Мы с Элей сидели рядом на кровати, залитой лунным светом, дождь за окном прекратился, и сырая, ветреная, сентябрьская ночь заглядывала в человеческое жилище своими туманно-серыми глазами. Я смотрела на свою призрачную гостью и, слушая её рассказ, время от времени уходила в мысли о том, что, пожалуй, я недообследованная, и к работе в медицине меня допустили по какой-то нелепой ошибке, ибо не может человек в здравом уме сидеть вот так рядом с покойником и мило общаться. Мне вдруг вспомнились все случаи, начиная с раннего детства, когда мне доводилось сталкиваться с необъяснимым, потусторонним и тот факт, что это практически никогда меня не пугало, а воспринималось больше с любопытством, нежели с ужасом. Хотя, конечно же, доля страха присутствовала, если бы таковой не было, то меня однозначно можно было записать в психи, а так была хоть какая-то надежда, что со мной не всё потеряно. Я отмахнулась от навязчивых мыслей и продолжила слушать Элю. На часах было два часа ночи, а передо мной сидела тонкая, полупрозрачная девица и вполголоса рассказывала мне о последних днях своей жизни.
- После того, как я родила, мне дали выпить какой-то напиток, сказали, что это кро*воостанавливающее средство, что, мол, я потеряла много кро*ви при родах, и я послушно выпила всё. Я вообще тогда мало что понимала от пережитой боли, голова была, как в тумане, хотелось только скорее лечь и уснуть, и чтобы никто не трогал меня больше, не мельтешил тут рядом. Я была молодой, но знала, что ребёнок должен закричать после родов, однако никакого крика я не услышала, и заволновалась. Да, знаю, это звучит глупо, ведь всю беременность я говорила, что мне не нужен этот ребёнок, но я не могла объяснить себе, откуда вдруг произошёл этот перелом в моей душе, то ли родовые муки так сближают дитя и мать, то ли именно тогда у меня включился материнский инстинкт, если он вообще существует, то ли просто я осознала, что этот маленький человечек теперь самое ценное, что у меня есть, и ближе него и нет никого на всём белом свете, не знаю… Но я испугалась, и начала дёргать всех, спрашивая, где моя девочка, почему она не плачет.
- Спи, Элечка, тебе нужно отдохнуть, - только и ответила мне тётка Наталья, и в тот же миг в глазах моих потемнело, и всё исчезло вокруг.
Когда я очнулась, то увидела, что Настя, склонившись над вязанием, сидит у кровати, на которой я лежала. У печи что-то делают Вера с Ириной, а тётки Натальи нигде нет.
- Ой, проснулась? – подскочила с места Настя, - Сейчас я позову Наталью.
- Где мой ребёнок? – спросила я.
Настя отвела глаза.
- Сейчас я позову Наталью, - вновь повторила она, как заезженная пластинка.
Тётка Наталья быстрыми шагами вошла в дом, склонилась надо мной, потрогала лоб:
- Ну что, тебе уже лучше?
- Да, со мной всё в порядке, - ответила я, хотя, признаться, чувствовала себя отвратно, но сейчас меня волновала только моя дочь, - Где мой ребёнок?
- Детка, - тётка Наталья вздохнула, - Тут такое дело произошло. Даже и не знаю, как тебе сказать, но… Ты лежала в беспамятстве пять дней…
- Сколько?! – воскликнула я.
- И за это время… в общем, твоей девочки не стало, - опустив глаза закончила тётка Наталья.
Я подлетела с кровати, вскочила на ноги, но тут же почувствовала, как по моим ногам заструилось что-то тёплое, липкое, я опустила глаза и увидела, что весь подол моей белой сорочки окрасился багровым.
Тут же все женщины заохали и заахали, засуетились вокруг меня, укладывая обратно, и вновь поднесли к моим губам какую-то жижу, настояв на том, что это следует выпить. Но, едва я пригубила отвар, как тут же вновь провалилась в забытье. Не буду мучить тебя подробностями, лишь скажу, что в итоге я пролежала так месяц. Не знаю, как я не истекла там кро*вью, и вообще умудрилась выжить. Когда в итоге я впервые встала на ноги и вышла из дома, лето стояло в самом разгаре. Я была тенью самой себя, не знаю, было ли это вызвано "добродетельным участием" моих товарок или же дело было в моём организме, но я еле держалась на ногах, меня шатало во все стороны. Мне сказали, что дочь моя ум*ерла на третий день после рождения, пока я лежала в беспамятстве, и даже, всячески жалея и сочувствуя моему горю, отвели меня на её могилку, что находилась невдалеке от нашего скита, промеж двух высоких берёз. На могилке не было креста, а лишь стоял небольшой, размером с ладонь, вырезанный из дерева, символ ворона – чёрное перо с круглым птичьим глазом в середине. С тех пор я ежедневно приходила на это место и оплакивала свою дочь, которую даже не успела подержать на руках и которой не дала почувствовать материнской любви в то время, когда носила её под сердцем. Я никогда не разговаривала с ней, как это показывают в кино, не гладила свой животик, не придумывала ей имя, не покупала милых вещиц – пинеточек, распашонок, и прочего… И теперь меня захлестнуло вдруг такое чувство вины и отчаяния от осознания того, что уже ничего нельзя вернуть, исправить, что хотелось выть и биться головой об эти берёзы, чтобы всё закончилось. Я говорила:
- Бог, если Ты есть, то где твоя справедливость? Почему ты погасил эту жизнь, эту крохотную искорку, не дав ей и шанса разгореться в большой костёр?
