Я пишу эти строки… Впрочем, я и сам не знаю, зачем пишу их. Не для того, чтобы кто-то прочёл и предотвратил беду. Глупо рассчитывать на это. Кроме того, даже если бы нашёлся кто-то, поверивший мне, разве есть у меня готовый рецепт борьбы со злом столь древним, что упоминаний о нём почти не сохранилось в мифах, известных человечеству.
Вчера мне приснился жуткий сон. Тьма выползла из подвалов и стала медленно расползаться повсюду, поглощая животных и людей. Тот, кто хотя бы соприкасался с ней, менялся навсегда. Если ей не удавалось сожрать кого-то целиком, она успевала выпить до дна его душу, и мир наполнился ходячими мертвецами, безмолвными слугами Тьмы. Она смотрела на мир их пустыми глазами, жаждала поглотить остатки всего живого, ничто и никто не мог противостоять ей. Тьма окутала весь мир – голодный хищник, ждавший своего часа миллиарды лет. И всё, что мы знали, что любили и что не ценили, исчезло. Наступила ночь…
Я проснулся на рассвете, в ужасе думая, что с миром покончено. Увидел встающее над городом солнце и рассмеялся. Мне хотелось выйти из дома, танцевать под его лучами и петь песни, благодаря за то, что оно своим светом рассеивает мрак над землёй. Как жаль, что мы не умеем ценить это, воспринимая как данность каждый наступивший день. Я тоже не умел до недавнего времени.
А началось всё с Витькиного прадеда… Хотя, нет, на самом деле началось всё много раньше, с помещика Алексеева. Или с его жены, проявившей неудержимое любопытство и позабывшей, что оно губит в первую очередь любопытствующего. Или даже всё началось с деда помещика Алексеева, путешественника и собирателя всяких древних безделиц, которые хитрые торговцы часто выдают за мифические артефакты. Иногда среди них попадается действительно нечто древнее и коварное. Или же нет, на самом деле всё началось гораздо раньше, ещё до того, как человечество сложило свои первые мифы…
Пожалуй, я начну с Витькиного прадеда. Тот был известным в своих кругах фольклористом, автором нескольких монографий и множества статей в научных журналах. Крепенький такой дедок, доживший до своего столетия и встретивший его в здравом уме, хотя остальные родственники поговаривали, что это не так. Лишь Витька был уверен, что прадед, в последние два десятка лет ударившийся в поиски какого-то клада, был крепок умом. Нет, он не ездил на раскопки, физическое состояние ему не позволяло, но тем не менее, старик упорно изучал какие-то бумаги из своего обширного архива и уверял, что клад некоего помещика Алексеева реально существует. Родню это смешило, только Витька ловил каждое его слово с особым вниманием. После смерти старика-профессора многочисленная родня налетела делить его имущество, а Витька первым делом забрал себе бумаги из архива, которые чуть было не выбросили на помойку.
Я помню, каким энтузиазмом горели Витькины глаза, когда он делился со мной результатами своих изысканий. Ясно было, что, изучив прадедов архив, он окончательно убедился в существовании клада. Речь в бумагах старика-профессора шла о родном дедушке помещика Алексеева, потратившего баснословные деньги на путешествия по дальним странам и приобретение там каких-то сомнительных вещиц, среди которых была и та самая злосчастная штуковина, которую в описи имущества громко именовали «шкатулка Пандоры». В описании значилось, что это был ящик «тусклого металла, украшенный самоцветами, витушками и письменами на неизвестном языке». Эта самая шкатулка вместе с другими «артефактами древних культур» и самим поместьем перешла последнему отпрыску рода Алексеевых. Поначалу, вероятно, молодой наследник интереса к сельской жизни не имел, и поместье долгое время стояло без хозяина. Но позже, уже незадолго до революции, Николай Афанасьевич решил остепениться и вспомнил об усадьбе, куда вскоре после свадьбы привёз свою молодую жену. Сомневаюсь, что кто-нибудь когда-нибудь точно установит, как развивались события в те годы. Заметки Витькиного прадеда содержат множество предположений, но не так уж много фактов. И в любом случае, там нет ничего о том, что таилось в шкатулке. Прадед считал, что самое интересное в истории семьи Алексеева заключается в ценностях, исчезнувших после пожара в усадьбе. Об алексеевском кладе у него собрано не менее полутора десятка разных быличек и легенд. Кто-то якобы хотел достать его из земли, но клад, как и положено, оказался заклятым и в руки не дался. Кого-то до полусмерти испугал призрак несчастной жены Алексеева, приставленный охранять семейные богатства. Но всё это не более чем сказки, если и имеющие отношение к действительности, то очень далёкое. Впрочем, именно на этот крючок и попался Витька, решивший таки отыскать клад. Он, как и прадед, был уверен, что тот ждёт своего героя где-то там, под руинами усадьбы. Отчасти он не ошибся.
