в войне.
Блэр Рубл, директор Института Кеннана.