Но тут же я осекалась и осознавала, что винить мне, в общем-то, и некого, что, собственно, я сама сделала для своей дочери? Да ничего. Только твердила с самого момента зачатия, что она мне не нужна. Вот она и покинула меня, ведь она не слышала от меня ни слова любви.
В состоянии сомнабулы я жила ещё месяц, не понимая, ем ли я, сплю ли я. Мои товарки очень заботились обо мне, они были настолько ласковы и внимательны, что я даже поверила в их искренность, и была им благодарна за опеку, без которой я, пожалуй, сделала бы что-то нехорошее с собою. И вот в одну из ночей, когда мне не спалось и было особенно тоскливо, я решила выйти во двор, все женщины в доме спали, я не нашла только тётки Натальи, но подумала, что она, верно, вышла по нужде. Я спустилась с крыльца и пошла по траве, как вдруг услышала детский плач, я чуть с ума не сошла, когда, подойдя к дому жреца, и заглянув в окно, увидела там его и тётку Наталью, склонившихся над корзиной, в которой лежал ребёнок! Я сразу поняла, что это была моя дочь. Они обманывали меня всё это время! Тот гнев, что поднялся в моей груди, даже невозможно описать словами, я была в бешенстве, забыв все правила общины и просто приличия, я ворвалась в дом жреца, и, размахивая топором, который вытащила из чурбана во дворе, накинулась на обоих, те опешили и растерялись от неожиданности, а я кричала и кричала, у меня случился нервный срыв. То, что они сделали со мной, было жестоко и бесчеловечно. Я взяла на руки свою девочку и прижала к себе, она заливалась плачем, я глянула на неё и ужаснулась – всё тельце её было расписано какими-то письменами, знаками и символами.
- Вы ненормальные! – орала я, - Вы все тут спятили!
-Мы так и знали, что ты никогда не станешь нашей и просто притворяешься, что стала дочерью Ворона, - произнесла, оправившись от потрясения, тётка Наталья, - А ребёнок этот тебе никогда не был нужен, так что нечего тут разыгрывать из себя страдающую мать и устраивать концерт! Отдай девчонку, и мы тебе ничего не сделаем.
- Вы и так мне больше ничего не сделаете! – закричала я в ответ, - Я сейчас же ухожу отсюда вместе со своей дочерью!
- Никуда ты не уйдёшь, идиотка, - прошептал злым шёпотом наш жрец, - Либо ты с нами до конца, либо мы найдём способ сделать так, чтобы тебя не было. Чего ты припёрлась сюда? Мы бы всё сделали тихо, и ты бы никогда не узнала про то, что ребёнок не умер, точнее умер, но не так, как ты думаешь. Послужить жертвой Ворону – великая честь и твоя дочь её удостоилась.
- Почему вы меня обманули?
- Потому что поняли, что ты теперь не отдашь ребёнка добровольно, как мы договаривались, - ответила тётка Наталья, - Пока ты лежала в бреду, ты только и бормотала про свою дочь. И мы решили, что так будет лучше.
- Лучше для кого? Для вас?!
- Для всех, - отрезал жрец, - Мы бы принесли жертву Ворону, получив взамен способности, новые возможности, и ты в том числе, получила бы их тоже, никогда и не узнав, что случилось с младенцем на самом деле. Но нет же, тебе неймётся, надо было прийти сюда в самый неподходящий момент.
- Почему она вся в рисунках? Что это? – спросила я, стоя в углу и не подпуская их к себе, держа в поднятой руке топор.
- Это часть подготовки к ритуалу, три месяца мы должны готовить жертву, прежде, чем принесём Ворону дар. А потом мы поедем в тот город, откуда ты родом, ибо жертва должна быть принесена на той земле, где была зачата душа.
- Вы ненормальные, - прошептала я, и, развернувшись, выбежала из дома.
Я неслась сквозь кусты и деревья, ничего не видя, ничего не понимая, у меня была паника, а за мной уже бежала вся община, поднятая на ноги. Я укрылась под широкими лапами старой ели, и дала малышке грудь, чтобы она не плакала, и мне почти удалось провести их, но какой-то момент девочка вскрикнула, может, её ужалил комар или какая-то мошка, а может уколола еловая игла или ещё от чего, но она подала голос.
Эля замолчала.