Удивительно, как случайные стечения обстоятельств приводят нас к печальному итогу. Не случись у Витьки проблем с работой, тот вряд ли бы оказался в Слободке тем летом. А если бы и приехал туда на время отпуска, то наверняка не успел бы перелопатить руины в поисках тайника с кладом. Но обстоятельства будто нарочно вели его к этому. В мае его неожиданно уволили, и Витька оказался свободен как птица. Огорчаться по поводу временной безработицы он не стал. Денег у него было достаточно, родня его при случае могла материально поддержать, поэтому он решил, что потратит внезапно свалившийся на него летний отпуск на давнюю мечту – поиски алексеевского клада. Придя к нему как-то вечером в гости, я застал друга, пакующим сумки с вещами. «Будет возможность – присоединяйся!» – предложил Витька и следующим утром отбыл за приключениями.
Поначалу дела его шли не шатко, не валко. Мы созванивались раз в три дня, и Витька сообщал мне подробности своих изысканий. Так я узнал, что в лесу, который был когда-то цветущим парком с аллеями и фонтаном, клада не оказалось. Витька исходил его весь с металлоискателем. Нашёл десяток старинных монет, конскую подкову, кучу всякого трудноопределимого металлолома, а также остатки флигеля и паркового фонтана. Тогда он решил, что клад лежит под самим помещичьим домом, точнее, под его неживописными руинами. Где-то там, под завалами, есть пустоты, складывающиеся в подземные ходы и тайные комнаты, в одной из которых ждут сокровища. Эти новости меня нешуточно встревожили. Мысль о том, что Витька оголтело сунется в какой-нибудь провал, свернёт себе шею и умрёт в долгих муках, не давала мне покоя. В конце концов, я решился взять на своей работе двухнедельный отпуск и поехал к другу на подмогу.
Слободка, называвшаяся в начале прошлого века Алексеевской Слободкой, потом Красной Слободкой, оказалась небольшим посёлком, расположившимся на берегу озера. Бывшая Алексеевская усадьба находилась чуть в стороне, на возвышенности, густо заросшей деревьями. Когда-то тут был парк, теперь – лишь труднопроходимый лес, не пользующийся у местных популярностью. Они верят в легенды о заклятом кладе и охраняющем его призраке, рассказывают о неупокоенной душе самого помещика Алексеева, сгоревшего вместе с усадьбой.
Витька встретил меня на станции, загоревший и явно довольный собой.
– Лёха, дружище, спасибо тебе огромное, что вырвался сюда, – он стиснул меня в коротких дружеских объятиях, а потом одобрительно хлопнул ладонью по плечу. – Без твоей помощи я сейчас никак не обойдусь. Я всё же нашёл вход в подземелье, но без страховки туда спускаться опасно.
По дороге к усадьбе он рассказывал мне в подробностях, что успел узнать и увидеть за те несколько недель, что находился здесь. Оказалось, одни местные жители уверены, что молодая жена помещика скончалась от какой-то неведомой заморской хвори, перешедшей на неё от некоего заколдованного предмета, что хранился в поместье. Другие утверждали, что женщина отчего-то обезумела, то ли потому что сама по себе была слаба здоровьем, то ли потому, что в этом был, опять-таки, виноват какой-то заклятый предмет из коллекции Алексеева-старшего. А безутешный её муж до конца был вынужден охранять дорогого ему человека от людских глаз и молвы. В последние годы перед пожаром Николай Афанасьевич распустил почти всю прислугу и вёл отшельнический образ жизни. Даже в местных архивах о последних Алексеевых почти ничего не известно. Ни точной даты смерти жены Алексеева, ни того, что с ней было и почему она перестала выходить из своих покоев через год с небольшим после прибытия в поместье. Не известна была и судьба самого Алексеева. Действительно ли он погиб в пожаре или же успел покинуть родовое гнездо и инкогнито уехал в далёкие страны? Хотя, теперь я, кажется, начал понимать, какая участь постигла последних обитателей поместья…
Алексеевская усадьба располагалась на возвышении за Слободкой, скрытая от людских глаз густым смешанным лесом, который местные почему-то называют «кривой». На мой удивлённый вопрос, что такого кривого в этом лесу, Витька охотно выдал ещё одно из местных суеверий: люди уверены, что в лесу «водит». То ли нечисть так над людьми шутит, то ли старое заклятие на помещичий клад действует, только народ в этот лес калачом не заманишь. Витьке, конечно, эти суеверия были только на руку: никто посторонний не ходит, нос в его дела не суёт. Потом не меньше получаса мы продирались сквозь густой подлесок, пока не вышли на относительно ровную площадку, где под старым дубом мой друг установил палатку. В десятке шагов от неё, полускрытые кустарником и древесными стволами, громоздились руины поместья. По прошествии стольких лет и после бушевавшего когда-то в усадьбе пожара уже невозможно было воссоздать первоначальный вид родового гнезда Алексеевых. Скорее всего, она была построена в стиле ампир, с белыми колоннами, пилястрами и лепниной. Широкое крыльцо охраняли грифоны или сфинксы, а в саду среди розовых кустов прятались белогрудые мраморные нимфы и дриады. Сейчас всё, даже если это и было, поглотили густые заросли деревьев.
