В месяцы, предшествовавшие началу «горячей» фазы украинского конфликта, многие российские ура-патриоты возмущались: почему, если Украина захвачена бандеровцами и нацистами, там не возникает партизанского движения, как в Великую Отечественную войну? Украинские политики и сочувствующие им во всём мире отвечали: поскольку партизанского движения не возникает, значит, никаких бандеровцев и нацистов в Украине нет.
Но вот началась т.н. «специальная военная операция», и настала очередь возмущаться украинским политикам и им сочувствующим: российские танки – под Киевом и Харьковом, а партизанского движения нет! И уже российские пропагандисты злорадствовали: раз его нет, значит, народ – за нас!
Партизанская мифология базируется на представлении о том, что, если народ недоволен властью, а особенно присутствием иностранных войск, то он начинает партизанскую войну. В частности, некоторые советские/российские горе-историки считают, что относительно малочисленное Движение сопротивления в Западной Европе в 1940-44 гг. означает, что тамошнее население чуть ли не поддерживало Гитлера. Наоборот, массовое участие советских граждан в партизанском движении считается доказательством некоего особого советского патриотизма.
Это представление о массовых партизанских движениях как об индикаторе отношения населения к власти, особенно чужеземной – миф. У его истоков стоит Фёдор Ростопчин - генерал-губернатор Москвы во время наполеоновского нашествия. Он первый в России организовал пропагандистскую кампанию, и наводнил Первопрестольную и другие города России антифранцузской пропагандой. Это он придумал, что русские сами подожгли Москву, чтобы она не досталась французам, и пропагандировал подвиги партизан, сражавшихся с интервентами. На ростопчинский миф работала и популярность в России подвигов испанских партизан (герильерос), сражавшихся с наполеоновскими войсками. С тех пор образ мужиков, бросивших родные деревни ради того, чтобы изгнать иноземцев, прочно въелся в народное сознание. Об «остервенении народа» писал Александр Пушкин; «Дубина народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной силой», - вторил ему Лев Толстой.
При этом определение партизана, как человека, добровольно ведущего вооружённую борьбу за свободу и независимость своей страны в составе партизанских сил на территории, оккупированной противником (либо находящейся под контролем противостоящих политических сил), появилось только при советской власти. До 1917 г. термин «партизан» обозначал «начальника (!) лёгкого, летучего отряда, вредящего внезапными покушеньями с тылу, с боков» (Партия // Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. / авт.-сост. В.И.Даль. - 2-е изд. - СПб.: Типография М.О.Вольфа, 1880-1882). Партизанскую войну против Наполеона в России вели специальные воинские части – казаки, гусары, драгуны и калмыки, действовавшие под началом кадровых офицеров (Ф.Винцингероде, Д.Давыдов, А.Сеславин, Н.Кудашев, М. фон Визин, А.Фигнер, А.Бенкендорф и др.). С крестьянами гораздо сложнее: в начале войны многие крепостные надеялись на освобождение их из крепостного состояния французами. Нападения крестьян на помещичьи усадьбы, захват помещиков и офицеров крестьянами и выдача их французам были настолько частыми, что российские власти говорили о «новой Пугачёвщине». Воинские отряды партизан, конечно, принимали помощь крестьян, но к их самостоятельным боевым операциям относились негативно. А «дубина народной войны» поднялась только осенью, когда у французов кончилось продовольствие и деньги, и они начали грабить деревни. Т.е. крестьяне ввели партизанскую войну, когда возникла угроза их собственности и безопасности. То же самое можно сказать и об испанских герильерос: это были не добровольцы-campesinos, а части регулярной армии, перешедшие к войне партизанского типа из-за превосходства французов в вооружении и подготовке.
