Сразу после войны партия направила отца в село Крутишка председателем колхоза «Красный пахарь» - поднимать на ноги отстающий колхоз. Там я и родился 3 января 1947 года. Когда мне было месяца 3-4, мать заболела тифом. Отец отвёз её вместе со мной в больницу в село Киприно, что в 25 километрах от Весёлой Гривы.
Врач-немец, то ли пленный, то ли ссыльный (скорее всего, первое) Гук Давыд Крестьянович на ломаном русском языке сказал отцу: «Увезёшь ребёнка – спасу мать. Оставишь ребёнка – погибнут оба». Выбор был невелик. Отец взял меня в телегу и повёз к родственникам на Весёлую Гриву. Голодный, я орал всю дорогу. Отец, не зная, что делать, сунул мне в руки вожжи, с помощью которых управляют конём. Я вцепился в вожжи и молчал до самого дома. «Кто ж из него вырастет?» - подумал отец. «То ли убить, то ли прокормить». Шутка такая.
Мать Давыд Крестьянович (царствие ему небесное, замечательный был врач) вылечил. Она приехала домой, но я, к тому времени уже законченный рахитик с коростами на голове и ужасно кривыми ногами, жил вполне самостоятельно, довольствуясь простой деревенской пищей. Первое, произнесённое мной слово, было «фуп», то есть, суп.
Мать снова забеременела. В зимние сумерки занесла в дом воду в вёдрах, а в это время Валентин залез в подполье за керосином (освещались керосиновой лампой). Крышка подполья была открыта. Беременная мать вместе с вёдрами упала в подполье. Роды были тяжёлыми. Мы в то время жили в Крутишке. Ближайшая больница в селе Тюменцево за 30 километров. Конец марта, дороги тогда не чистили. Они просто были накатаны поверх сугробов, а когда наступала весна, становились непроезжими: снег проваливался до земли. Мать на лошадях повезли в больницу в Тюменцево, но проехать не могли – лошади тонули в глубоком снегу. 26 марта 1948 года мать умерла, оставив отцу только что родившуюся двойню: мальчика и девочку. Итого четверо: Валентину 11 лет, мне 1 год 3 месяца и двое только что родившихся.
Отец вскоре женился на другой женщине – Батрашкиной (Степанищевой) Фионье Трофимовне. Простая русская женщина, не умевшая ни читать, ни писать, стала мне второй матерью, выкормила и воспитала меня. Умерла в 1994 году. Новорождённых мальчика и девочку выходить не смогли, они умерли.
В свидетельстве о рождении местом моего рождения значится село Крутишка Тюменцевского района Алтайского края. Отец работал там после войны председателем колхоза. В селе было два хозяйства: совхоз «Крутишинский» и колхоз «Красный пахарь». Который дислоцировался на правом берегу речки Крутишки по улице Заречной (в народе Колхозной).
Году примерно в 1951 колхоз объединили с совхозом, а отца партия направила в село Шелаболиху, где он был избран председателем колхоза «Рыбак». Там он проработал около года, а затем, по настоятельной просьбе моей новой матери, мы вернулись в Весёлую Гриву, где и прожили вплоть до ликвидации посёлка в 1961 году. Там прошло моё детство.
Как жили люди в то время, я хорошо помню, и хотел бы рассказать своим детям и внукам, потому, что забывать об этом нельзя. Говорят, суть в мелочах, я постараюсь на них остановиться.
В начале 50-х годов электричества в нашей, да и в соседних деревнях, не было. Керосиновая лампа со стеклом, а то и без оного, была последним достижением науки и техники в деревенском доме, да ещё мясорубка, 1-2 на всю улицу.
Дома, в основном, были однокомнатные, примерно 4 х 5, или 5 х 5 метров. Реже – так называемые пятистенки, то есть, двухкомнатные, с прихожей и горницей. В связи с тем, что сараи для скота были холодные, здесь же, в морозную сибирскую зиму, ютились новорождённые телята, ягнята, реже – куры и прочая живность. Обязательными атрибутами каждого дома были русская печь и полати.
Русская печь – это печь, сбитая из глины, размером этак 2 х 1,5 м. Делалась она так. Сантиметрах в 30 от пола выполнялся настил, на котором устраивалась опалубка размером 2 х 1,5 метра и высотой побольше метра. Всё это располагалось справа или слева от входной двери в углу хаты. Внутрь этого своеобразного ящика тоже устанавливалась опалубка в виде полубочки.
Полубочка с передней стенкой опалубки была соединена мешком с песком, на который устанавливалась деревянная чурка. Полубочка – это будущая камера сгорания, после развязывания мешка с песком при изготовлении печи получался вход (творило). После удаления из утрамбованной глины деревянной чурки получался дымоход, который удлиняли уже кирпичом.
В опалубку слой за слоем сыпали красную глину естественной влажности и очень плотно трамбовали специальными деревянными молотками, один ударный край которых был затёсан на конус диаметром около 3-х см.
Внутри печи из кирпича выстилался под, сбоку вырезались углубления («печурки») для сушки носков и рукавиц. Сверху печь покрывалась раствором – смесью глины и коровьего навоза (как бы цементировалась). При топке печь высыхала и становилась прочной как кирпич.
Такая печь сутками сохраняла тепло. На печи в любой мороз было тепло и сухо, а в печи всегда были горячими наваристые щи. А вкус топлёного молока с коричневой пенкой не поддаётся описанию. Печка и была основным местом обитания детей в доме, особенно после снежных боёв на такой печке был земной рай.
Спальные места для детей были на полатях – это деревянный настил, подвешенный к потолку в полуметре от него. Залезали на полати обычно с печки. На печи и на полатях на ночь могло разместиться до 10 человек детей. Так мы и росли: днём на улице, ночью на печи и полатях. Остальное устройство семейного дома ещё составляла родительская кровать – справа или слева от входной двери, то есть, с противоположной стороны от печки, обеденный стол в переднем углу и лавки во всю переднюю стену.
Над столом, обычно, в переднем углу, стояла икона или портрет Сталина (после 1956 года Сталина убрали). Около печи была ещё одна лавка (скамейка) для чугунов и кастрюль, да небольшой шкаф, где, обычно, стояли несколько стаканов и алюминиевых мисок с ложками по числу едоков.
За обедом вся семья, как правило, ела из одной чашки (миски), стоявшей посредине стола. «Удобства» были в сарае, а ночью – ведро у порога. Туалетов, даже деревянных, на улице не было. Доски были очень дорогими, их пилили вручную. Нет электроэнергии – нет и пилорам. Бани тоже были не у всех, а потому топили их соседи или родственники по очереди.
Воду для приготовления пищи брали их колодцев, но не во всех она была чистой и вкусной, и потому носить её иногда приходилось за несколько сот метров в вёдрах на коромысле (дуга с крючками на концах).