Остаток дня мы с Витькой провели, блуждая по развалинам, вдыхая запах сырости и запустения, поскальзываясь на осыпающихся грудах кирпича. Рискуя свернуть себе шеи, добрались до восточного крыла здания, где мой друг обнаружил провал под землю. Его скрывали тоненькие кривые деревца, выросшие по краю зияющей темнотой ямы. Когда-то в этом месте, возможно, был камин или ниша с аркой, которые обрушились со временем и образовали над дырой в земле нечто вроде свода. Глядя на этот провал, похожий на жадно раскрытую пасть голодного чудовища, я ощутил невольный озноб. Обследуя эти руины в абсолютном одиночестве, мой друг ежеминутно рисковал сломать себе ноги, свернуть шею или, оступившись, провалиться в какую-нибудь яму. И ему не пришлось бы рассчитывать на скорую помощь в случае такого исхода событий. Впрочем, даже вдвоём здесь было не менее опасно. Дышащее на ладан здание, точнее, его остатки, грозили в любой момент при неосторожном движении рухнуть нам на головы. Но Виктор, выслушав мои опасения, поспешил успокоить:
– Не дрейфь! При мне тут ни разу ничего не рухнуло. Мы же не дискотеку на развалинах собираемся устраивать. А ходить тут везде надо с особой осторожностью. Ладно, Лёха, место нашей завтрашней работы я тебе показал. С утра рано и начнём, пока солнечный свет сюда попадает.
Ранним утром следующего дня мы снова стояли над провалом. Витька держал в руке моток крепкой верёвки и страховочное оборудование, которое приобрёл у знакомых спелеологов. На его голове был шлем с укреплённым на нём маленьким галогеновым фонарём.
– Я не уверен, что твоя затея безопасна, – сказал я, вглядываясь во тьму у наших ног, которую ни капли не рассеивали косые лучи утреннего солнца, золотистыми пятнами скользившие по земле.
– Я не первый день на свете живу и элементарные правила безопасности знаю, – ответил Витька, но лицо его при этом хранило печать еле уловимой тревоги. – Верёвку мы с тобой хорошо укрепили. Всё, что тебе нужно – поддерживать связь со мной и страховать, – он похлопал себя по нагрудному карману, где лежала маленькая рация. Вторая была у меня в руках. – Я только спущусь и осмотрюсь для начала. Вполне возможно, что там нет ни помещений, ни проходов. Просто небольшой провал в земле и всё. Короче, друг, поехали! Не будем терять время даром. Сегодня обещают дожди во второй половине, так что у нас есть только утро и часть дня. Если верить прогнозам, конечно.
Мой друг, исполнившись решимости, ухватился за верёвку и сделал первый шаг в бездну, которой нет названия. Мне оставалось лишь наблюдать, как он медленно и осторожно погружается во мрак, будто в тёмные воды, постепенно тонет во тьме. Какое-то время я видел яркий луч его головного фонарика, укреплённого на резинке. Вслушивался в гулкие звуки, идущие из-под земли: шорохи, шаги, неясное бормотание. Потом щёлкнула рация в моей руке:
– Я вижу небольшое помещение! – послышался голос Вити. – Что-то вроде хранилища или кладовой. Тут в стенах ниши, но все они пусты. Хотя, нет, стоп! Помещение не такое уж и маленькое. Я вроде вижу коридор. Попробую пройти по нему, сколько смогу. Приём!
– Вить, будь осторожней, – снова предостерёг я, с раздражением думая о том, что друг никогда не следовал своим собственным словам и обещаниям. – Ты вроде обещал только спуститься и осмотреться, а не бродить по коридорам. Приём!
– Вот я и осматриваюсь. Просто проверю, далеко ли уходит коридор. Уйду не больше, чем на длину троса. Приём!
Я вздохнул и опустился перед провалом на колени, склонился к зияющей темнотой дыре, прислушиваясь к осторожным затихающим шагам. На душе отчего-то было гадостно, тревожно сосало под ложечкой. Снова щёлкнула рация в моей руке:
– Лёшка, кажется, я что-то нашёл! – донёсся до меня ликующий возглас друга. – Она на самом деле существует, эта шкатулка с самоцветными камнями и письменами на неизвестном языке. Я бы даже сказал, что это не шкатулка вовсе. Слишком большая для неё. Скорее ящик или сундучок… Тяжёлая, блин! Вытащить не смогу. Попробую открыть. Мне почему-то кажется, что она не пустая…
Он затих, видимо погрузившись в изучение своей находки. А я замер в ожидании над провалом, прислушиваясь к происходящему внизу.
