Я лично в который раз не могу понять. Единственное, что понимаю - когда через слово в речь включается оборот "так сказать" это значит, человек волнуется. Так переживает, что зажимается. Хотел бы сказать больше, думает резче. Но сдерживает себя. Отсюда некоторая заторможенность и вопросы, обращенные, быть может, - не удивляйтесь, к самому себе.
- Я уже давно говорил, что этот конфликт давно назревал. Конечно, он такой судьбоносный для нас. Принципиальный.
Кто-то из вас думает иначе? Для кого-то это откровение?
- Если мы проиграем на Украине - скорее всего это будет дестабилизация внутренняя. Серьезнейшая со всеми вытекающими последствиями.
Кто-то из вас допускает такой исход? Я - нет. А Карен Георгиевич уже рисует перспективу:
- Если это будет аналог 91-го года - это хорошо.
Вот тут не поняла. В каком смысле?
- Это может быть аналогом 17-го года, - поясняет он. Но ясности это не добавляет. - Или что-то такое. То есть понятно, что, как говорится, очень серьезная ситуация. Для них тоже. Если они поигрывают, если Украина проигрывает - в данном случае Украина как этот вот... (показывает нечто руками), как говорится, действительно, если мы там выигрываем, то это фактически значит поражение Запада.
В общем, мне кажется, нечто подобное я слышала уже тысячу, нет, тысячи раз.
- Поражение Запада это поражение Соединенных Штатов. Поражение Соединенных Штатов это всё, как говорится, гибель их репутации и скорее всего распад финансовой системы со всеми вытекающими последствиями. Воцарение Китая. Должен сказать, что в этом конфликте - я уже говорил - на мой взгляд, выиграет КНР. Это мой, так сказать, мне кажется, так сказать, в любом случае произойдет. Ну, короче, нам никак нельзя, конечно, проигрывать в этой ситуации. Нужен успех. Я не знаю, что есть победа, потому что я бы не горячился, понимаете. Возврат к 97-му году - не факт, что это сегодня возможно. Не факт, что у нас на это есть силы.
- Надо все-таки реально смотреть на вещи.
Лица коллег по студии начали мрачнеть.
- Мы противостоим колоссальной силы противнику. Колоссальной силы... Я не склонен... Вот у нас есть некое - недооценивать. Ну мы это уже проходили. Уже недооценка произошла. И мы получили многое, как говорится, в результате этой недооценки. Лучше переоценить и выиграть, чем недооценить и, как говорится, проиграть. Поэтому надо понимать и не случайно вся вот эта генеральская компашка - она очень единодушна в смысле нанесения поражения России. Она очень единодушна... У них ощущение, что у них есть этот шанс.
- У них есть это ощущение, как говорится.
- И для них это тоже принципиальный конфликт. Поэтому нам, разумеется, в этом смысле надо сосредотачиваться, как говорится. То, о чем ты говоришь, что в обществе, может, не до конца еще (Соловьев начал передачу с такого посыла, но ему тут же возразили почти все участники) не осознают это. Ну у меня ощущение, что это общая тенденция - чтоб народ, что ли не волновать?
Я подумала, что представляю собой, конечно, мизерную часть народа. Но я сосредоточилась - это раз. И взволнована уже до такой степени, что больше уже и не надо. Это два.
Что еще предложит народу в моем лице режиссер?
- Все-таки как бы не нервировать... - продолжал настаивать на усугублении моих реакций Карен Георгиевич. - Много там встречаешь, слышишь, так сказать, что, дескать, специальная операция... Само по себе - я не знаю, это не мое дело, но вот вообще-то мы все понимаем, что война идет. Но это называется специальная операция.
- Мы понимаем, что, так сказать, ситуация - вот я с ужасом смотрю на эти бомбежки Донецка. Это ужасно то, что происходит. Это действительно настоящий геноцид. Но я не вижу вообще реакции. А я понимаю, зачем это они делают. Первое - это наносит удар по репутации Вооруженных Сил России. Почему? Потому что люди говорят: "А что? Четыре месяца прошло, а все время они бомбят". Ну, люди понимают, не дураки - если они стреляют, значит, их не отодвинули больше, чем на 20 километров. Как это может быть? Это с одной стороны. Вторая цель - это убедить, так сказать, тех людей, которые живут на освобожденных территориях, что вы не думайте, вас не защитит никто. Вот видите - мы можем всё.
