1. Текст.
«Две вещи наполняют душу всегда новым и всё более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, — это звёздное небо надо мной и моральный закон во мне. И то [562 — 563] и другое мне нет надобности искать и только предполагать как нечто окутанное мраком или лежащее за пределами моего кругозора; я вижу их перед собой и непосредственно связываю их с сознанием своего существования. Первое начинается с того места, которое я занимаю во внешнем чувственно воспринимаемом мире, и в необозримую даль расширяет связь, в которой я нахожусь, с мирами над мирами и системами систем, в безграничном времени их периодического движения, их начала и продолжительности. Второй начинается в моей невидимой самости (Selbst), с моей личности, и представляет меня в мире, который поистине бесконечен, но который ощущается только рассудком и с которым (а через него и со всеми видимыми мирами) я познаю себя не только в случайной связи, как там, а во всеобщей и необходимой связи. Первый взгляд на бесчисленное множество миров как бы уничтожает моё значение как животной твари, которая снова должна отдать планете (только точке во вселенной) ту материю, из которой она возникла, после того как эта материя короткое время неизвестно каким образом была наделена жизненной силой. Второй, напротив, бесконечно возвышает мою ценность как интеллигенции через мою личность, в которой моральный закон открывает мне жизнь, независимую от животной природы и даже от всего чувственно воспринимаемого мира, по крайней мере поскольку это можно видеть из целесообразного назначения моего существования через этот закон, которое не ограничено условиями и границами этой жизни.
Но удивление и уважение хотя и могут побуждать к изысканиям, но не могут их заменить. Что же нужно сделать, чтобы провести эти изыскания полезным и соответствующим возвышенности предмета образом? Примеры здесь могут служить для предостережения, но также и для подражания. Рассмотрение мира начиналось с превосходнейшего взгляда, который всегда показывает лишь человеческие чувства, а наш рассудок всегда стремится проследить его во всей его широте, и оканчивалось — астрологией. Мораль начиналась с благороднейшего свойства в человеческой [563 — 564] природе, развитие и культура которого направлены на бесконечную пользу, и оканчивалась — мечтательностью или суеверием. Так обстоит дело со всеми ещё грубыми попытками, в которых большая часть работы зависит от применения разума, что не даётся само собой, не так, как пользование ногами, посредством частого упражнения, в особенности в том случае, если оно касается свойств, которые не могут быть непосредственно показаны в обыденном опыте. Но после того как была, хотя и поздно, пущена в ход максима — заранее хорошенько обдумывать все шаги, которые разум намерен сделать, и делать их, только руководствуясь заранее хорошо продуманным методом, суждение о мироздании получало совершенно другое направление и приводило к несравненно более успешным результатам. Падение камня и движение пращи, разложенные на их элементы и на проявляющиеся при этом силы и математически обработанные, создали наконец тот ясный и для всякого будущего неизменный взгляд на мироздание, который, как можно надеяться, при дальнейшем наблюдении всегда будет развиваться, но никогда — этого бояться не надо — не будет деградировать.
Идти этим путём и в изучении моральных задатков нашей природы — в этом указанный пример может быть очень поучительным для нас и дать надежду на подобный же хороший результат. Мы имеем под рукой примеры разума, строящего моральные суждения. Расчленить их на первоначальные понятия, а за неимением математики в неоднократных попытках испытать на обыденном человеческом рассудке метод, подобный химическому, предписывающий отделять эмпирическое от рационального, что может в них находиться, — этим можно сделать и то и другое чистым и с достоверностью обозначить то, что каждое из них может выполнить само по себе; этим можно, с одной стороны, предотвратить заблуждения ещё грубого, неискушенного суждения, с другой стороны (что гораздо важнее), предотвратить взлёты гения, которые, как это обычно бывает с адептами философского камня, без всякого методического исследования и знания [564 — 565] природы обещают мнимые сокровища и растрачивают сокровища настоящие. Одним словом, наука (критически исследуемая и методически поставленная) — это узкие ворота, которые ведут к учению мудрости, если под этим понимают не только то, что делают, но и то, что должно служить путеводной нитью для учителей, чтобы верно и четко проложить дорогу к мудрости, по которой каждый должен идти, и предохранить других от ложных путей; хранительницей науки всегда должна оставаться философия, в утончённых изысканиях которой публика не принимает никакого участия, но должна проявлять интерес к её учениям, которые могут ей стать совершенно понятными только после подобной разработки».
Кант, И. Критика практического разума. — Кант, И. Собр. соч. В 8 тт. Юбил. изд. 1794 — 1994. Под общ. ред. проф. А. В. Гулыги. Т. 4. М.: «Чоро», 1994. Сс. 562 — 565.