Во время Первой мировой войны немецкие войска заняли Польшу, Литву, почти всю Бельгию и часть Франции, а российские войска – восточную часть Турции и австрийскую Галицию. Но нигде ничего похожего на партизанское движение не возникло: правительства того времени не мотивировали население, оказавшееся под оккупацией, на боевые акции. В российской армии были подразделения, называвшиеся партизанскими, но они состояли из военнослужащих и совершали рейды в тылы противника в интересах армии. И они не вовлекали гражданских в свою боевую работу.
Европейская военная традиция (и, между прочим, международное право) запрещает гражданским лицам участвовать в военных операциях. Не говоря уже о том, что гражданские лица для участия в партизанском движении должны преодолеть множество трудностей: организоваться, найти командиров, приобрести оружие, научиться им пользоваться, обеспечить себя боеприпасами, продовольствием и медикаментами, разработать планы военных действий и т.д. Без участия профессиональных военных и, в большинстве случаев, без финансовой и технической поддержки, это попросту невозможно (исключая некоторые страны и народы, где боевая деятельность неофициальных группировок является традиционной).
Так, во время Гражданской войны в Испании в республиканской армии действовал XIV Партизанский корпус - отряды коммандос, совершавшие рейды через линию фронта. Это были партизаны в классическом смысле этого термина. После поражения республики бойцы корпуса ушли во Францию, где после захвата этой страны немцами стали ударной силой французских сил Сопротивления на юге страны.
Кроме того, участие в боевой деятельности против оккупантов или пришедших к власти политических противников – дело крайне опасное, причём не только для самих партизан, но и для их родных. В любой стране, в любой деревне находятся те, кто готов служить любой власти, и, как правило, это не самые лучшие представители общества. Любой исчезнувший из деревни или города мужчина – будь то советский колхозник во время Великой Отечественной войны, французский фермер, варшавский рабочий или сербский селянин в те же годы, автоматически подвергал своих родственников смертельной опасности. Готовых на такое всегда и везде крайне мало. Политических убеждений или патриотических взглядов для такого героизма недостаточно.
Кроме того, население, оставляемое армией собственной страны на произвол пришельцев, всегда испытывает недоверие к своей армии и власти – не смогли защитить, бросили. От него трудно ждать самопожертвования ради тех, кто его оставил на произвол судьбы, точнее - оккупантов.
Поэтому партизанское движение всегда начинается с действий одиночек и маленьких групп людей. Во время Второй мировой войны такими были отдельные группы солдат разбитых армий – французской, польской, советской, греческой и югославской. К которым присоединялись одиночки – в основном, совсем молодые люди, которым было нечего терять. Но самой большой категорией были те, кто преследовался новыми властями – в основном евреи, а также коммунисты. Антисоветские партизаны в 1940-41 гг. в Прибалтике, Западной Украине и Западной Белоруссии – бывшие офицеры, полицейские, чиновники и активисты правых партий. У них не оставалось другого выбора, кроме как уходить в «лесные братья».
Для развития массового партизанского движения необходимы чрезвычайные обстоятельства, т.е. невозможность терпеть какие-либо действия оккупантов или их пособников. В Югославии и Греции во время Второй мировой войны массовое партизанское движение развернулось вовсе не потому, что югославы и греки храбрее французов и голландцев, и не оттого, что они относились к нацистам хуже, чем бельгийцы или датчане. После поражения Югославия была разделена на хорватское «государство» фашистов-усташей и сербский протекторат, Македония была отдана болгарам, Косово присоединено к итальянской Албании, а Воеводина – к Венгрии. В хорватском «государстве» началась резня сербов, и они начали уходить в партизаны, спасая свою жизнь. Показательно, что в самой Сербии партизан было немного, и там преобладали националисты-четники, время от времени заключавшие перемирия с оккупантами.
