Стихи Нины Савушкиной создаются по канонам классической русской поэзии. Ее лирика — живая, дышащая, движущаяся, образная, создается зримое и яркое поэтическое пространство, где каждое знакомое нам явление, объект, предмет, раскрывается снова — порою с самой неожиданной стороны.
***
Меж облетевших рощ и опустевших дач,
где всякий дом зимой безмолвен и незряч,
проваливаясь в снег, как будто в забытьё,
стихотворенье вдруг припомнила твоё —
не гения тех мест, чей в сквере бюст облез,
а просто некой из забытых поэтесс,
что, детство проведя под кровом, что забит,
живописала тот невозмутимый быт,
где на окне — герань, а на десерт — компот,
где жизнь — всего лишь грань бесчисленных хлопот.
Остался лишь квадрат от зеркала — на той
стене. Ты перед ним, смущаясь полнотой,
тем, что помят батист, что облик неказист,
что не в тебя влюблен красивый гимназист,
лирический сюжет придумала сама,
перелистав тома от Чарской до Дюма,
где прилетит к тебе, а, может, приплывёт
отъявленный пират, отчаянный пилот,
а, может быть, поэт, сумевший сочинить
их всех и закрутить повествованья нить.
И вот сидите вы — вдвоём ли, вчетвером,
и пьёте не компот, а виски или ром.
В висках шумит прибой, почти невмоготу
взор визави горит — холодный, на спирту.
Витийствует поэт — в трёх лицах он един.
Так вот, кого любить ты будешь до седин.
Пусть за спиной шуршит букет из бывших жён,
Пусть свитер на груди хабариком прожжён.
Пусть в облике сквозит отчаянье одно,
как будто сбит пилот, пират идёт на дно…
Где ныне тот пиит?
Должно быть вечно спит
за много вёрст от сих мемориальных плит,
где ты в тени дерев,
блуждаешь, постарев,
мечтая средь чащоб
растаять, как сугроб.
Следов твоих строка
сплетается, пока
ты ощущаешь пульс под настом родника…
Гроза
Нас гроза застала на диком пляже.
Потемнело небо, с водой смешалось.
Пригорел костёр, не оставив даже
шанса на пирушку, на флирт, на шалость.
От стихии в молниях и раскатах
убежали, спрятались под обрывом,
чтоб следить поверх берегов распятых
за перемещением хлопотливым
ошалелых волн, что подобно рыбам
на погибель мчатся, спешат на нерест,
прогибаясь, рушась, вставая дыбом,
словно бы стремясь перепрыгнуть через
травы и ракушки до той поляны,
где следов от нашего пикника нет…
Между нами стены дождя стеклянны.
Скоро разобьётся картина, канет.
Отразится небо в цветных осколках,
разлетимся мы за листвою следом,
о друзьях сезонных забыв – о скольких?
Не припомнить даже… Вот так же с летом
не успев в союзе пожить законном,
примеряет Флора хламиду вдовью.
Распластался лес сражённым драконом,
истекая сизой черничной кровью.
С подгоревших туч облетает копоть,
облетают следом иголки с сосен
на песок, пытаясь его заштопать…
Високосен год, и прогноз несносен.
Вернисаж
Мы, разминувшись, не вспомнить уже, когда же,
встретились, словно в песне — на вернисаже,
где ты имел немного смущенный вид.
Публика говорила — ты даровит.
Твой натюрморт отсвечивал мрачновато —
череп на фоне треснувшего граната.
Сам же художник бледен был и сутул,
словно осенний ветер румянец сдул.
Издали глядя, как кошка на спаниеля,
думаю: «До чего же мы постарели».
Как говорится, «вместе нам не сойтись»,
но в этот вечер ты мне не скажешь: «Брысь!».
В те времена, в которых были никем мы,
именовали друг друга детьми богемы
и обожали ночью блуждать средь крыш,
воображая — ежу понятно — Париж.
Плещут во фляжках «Плиска», «Кагор», «Фетяска».
Малая доза риска — и рядом сказка,
где на закате драконий язык лилов,
лижет литые трюфели куполов…
Помнишь, пытались прибиться к одной тусовке?
Правда, попытки наши были неловки.
Там процветал самиздат и флирт наугад.
всякий, кто не чувиха, был бородат.
Ты, обкорнавшись, выглядишь чуть покорней
и приземлённей, словно не жилы — корни
в тело вросли и тянут на глубину…
Дай, напоследок я на тебя взгляну.
***
Эта местность к измене склонна,
словно сердце шальной красавицы,
оттого песчаного лона
у залива любой касается
и качается эмбрионом,
в эти волны до срока впаянным,
и выходит новорождённым —
небожителем и хозяином
арендованной до субботы
комнатушки с гнилой верандою,
где горят витражные соты,
электрическим мёдом радуя.
Будут селфи на фоне дачи —
знойный профиль с резною трубкою.
Вот ты в роли седого мачо
обнимаешь супругу хрупкую,
а она элегантно ёжится
в фиолетовой пелерине.
Под глазами набухла кожица.
Вы играете фильм Феллини.
Всё надменнее, холоднее
взор её: «Чужаки, не троньте-ка
наше счастье…». И ты над нею
распускаешь медузу зонтика.
Будет долгое чаепитие
на закате июня месяца.
Будут мысли — сперва убить её,
а потом самому повеситься,
Ибо ваше ложе песчаное
раздирают внутри каменья.
И бормочешь, как завещание:
«Эта местность склонна к измене».
Друзьям
Пускай не наяву — в фантазии уйду за
Реальности забор сквозь временной разлом —
В тот деревянный дом, где абажур-медуза
Невозмутимо плыл над праздничным столом.
Я помню, в унисон позвякивали вилки,
Зубцы вонзая в плоть румяной ветчины…
По милости чумы — всеядной некрофилки —
От дружеских пиров мы вмиг отлучены.
Там пенные валы взбесившейся сирени
Готовы затопить погасшее окно.
Я выйду на балкон, чтоб ощутить паренье.
Пускай в груди свербит тоски осколок, но
«Скажите, почему нас с вами разлучили?», —
Вполголоса спою при виде этих мест,
Где вдалеке закат горит, как соус «чили»,
Намазанный на пляж, но мгла его доест.
А я останусь здесь, руины обустроив,
Подброшу в печь газет, чтоб угол был согрет,
Воображу среди рассохшихся обоев
Наш групповой, никем не созданный портрет.
Я буду ждать, пока придёт зима, сшивая
Холмы и берега иглою ледяной,
И между нами нить протянется живая,
Не давшая упасть до срока в перегной.
Заштопает тепло провалы тёмных комнат,
Пыль сморщится в углу, как бабочка, дрожа.
Но вы там далеко, что вряд ли кто напомнит,
Что в этом доме нет второго этажа.
#стихи #современнаяпоэзия #современныепоэты #формаслов