2. Обывательское восприятие афоризма И. Канта о «звёздном небе надо мной и моральном законе во мне», если только обыватель воспринимает этот афоризм, обыкновенно таково, что чудак философ решил высказаться загадочно и поражающим восприятие образом, поэтому и хватил лишнего: какие-то звёзды, какая-то мораль… Что к чему? Но звучит выспренне. Должно быть, парень выделывается.
Однако у таких мыслителей как И. Кант, мыслителей par excellence, и притом совершенно не лишённых дара выразительной речи, — И. Кант — прекрасный стилист, пусть и не всем его стиль по разумению, — не бывает ни лишних слов, ни непроявленных, невыраженных мыслей. Речь И. Канта строжайше размерена и до последней точки рассчитана. То есть И. Кант выступает как антиписатель: пользуется образами по потребности мысли.
Выявить разум этого «Заключения» «Критики практического разума» мы сейчас и постараемся.
3. (1) И. Кант ставит человека, причём готов и сам выступить в качестве этого человека, в центр вселенского противоречия: (1.1) бесконечного космоса с его видимым символом — звёздным небом и (1.2) человеческого разума с организующим его моральным законом.
(2) Причём эти противоположности вызывают у И. Канта не ужас, не страх, не тоску, не беззаботность, не безразличие, а удивление и благоговение.
(3) Если вам такого отношения к противоречию мало, то я сейчас добавлю: удивление и благоговение приходят к человеку не в процессе или результате созерцания неба или психической интроспекции, то есть не в результате созерцания вообще, внешнего или внутреннего, а в результате размышления о небе и моральном законе. Ближайший источник удивления и благоговения — размышление.
(4) Отдалённым и первым источником удивления и благоговения будет само противоречие в двух своих противоположностях: нечеловеческого космоса и ума человека.
(5) Но и этого мало. Удивление и благоговение оказывается всегда новым и всё более сильным. А это качество предметов идеальных, которые непрерывно и вечно эманируют своими энергийными образами к воспринимающему уму. Именно эйдосы, или идеи, всегда новы, никогда не стареют и в эманациях не иссякают.
Простой пример. Таблица умножения постоянно используется в расчётах, которые осуществляют вполне земные, вполне эмпирические люди. Со стороны таблицы умножения в расчётах людей она эманирует образами своей сущности. Но сколько бы она так ни эманировала, сама по себе она не стареет и не портится от употребления. Даже если кто-то, воспользовавшись ею, посчитал неправильно и в своих расчётах ошибся. Ошибся, очевидно, не от старости таблицы умножения.
(6) Причём эти противоположности для разумения, что называется, в шаговой доступности. Они непосредственны.
Звёздное небо видно там, где я стою или сразу за порогом дома, отсюда и начинается моя физическая связь с бесконечным космосом.
Моральный закон мне ещё ближе: он в моём Я, в моей самости. С него начинается моя разумная связь с бесконечным космосом.
(7) И если физически я в космосе пылинка, то нравственно я совершенно необходимый элемент структуры космоса, без меня космоса нет.
(8) И. Кант не был бы И. Кантом, если бы описывая тот или иной предмет, он не озаботился бы исследованием его познания. И это исследование тоже диалектично, тоже противоречиво. Его масштабы разрыва целого колоссальны: (8.1) от непосредственного чувственного восприятия мира (миф?) до астрологии, (8.2) от морально-созидательного отношения человека к себе до мечтательно-суеверного.
(9) И. Кант приходит к выводу о необходимости разумного отношение и при обращении вовне к космосу, и при обращении вовнутрь к себе, к человеку. Как законы механики при посредстве математики позволили исчислить движение камня или пращи, так и моральное состояние, нравственная жизнь человека нуждаются в науке, подобии математики для ответа на вопрос «Как жить?»
(10) И на этом пути, пути науки, следует избегать как заскорузлого чумазого невежества с его скороспелыми суждениями, так и обладателей философского камня, каждое слово каковых решительных гениев есть слово-золото! Они только забыли, что и молчание — золото. А слово — ещё и серебро. И медь звенящая. И кимвал бряцающий.
Не пренебрегать наукой. Не пренебрегать! Иначе наше положение в космосе вмиг станет проблематичным.
4. Попробуйте так же просто, легко и в то же время основательно и связно, как И. Кант, выражать свою мысль. Выражать так, что ни одно слово не может быть вынуто из речи без повреждения её смысла. Попробуйте. А мы вас почитаем и восхитимся. Что у вас там будет? Море? «Море волнуется раз. Море волнуется два...» Это?
2022.07.13.