К партизанам-коммунистам примкнули боснийские и хорватские сербы, подвергавшиеся террору усташей и мусульманских эсэсовцев. В Греции партизанское движение, сначала малочисленное и начатое отказавшимися сдаться военными, стало массовым из-за голода. Греция до войны закупала продовольствие за границей. При оккупации закупки прекратились, а имевшееся продовольствие захватчики реквизировали. Начался страшный голод. Только в Афинах от голода умерло примерно 100 тыс. человек, а в целом в стране погибло около 350 тысяч. Поэтому греки целыми деревнями уходили в партизаны, хотя тех, кто за кусок хлеба шёл на службу к оккупантам, там тоже было немало. Как, впрочем, и сербов: численность Сербского корпуса СС и пронемецких четников Косты Печанаца доходила до 40 тысяч бойцов – для небольшой Сербии цифра солидная.
Ещё одним поводом для массового ухода в партизаны является уверенность в скором крахе оккупации. В 1943 г. численность французских маки и франтиреров колебалась в пределах 20-30 тысяч вместе с невооружённым активом (причём среди них было много евреев, армян и испанцев), но после высадки союзников в 1944-м против оккупантов восстал Париж и весь юг страны – в восстании участвовало не меньше полумиллиона человек. При подходе союзных армий восставали бельгийские и голландские города. Восстания в Львове, Вильнюсе, Варшаве и Праге также происходили, когда Красная армия была уже недалеко.
На оккупированных территориях СССР в первые месяцы войны организованного, а тем более массового партизанского движения не было. Хотя в приграничных районах заранее создавались партизанские «схроны», и назначались ответственные за партизанские действия из числа чекистов и партийцев, об их деятельности в начале оккупации не известно. Сопротивление немцам оказывали окруженцы – не сложившие оружия бойцы и командиры РККА, оказавшиеся в тылу врага. Через несколько месяцев появились еврейские партизаны: евреям приходилось бежать из городов и местечек, где они подвергались истреблению и насилиям со стороны немцев и местных националистов. Но это были поначалу не столько боевые группы, сколько отряды изгоев, пытающихся не столько воевать, сколько спасать свои жизни.
Ситуация осложнялась тем, что на огромных территориях, насильственно присоединённых к СССР в 1939-40 гг., подавляющее большинство населения было настроено резко антисоветски: многие жители Прибалтики, Западной Украины, западной Белоруссии и Молдавии встречали немцев (в Молдавии – румын) как освободителей. Да и в восточных частях Белоруссии и Украины, и в захваченных немцами районах РСФСР поддержка населением советской власти оказалась довольно слабой: ещё свежи были в памяти ужасы коллективизации и голода 1933 г., а также репрессии, затронувшие в 1937-39 гг. не только «ленинскую гвардию» и вообще советское начальство, но и простых колхозников.
Не прибавляла симпатий советской власти и тактика выжженной земли, применявшаяся Красной Армией при отступлении: запасы продовольствия (и вообще все запасы чего бы то ни было), посевы и постройки сжигались, скот угонялся или расстреливался. Конечно, эта тактика наносила определенный ущерб захватчикам, но урон для местного населения был несравненно большим. Люди оставались в оккупации нищими, без средств к существованию и без крыши над головой. А надо было как-то выживать, кормить детей и стариков. В результате люди шли работать на оккупантов, хотя очень многие их ненавидели. Тем более, что оккупанты, хотя и грабили, и облагали крестьян налогами, но не препятствовали торговле, ремеслу и прочему бизнесу. У врачей и учителей не оставалось выбора, кроме как работать при оккупантах; у тех предприятий, которые немцы запустили, не было недостатка в рабочих – жить как-то надо! Разумеется, не только хозяева, но и работники частных предприятий – а это сотни тысяч людей – в той или иной степени сотрудничали с оккупантами, и не все они были готовы помогать партизанам. В полицаи и в местные администрации те, кто был связан с частной экономикой, шли в большом количестве.
Таким образом, у оккупантов была социальная база, масштабы которых, конечно, не стоит преувеличивать: жестокий оккупационный режим делал врагами захватчиков даже многих из тех, кто поначалу воспринимал их как освободителей. Но и недооценивать масштабы сотрудничества с врагом тоже нельзя.