- Понимаете, это очень опасно. Я не очень понимаю как бы где какая-то реакция. Вот Пушилин обращается с просьбой о помощи. Кстати, я не очень понимаю, зачем это публично делать. Или у него нет никакой связи? Тоже странно. Глава Донецкой Республики. Те, кто у нас занимается информационной (не нашел нужного слова)..., они понимают, что все это сейчас смотрят?
Я вспомнила вчерашнее сообщение:
На Украине погиб российский военный журналист, начальник группы информационного реагирования первого отдела департамента по взаимодействию со СМИ Росгвардии, полковник Сергей Постнов.
Но режиссер, видимо, пропустил эту весть или не обратил внимание на должность военкора. А я запомнила.
- Все сейчас читают интернет, у них возникают всякие, как говорится, вопросы. Это значит что - у донецких республик до сих пор нет оружия, чтоб себя защитить? У них нет таких систем, которые могут нанести ответный удар? Это то, что дестабилизирует...
Соловьев попробовал уточнить, что произошло на днях. Карен Георгиевич настаивал, что он отстаивает логику простого человека, который говорит: "Ну вы же понимали - если такое идет, они и будут ставить во дворах?"
- Потому что во всем мире воюют в городах. Никто вообще не запрещал этого. Тогда каким-то образом нужно решить эту проблему. Тогда там надо окружить, я не знаю... Подвоз боеприпасов...
- Это действует угнетающе на людей. Надо каким-то образом реагировать, хотя бы как-то это объяснять. Я вижу, понимаете, каким-то образом за эти четыре месяца другой разговор пошел. Он, на мой взгляд, такой весьма... Люди понимают - военные, как у нас говорят, нельзя ничего обсуждать, люди знают, что делать. Хорошо. Месяц, два, три, четыре... Потом люди начинают обсуждать.
Только мне одной тут казалось, что месяц, два, три, четыре Карен Георгиевич только и делает, что обсуждает всё происходящее прямо в студии?
- Вот это вот начинает... Это вот коррозия начинается. Это на самом деле очень опасно. Поэтому Минобороны и информационно те, кто занимается информацией, должны каким-то образом учитывать это. И понимать, что это - сегодня не сорок третий год и всё не закроешь. Или надо сказать - у нас военное положение, рот закройте все. И, как говорится, молчите все, и прочее. Потому что ситуация такая, что если мы не выиграем, то для нас это чревато ужасными последствиями. На мой взгляд, это будет - они добьются распада страны, как говорится, всё расколется. Да-да, и лагеря будут.
- Перевоспитывать будут. Будет! Всё это будет!
Можно на этом я оборву этот плач Ярославны, то бишь страх режиссера, который после монолога про лагеря призвал:
- Строго говоря - надо реально смотреть на вещи.
И начал объяснять, как надо это делать.
Вот здесь я хотела было написать обо всем, что я услышала - "не могу понять". Но это выражение затягивает меня в цепочку "будьте любезны" и "бабушка приехала" из фильма "В августе сорок четвертого".
Помните, там офицер комендатуры не мог понять ни логики, ни выражений, ни поступков основных действующих лиц? Только возмущался.
И поплатился за это жизнью.
Мне приходилось видеть, когда взрослые, серьезные, прожившие жизнь люди, вдруг начинали говорить не своими словами.
Не только королей играет свита.
Мне сложно объяснить это иначе. Бывали времена, когда режиссер формулировал свою позицию ясно, четко, без обиняков. В нем был, по мнению многих, включая меня, стержень, который держит человека вертикально под натиском любых стихий, включая рукотворные.
Я вспомнила свое любимое иранское стихотворение (перевод с фарси):
Но
Как водопад,
Даже падая,
Ты стоишь прямо!
А искусство объяснять принадлежит в нашей стране представителям творческих профессий. Если уж говорить про 1943 год не всуе, так я бы напомнила Карену Георгиевичу, что именно в сорок третьем были сняты фильмы "Два бойца", "Радуга", "Она защищает Родину, "Воздушный извозчик", "Жди меня"...
Наверное, не все еще вспомнила.
