95 лет назад, в ночь на 10 июня 1927 года, произошло событие, которое вошло в историю как «расстрел 20 светлейших» или «20 сиятельных». Так его, с долей иронии, назвал Сталин. Но, конечно, светлейшими или сиятельными (то есть носителями этого княжеского титула) были не все расстрелянные. В первую очередь это относилось к князю Павлу Дмитриевичу Долгорукову (1866—1927), который действительно принадлежал к потомству Рюрика, то есть к более знатной династии, нежели Романовы. Он считался до революции и одним из богатейших людей России, был крупным помещиком.
С начала века князь оказался в числе основателей и лидеров кадетской партии. Совсем неудивительно поэтому, что накануне Февраля ходили смутные слухи, что именно князь Долгоруков, в силу своей родовитости и древности своего рода, а также известности в качестве либерального деятеля — идеальная фигура, чтобы стать президентом Российской Республики. Но с президентством что-то не заладилось, возможно, потому, что сама революция покатилась совсем не туда, куда планировали высокоучёные либералы.
Известная карикатура времён революции 1905—1907 годов «Головин пишет ответ Столыпину». Фёдор Головин (на рисунке справа, с бритой головой) — председатель II Государственной Думы, депутатом которой был князь Долгоруков
В июне князь уже требовал... диктатуры. Казалось бы, зачем, ведь от неё только-только в Феврале избавились? Но нет. Князь заявлял: «Единственной властью, которая поможет спасти Россию, является диктатура... Кто бы ни являлся диктатором, но раз ему военная сила подчиняется, и он может одолеть разбушевавшуюся стихию военной силой, он приемлем и желателен». В Октябре желания князя снова послушно исполнились: подоспела и диктатура пролетариата, которой подчинилась военная сила. :) Однако, как ни странно, светлейшего князя это опять не устроило.
После Октября князю пришлось какое-то время посидеть в Петропавловской крепости. Здесь он тоже отличился — сидя в одной из соседних камер с анархистами-убийцами его товарищей по партии кадетов Шингарёва и Кокошкина, он не придумал ничего умнее, как сочинить адвокатскую речь в их защиту. Отрывок из этого замечательного документа: «С чувством ужаса встретил я обвиняемых Басова и Куликова в коридорах Трубецкого бастиона. Через несколько дней после убийства я слышал их голоса, проходя мимо их камер. И, сидя в своей камере, рядом с опустевшей камерой Шингарёва, я старался вникнуть в их психологию. Не были ли они удивлены, озадачены своим заточением? Я представлял себе их возмущение... Трудно не отшатнуться в ужасе от трупов Шингарёва и Кокошкина, трудно и оправдать их убийц...» Трудно, но можно. А раз можно, то и нужно... :) Всё годится, если это можно повернуть против большевиков!
Затем чекисты освободили свет-князюшку из крепости, причём они оберегали его от красноармейцев, которые были не прочь поступить со светлейшим по «шингарёвскому» рецепту. Фраза из воспоминаний князя: «Я шёл посередине, окружённый тесным кольцом моих ангелов-хранителей – чекистов». И разумеется, оказавшись дома, Павел Дмитриевич быстро собрался в белый стан, чтобы вместе с белой гвардией отправлять на тот свет побольше своих «ангелов-хранителей». В белом лагере он заявлял: «Если мы считаем большевизм злом, разрушающим нашу Россию, то должны сделать всё, не смущаясь ужасами гражданской войны, чтобы вырвать её из этого зла». Не смущаясь ужасами. И впрямь, зачем смущаться? Ни к чему это... Кстати, лидер кадетской партии Павел Николаевич Милюков называл князя «кристально чистым человеком» и вспоминал, что «более безобидного и незлобивого человека трудно встретить». Верим! Свет-князюшка был за исключительно незлобивые ужасы и безобидные расстрелы...