Партизанское движение начало организовываться только через несколько месяцев после начала войны, когда враг уже подходил к Москве и Дону. В ноябре 1941 г. из Москвы через «дыры» в линии фронта в Смоленскую область началась переброска специальных частей НКВД, подготовленных Отдельной мотострелковой бригадой особого назначения (ОМСБОН) НКВД - советским спецназом. Их судьба до сих пор неизвестна: отряды пропали где-то в лесах.
Следующую попытку готовили тщательно. «В срочном порядке в казармах в Лосиноостровском (ныне г. Бабушкин), где располагались тогда 1-й и 2-й полки ОМСБОНа, шло формирование отрядов. Первые четыре возглавили старшие лейтенанты Н.А.Балашов и С.Л.Матросов, капитаны Н.С.Артамонов и Г.Ф.Шевченко. Общее руководство ими было возложено на майора П.А.Коровина. (…)
Одновременно офицерам Ф.Ф.Озмителю, Г.М.Хвостову и М.К.Бажанову было поручено сформировать еще три отряда. В конце марта 1942 г. семь отрядов в составе 259 офицеров и солдат были переброшены за линию фронта. (…)
Линию фронта отряды переходили в ночь на 31 марта 1942 г. на позициях 16-й армии генерала Рокоссовского (участок Козельск - Киров) с помощью армейских разведчиков» (А.Зевелев, Ф.Курлат «Сталинский спецназ»).
Партизанским движением изначально руководило НКВД, а отряды формировались не из жителей оккупированных территорий, а из обычных призывников в Москве, и затем перебрасывались через фронт.
Согласно документам Штаба партизанского движения, действия партизан-энкаведешников долгое время были малорезультативными. В 1941-1942 гг. смертность среди заброшенных НКВД в тыл противника групп составляла 93%. Например, на Украине с начала войны и до лета 1942 г. НКВД было подготовлено и оставлено для действий в тылу 2 партизанских полка, 1565 партизанских отрядов и групп общей численностью 34979 человек, а к 10 июня 1942 г. на связи осталось всего 100 групп. Значит, что поддержка партизан местным населением была недостаточной.
В 1943 г. началась массовая переброска крупных воинских соединений в тыл врага. К тому времени опытные, хорошо обученные отряды НКВД сумели закрепиться в ряде местностей, преимущественно в Белоруссии. Только вот партизанами они назывались исключительно в немецких и советских сводках и газетных статьях: сами они себя совершенно справедливо считали советскими воинскими частями, действующими в тылу врага и осуществляющими советскую власть на оккупированных территориях. Они проводили мобилизации населения, причем часть мобилизованных они должны были переправлять через фронт для службы в РККА.
Белоруссия с 1943 г. была охвачена партизанской войной. Это было связано с несколькими факторами, в т.ч. с личностными. Еще в 1920-е гг. в Западной Белоруссии (тогда польской) действовал выдающийся советский диверсант Станислав Ваупшасов: до августа 1925 г. его «партизаны» воевали с поляками. Он и его люди сохранили связи среди местного населения, имели опорные точки в советской Белоруссии, откуда они когда-то вели диверсионную войну. Ваупшасовцы имели огромный опыт партизанских действий, и именно они смогли раздуть в республике пожар партизанского движения.
«Поскольку местное население с большим желанием шло на сотрудничество с немцами, которые хоть иногда соблюдали их интересы, партизаны и подпольщики использовали тактику терактов и провокаций против немцев. Ответная реакция - поголовное уничтожение местного населения и, как следствие, уход людей в лес. Воспитанник школы НКВД Романов вспоминал: «Нас обучали провоцировать немцев, чтобы они совершали большие преступления и таким образом увеличивали количество партизан» (А.Татаренко «Темная сторона партизанского движения в Белоруссии», интернет-сайт «Reibert»).
