Русская мысль породила два фундаментальных вопроса русской жизни: кто виноват и что делать. Требование практичного ответа порождает иллюзию, что вопросы житейские, в то время как они философские. Как говорят: нет ничего практичнее хорошей теории. Я же продолжаю: нет ни чего практичнее философии. Просто философии происходят из практики философа, а этой практики может не быть (чаще нет, чем есть) у других. Так же из-за того, что вопрос разбит как бы на два, возникает впечатление, что вопрошается о некой последовательности, сначала выясняем, кто виноват, а потом думаем, что делать. Иначе говоря — эти вопросы не видятся одним предельным вопросом, не кажутся опять-таки философскими. Между тем, этот вопрос возникает естественным образом в гуманитарном методе, когда мы определяем цель наблюдения субъективного явления. Общую цель наблюдения я определил, как «что-то осознать». Без конкретности. Сейчас в отношении наблюдения субъективного явления цель конкретизируется: осознать, что я сделал. До