Но вот в 1926 году его светлость малость промахнулся. Дело было даже не в том, что из парижской и варшавской эмиграции он решил тайно, под чужим именем вернуться в Россию, чтобы вести здесь подпольную борьбу. Его брат, оставшийся в эмиграции, писал: «Добыв документы на имя Ивана Васильевича Сидорова, он проживал некоторое время в Харькове. Князь всё время устраивал свидания со «своими» людьми. Все это были давно утихшие старички и старушки, бывшие земские деятели, увядшие либералы, засохнувшие кадеты. Когда Долгоруков перед этими «мощами» выкладывал свои планы, они отмахивались от князя всеми имевшимися в их распоряжении руками и ногами».
И беда князя была даже не в том, что через 40 дней он был-таки опознан кем-то из старых знакомых и попался чекистам. За него заступались — кто бы мог подумать! — видные большевики, например, директор Института Маркса и Энгельса Давид Рязанов. Это был как бы долг благодарности князю, ведь институт этот размещался в его бывшем особняке.
Из тюрьмы после 7 месяцев заключения князь писал брату за границу: «Стол улучшенный, гигиенический, вполне сытный. Итак, по обстоятельствам, относительно обставлен хорошо. Я совершенно спокоен и бодр. Ведь я шёл на это, сознавая, что мало шансов не быть узнанным, особенно в Москве. Я прожил в Харькове на свободе и был опознан и арестован 13/VII уже под Москвой. Обращение чинов ГПУ вполне корректное и предупредительное (разрешение лампы, улучшенного стола, обливание тёплой водой, ежемесячное омовение и проч.). Всего более имею соприкосновения с надзирателями (из красноармейцев). Тут достижение огромное: не только со мной, но и со всеми без исключения заключёнными (а есть и беспокойные) обхождение вежливое, гуманное и я за 7 месяцев ни разу не слышал (по коридору) ни одного окрика или грубости. Со мною, как со стариком, даже иногда трогательно внимательны и стараются по возможности облегчить мою участь. С некоторыми из надзирателей готов был бы прямо подружиться при других обстоятельствах: такие славные парни! Читаю много. Наслаждаюсь чтением. Выбор книг довольно удовлетворительный. День проходит удивительно быстро. Вчера получил чрез Пешкову (Горькая), которую я знал по Художественному театру, из Москвы 10 р. от Политического Красного Креста. До решения моей судьбы на суде мне ничего не нужно. Желаю всем быть столь же бодрыми, что и я».
Но беда князя была в том, что в Варшаве, которую он покинул, 7 июня 1927 года прогремели выстрелы в советского посланника Войкова. В тот же день в Ленинграде белогвардейцы взорвали Центральный Партклуб, 1 человек был убит, 26 ранены. В этот же день в Минске был убит глава чекистов Белоруссии Иосиф Опанский. В эти же июньские дни белогвардейцы подготовили взрыв в Москве, в общежитии ГПУ (этот эпизод отражен в советском телефильме «Операция «Трест»), который удалось предотвратить в последний момент... И на всё на это решено было дать достойный ответ. Частью этого ответа и стал приговор и расстрел князя... В опубликованном списке 20 осуждённых он значился на первом месте — видимо, как наиболее знаменитая фигура.
Иосиф Сталин в своей статье «Заметки на современные темы» коснулся этого события:
«Недавно был получен протест известных деятелей английского рабочего движения, Ленсбери, Макстона и Брокуэя, по поводу расстрела двадцати террористов и поджигателей из рядов русских князей и дворян. Я не могу считать этих деятелей английского рабочего движения врагами СССР. Но они хуже врагов. Они хуже врагов, так как, называя себя друзьями СССР, они, тем не менее, облегчают своим протестом русским помещикам и английским сыщикам организовывать и впредь убийства представителей СССР. Они хуже врагов, так как своим протестом они ведут дело к тому, чтобы рабочие СССР оказались безоружными перед лицом своих заклятых врагов. Они хуже врагов, так как не хотят понять, что расстрел двадцати «светлейших» есть необходимая мера самообороны революции. Недаром сказано: «избави нас бог от таких друзей, а с врагами мы сами справимся». Что касается расстрела двадцати «сиятельных», то пусть знают враги СССР, враги внутренние так же, как и враги внешние, что пролетарская диктатура в СССР живёт и рука её тверда».
Такие дела!