- Тогда-то они и нашли нас. Малышку забрали у меня, а меня саму заперли в сарае, несколько дней мне вообще не давали ни воды, ни еды, а затем стали вновь насильно опаивать каким-то дурманящим отваром, от которого я сделалась совсем дурная, я не помнила ни кто я, ни где я. А потом в один из дней я просто очнулась на обочине дороги. Как я попала туда, понятия не имею. Меня подобрали добрые люди и доставили в больницу, там и нашли меня мои, убитые горем, родители. Они радовались встрече со мной и плакали от счастья, но это продолжалось недолго. Я была настолько истощена и физически и морально, что мой организм не выдержал всего этого и врачи поставили неутешительный диагноз – р*ак кров*ви. Я ничего не помнила про свою дочь, видимо, эти твари опаивали меня чем-то таким, что отшибает память, я не помнила вообще ничего о том, где я провела этот год своей жизни. Меня не спасли. Я похоронена на городском кладбище, рядом с тем местом, где тебе стало плохо. Как ты уже знаешь, это моих рук дело. Но у меня не было выбора. Ты слышишь нас, ты можешь нам помогать.
Эля смотрела на меня умоляюще.
- И что же ты хочешь от меня сейчас? – я разлепила сухие губы.
- Пойди к моим родителям и расскажи им о том, что у них есть внучка, они должны забрать её из дома малютки, им отдадут, они ещё молодые.
- Эля, но, - я замолчала, подбирая слова, - Что я скажу этим людям, убитым горем? Они решат, что я пришла посмеяться над ними и сочтут за ненормальную, или чего доброго привлекут к ответственности за такое, решив, что я соучастница.
- Нет, - призрак покачал головой, - Бог всё устроит. Он есть. Теперь-то я знаю это точно. Жаль, что так поздно я это поняла, но я хотя бы могу ещё спасти, если не себя, то мою дочь. Просто расскажи им всё, как есть, всё то, что рассказала тебе я. И ещё. Ты должна пойти в полицию, я дам тебе точные координаты этого места, где обитает сек*та, и полиция должна взять их. Они больше никого не затащут в свою общину и не сломают ничью жизнь. Я не позволю. Я не прощу им.
Она поднялась с постели, подошла к комоду, и, открыв мой блокнот, что-то написала там карандашом, а после закрыла и вернулась ко мне.
Мы долго молчали, наконец, Эля посмотрела на часы. Время подходило к трём утра.
- Мне пора, - сказала она тихо, - Помоги мне, и Господь воздаст тебе за это. Ты даже не знаешь, как велика награда тех, кто помогает усопшим, она куда выше, чем тем, кто дарит помощь живым.
- Я помогу тебе, - сказала я, - Не ради награды, а ради Варечки. Надеюсь, мне поверят и всё получится.
- Всё получится, - подтвердила Эля, - Я всегда буду рядом. Ничего не бойся.
Первые серые лучи хмурого рассвета прокрались в комнату и вместе с ними начал таять Элин силуэт. Вскоре она исчезла. Я встала, подошла к комоду, открыла блокнот там, где он был заложен карандашом, и прочла:
«Мама и папа я очень вас люблю, простите, что причинила вам боль, я всё поняла, но слишком поздно. У вас есть внучка Варвара, любите её, как меня, вам поможет найти её девушка Оксана. Обнимаю вас, буду приходить иногда на наши качели возле старого пруда, где камень, на котором папа обвёл краской мою ладошку, а потом высек её контуры. Мне тогда было пять. Я всё помню. Помните и вы меня. Ваша дочь Элеонора».
А внизу были непонятные для меня буквы и цифры, видимо, координаты того лесного квадрата, я в этом ничего не понимала, но знала, что эту надпись поймут знающие люди.
Эпилог.
Сейчас, по прошествии времени, я оглядываюсь назад и даюсь диву, что меня не упекли в дом умалишённых, когда я пришла к родителям Элеоноры и сообщила им эту весть, а потом показала записку. Они не верили и плакали, узнав почерк своей дочери и прочитав про место, о котором никто не знал, это был их семейный секретик с Элей. Они удочерили Варвару, генетическая экспертиза доказала их ближайшее родство. Затем я обратилась к Анатолию Степановичу, потому что сразу идти в полицию мне было очень страшно, и мой бывший учитель, едва лишь глянул на записку, сразу сказал, что это локация лесного квадрата и сказал, что всё устроит. Он договорился с капитаном Львом Александровичем о том, что всё должно выглядеть так, как если бы полиция сама вышла на место проживания общины, и я нигде не фигурировала. Всё так и было сделано, так, как нужно. И всегда я ощущала помощь Элеоноры. Всех участников сек*ты взяли на месте, кого-то отправили на лечение, кому-то дали срок. Я навещаю могилку Эли, и всегда нахожу её чисто убранной, опрятной и в свежих цветах. Очень хочется верить, что все взятые в том лесу люди, были последними членами сек*ты и больше никому уже не принесут страданий, надеюсь, что я никогда не услышу снова про детей Ворона.
Ваша Елена Воздвиженская
Иллюстрация к рассказу - коллаж автора.
