Не так давно мир облетела новость: какой-то эко-активист измазал тортом «Мону Лизу», главный шедевр Лувра… Я ничего не хотел об этом писать, потому что… собственно, а что тут говорить? — Произведения искусства всегда пользовались повышенным вниманием со стороны общественности. И да, порой это внимание оборачивается не самыми благоприятными последствиями, включая разного рода вандализм и прочие девиации. Но, немного покопавшись в чертогах, я вдруг осознал, что к вандалам и их историям у меня абсолютно разное отношение. Сейчас поясню.
10 марта 1914 года суфражистка Мэри Ричардсон вошла в Лондонскую Национальную галерею и несколько раз ударила ножом знаменитую «Венеру с зеркалом» Диего Веласкеса. Позже она объяснила свои действия желанием выступить против объективации женщин и тем, что не могла смотреть на то, как мужчины «пожирают глазами» обнажённое женское тело. Несмотря на самые неоднозначные политические убеждения Ричардсон, я понимаю её действия. Не оправдываю. Просто потому что картина тут ни при чём. Но понимаю. И мне кажется, любому современному здравомыслящему человеку не нужно объяснять, что ею двигало. Другой вопрос, почему она не выразила свою позицию иным способом. А так… Возможно, сейчас этот поступок с радостью окрестили бы акционизмом.
Теперь другой пример. В 2015 году две туристки при посещении Ватикана нацарапали в правом нижнем углу фрески «Афинская школа» Рафаэля надпись по типу «здесь были…». Были ли при этих девушках мозги или ими двигало обычное желание геростратовой славы, они не пояснили. Я тоже пояснять что-то по этому поводу не буду.
А вообще, Юкио Мисима в «Золотом храме» очень хорошо описал, как и почему уничтожение и всякого рода вандализм делает произведения искусства ещё более прекрасными и ценными. Только глядя на размытую кислотой картину или осколки разбитой статуи, мы по-настоящему понимаем, насколько эти объекты хрупки и недолговечны. Впрочем, как и мы сами.