Помимо Белоруссии, партизанское движение на оккупированных территориях не стало массовым. О ситуации на аннексированных в 1939-40 гг. территориях сказано выше. В Брянской области РСФСР при немцах существовал «самоуправляющийся» анклав в Локоте-Брянском, где были сформированы многочисленные полицейские отряды, впоследствии переформированные в «Русскую освободительную народную армию» (РОНА), в 1944 г. ставшую 29-й добровольческой дивизией СС «РОНА» (1-й русской). Советские партизаны, действовавшие в области, столкнулись с сопротивлением многочисленных местных полицаев, и не добились больших успехов. Менее крупный пронемецкий анклав с собственными вооружёнными силами был и в Псковской области («Зуевская республика»), а на Дону и Кубани на стороне немцев выступала часть казаков. В Крыму партизаны оказались в тяжёлом положении из-за действий против них отрядов крымских татар.
Таким образом, участие населения в партизанском движении назвать добровольным трудно. Хотя в партизаны уходили и добровольцы, и таких было немало, партизанские отряды проводили мобилизации в соответствии с советскими законами военного времени, по которым уклонение от призыва каралось расстрелом. Надо отметить, что в Югославии, Греции и Албании, а также на юге Франции, где партизанское движение было особенно сильным, партизаны проводили мобилизации на занятых территориях, уклонение от которых каралось смертью.
В оккупированной немцами Европе ситуация в партизанском движении была сходной. Норвежское, датское, голландское и бельгийское Сопротивление не было результатом самодеятельности граждан. Оно поддерживалось в военном и техническом плане английской армией, и работало в тесном контакте с британской агентурой и отрядами коммандос. Например, англичане самолётами доставили голландским партизанам 35 тысяч единиц оружия, датским бойцам Сопротивления - 6245 контейнеров с оружием и боеприпасами общей массой 655 тонн. Деятельность Сопротивления в этих странах, по сути, направлялась английским Управлением специальных операций и осуществлялась в интересах союзников. В Италии массовое партизанское движение возникло после высадки англо-американских войск, и действовало в качестве одной из союзных сил, только за линией фронта. В Греции самые эффективные акции Сопротивления (такие, как взрыв моста Горгопотамос) также проходили по указаниям британцев и с участием английских коммандос.
Похожая ситуация сложилась и на Тихоокеанском фронте. Там активные партизанские действия против японских захватчиков вели регулярные части гоминьдановской армии и китайских коммунистов (они представляли собой отдельные соединения регулярной армии). Антияпонские партизанские отряды были устойчивыми и эффективными, только если получали прямую поддержку британских (в Бирме) и американских (на Филиппинах) войск. Партизанские отряды, сформированные коммунистами в Малайе, Вьетнаме и на Филиппинах особой угрозы для оккупантов не представляли, и занимались в основном установлением контроля над малонаселёнными районами для формирования баз, с которых можно будет после изгнания оккупантов вести войну за власть.
Итак, партизанское движение изначально не предполагало широкого участия гражданских лиц, добровольно ведущих борьбу с захватчиками, а представляло собой специальные части регулярной армии, воюющей в тылу врага. После 1812 г. в России, а во время гражданской и особенно Великой Отечественной войны партизанское движение превратилось в миф, согласно которому партизаны – это именно мирное население, взявшееся за оружие по патриотическим и политическим мотивам. Более того: массовость участия граждан в партизанском движении начало рассматриваться как индикатор патриотизма и храбрости того или иного народа. Что, разумеется, является не более чем пропагандистской выдумкой, укоренившейся в сознании.
В силу всего изложенного украинский конфликт не может породить сколько-нибудь массового партизанского движения ни с одной, ни с другой стороны. В этом конфликте участвуют регулярные армии, проводящие операции в тылу врага силами специального назначения, и гражданские лица, сочувствующие одной из сторон, при возможности помогают тем, кого они считают своими. И судить о политических симпатиях населения в зонах боевых действий по участию или неучастию населения в партизанском движении неправильно.