Как часто в своих воспоминаниях я прокручиваю именно этот переломный момент. Время Ч, когда изменилось всё. В своих мыслях я кричу другу, наклонившись во тьму, чтобы он вспомнил о Пандоре! О том, что иногда сокрытое от нас под землёй во тьме должно оставаться там навсегда. О том, что стоит оставить запертым то, что было заперто задолго до нас. Эти фантазии сводят порой с ума, потому что на самом деле, сколько не представляй, прошлого я изменить не в силах.
Я не знаю, как Витька смог открыть «шкатулку Пандоры». Возможно, случайно нажал на потайной механизм, когда осматривал и ощупывал свою находку. А может, он создан был открываться сам от прикосновения к нему беспечного любопытного живого существа, только лишь от тепла его тела.
Не могу сказать, как долго Витька возился со своей находкой. Помню лишь, что у меня затекла спина от неудобной скукоженной позы возле ямы, и я собрался было связаться с другом, чтобы узнать, как идут его дела. И в тот самый момент, когда я поднял к лицу рацию, что-то произошло там, внизу. Словно по пустым гулким помещениям подземелья прокатился долгий вздох. Как если бы кто-то проснулся от продолжительного вынужденного сна. Мне в лицо дохнуло подвальной сыростью, тяжёлым запахом земли и ещё чего-то трудноуловимого, но внушающего безотчётный страх. Запах чего-то ранее неизвестного ныне живущим на земле, но несущего печать смертельной опасности.
Следом за этим вздохом послышался испуганный вскрик Витьки, оборвавший мне сердце, и его торопливые гулкие шаги. Он бежал от чего-то там, в темноте.
– Витька! – крикнул я, склонившись во тьму.
Увидел хаотичные отблески его фонарика. Он бежал, то и дело оглядываясь назад, на неизвестного преследователя.
– Оно живое! – донёсся до меня крик друга, размноженный эхом. – Оно ползёт за мной! Чёрт! Ааааааааааа…
Я наклонился ещё ниже, рискуя свалиться и свернуть себе шею, но зато увидел внизу Витю, бегущего к свисающему вниз тросу. Он подпрыгнул, ухватился за него и заорал, подняв голову кверху и слепя меня светом фонаря:
– Тащи! Лёха, тащи меня скорее, мать твою!
Я вскочил на ноги и, ухватившись за трос, потянул его на себя. Тот судорожно дёргался, обжигая мне ладони: Витька изо всех сил карабкался наверх. Как только из тьмы показалась взлохмаченная голова моего друга, я ухватил его за предплечье и потянул вверх. Вид у него был дикий, как у животного, еле избежавшего пасти хищника. Остекленевшие глаза бессмысленно таращились на меня. Он грузно перевалился через край ямы, медленно отполз прочь и скрючился на ковре из перепрелых за долгие годы листьев. Я с опаской заглянул в провал, ожидая увидеть нечто невообразимое и жуткое, преследовавшее моего друга. Но передо мной была лишь та же непроницаемая тьма. И всё же… Тогда я решил, что мне это лишь померещилось от пережитого волнения, но там во тьме подземелья, строго на границе света и мрака будто бы клубилось нечто почти осязаемое. Словно тьма ожила, пришла в движение. Проснулась после тысячелетий, а может и миллионов лет голода. Не та тьма, что всего лишь отсутствие света. Другая, первоначальная, хранившая в себе всё сущее до тех пор, пока Творец не извлёк его. С тех самых пор она жаждет заполучить всё назад и обрести власть над утраченным.
– Оно выползло из шкатулки… – простонал Витька, поднимаясь на ноги. – Выползло и прикоснулось ко мне… Прикоснулось…
Будто в ответ на его голос внизу раздался долгий вкрадчивый шелест, от которого по телу побежал неприятный холодок. Повинуясь внезапному импульсу, я подошёл к лежащему в стороне обломку дерева, поднял его и с усилием уронил на зияющий темнотой провал. Потом оглянулся на Витю. Тот, сгорбившись сидел на груде кирпичей и безучастно смотрел перед собой. Я приблизился к другу и осторожно тронул за плечо. Он, казалось, даже не почувствовал это.
– Витя! – я легонько встряхнул его. – Как ты, друг?
Он ничего не ответил мне. Молча поднялся с места и, пошатываясь как дурной, ушёл к палатке...
Окончание следует...
#хоррор #мистика #страшныйрассказ #страшнаяистория #страшнаяисториянаночь #страшное
