Пожалуй, прежде всего следует раскрыть значение термина субалтерн. Его возникновение напрямую связано с работами итальянского философа-марксиста теоретика и практика революционной борьбы Антонио Грамши. Изначально словом субалтерн в некоторых армиях мира, в том числе и британской, обозначался подчиненный т.е. младший офицер. Однако, арестованный в 1926 году за революционную деятельность, Грамши уже в тюрьме написал труд, в котором придал ему новое значение. Эта работа известна сегодня, как “Тюремные тетради”, в которых автор излагает свои взгляды на культуру, историю и политическую философию. Из-за того, что все записи Грамши тщательно проверялись цензурой, он был вынужден отказаться от классической марксисткой терминологии и заменить ее более расплывчатыми понятиями. Поэтому субалтерн следует понимать, как альтернативу обозначения рабочего класса или любой другой группы угнетенного эксплуатируемого населения. Однако, благодаря разработкам самого Грамши, а также дальнейшему развитию его идей в научной среде, смысл данного понятия стал намного шире, чем просто “угнетенные-подчиненные”. Его сложно понять в отрыве от прочих взглядов и концепций Грамши. Философ считал, что гегемония, как и любая власть держится не столько на грубой силе, сколько за счет культурных механизмов подавления. Иными словами, Порядок утверждается в первую очередь с помощью идеологии и внушения различных установок, и уж только затем в крайнем случае с помощью насилия. Субалтерн это не просто угнетённые, а те, кто даже не имеют голоса и не могут заявить о своих правах. То есть те, кто поверил, внушенной им идее, что существующий порядок является наиболее естественным и правильным, а их угнетатели знают, что им нужно намного лучше, их самих. Только в таком случае гегемония может работать и существовать на протяжении длительного времени. Роль же культуры в данной системе становиться чрезвычайно велика, как канал через которой и идет внушение соответствующих мировоззренческих установок. Более того Грамши в “Тюремных тетрадях” заявляет, что пока существуют механизмы культурного подавления свержение гегемона невозможно даже революционным путем. Для этого необходимо медленное изменение по средствам тех же культурных рычагов взглядов общества с той и с другой стороны. Таким образом Антонио Грамши весьма четко определил место и роль культуры в империалистическом мире. Так каким видели европейцы образ покоренных ими народов, и, следовательно, что внушали им о самих себе?
Начало колониальной эпохи
Можно сказать, что определенные представления о жителях другого-иного мира существовали у европейцев уже на заре эпохи колониализма и великих географических открытий. Когда Христофор Колумб отправлялся в свое знаменитое путешествие, в представлении современников он совершал это на свой страх и риск. Области, лежащие за пределами средиземноморского мира далеко на востоке, юге и западе - за Геркулесовыми столбами считались областью Мрака. Они ассоциировались якобы с обитавшими там монстрами, морскими чудовищами, зверолюдьми, псоглавцами и воротами в Ад. Атлантический океан и вовсе был известен, как Море Мрака и плавание по нему считалось почти невозможным. В то же время и наряду со всем этим в Европе существовал миф о богатых и прекрасных Идиях, населенных счастливыми и добродушными людьми - настоящем Рае на земле, лежащем где-то на краю света. Желание найти этот самый Рай и побудило Колумба отправиться в его далекое и опасное путешествие. Таким образом мы видим, что с самого начала отношение европейцев к другому было противоречивым. Непознанное и манило, и отталкивало. По сути, это взаимоисключающая дихотомия просуществовала в сознании западных людей на протяжении всей колониальной эпохи и сохранила свои следы даже в наше время.
Когда Колумб, достигнув цели своей экспедиции, прибыл к берегам Багамских островов и встретился с представителями местных племен, он был уверен, что имеет дело с жителями той самой Индии и потому воспринимал их исключительно в положительных тонах. С восторгом он отмечал, что хоть представшие перед ним люди и ходят в чем мать родила, они добродушны и миролюбивы.
Однако, ближе к XVI веку с масштабными завоеваниями и проникновением в Новый свет ордена иезуитов эти представления стали меняться. Европейцами продолжались отмечаться положительные качества индейцев такие, как великодушие, щедрость, мужество, миролюбие, терпение, гостеприимство, скромность и т.д., но вместе с этим появились и отрицательные характеристики. Так, например, миссионеры отмечали у аборигенов непристойность, бесстыдство, воровство, нечестность, хитрость, пьянство, лень, мстительность, инфантильность и другие пороки. Со временем разочарование колонизаторов только усилилось. Так сами иезуиты и некоторые европейские мыслители, такие как Уриэль Акоста, вообще предположили, что все индейцы бесноватые, а их действия напрямую диктуются самим дьяволом. Столкновение двух точек зрения произошло уже в середине XVI века в глубоко символичном споре между проповедником де лас Касасом и знатоком философии Аристотеля Хуаном де Супульведа. В своей книге «Кратчайшая реляция о разрушении Индий» лас Касос изображал индейцев кроткими послушными существами, способными учиться при хорошем отношении.
Супульведа же трактуя на античный манер понятие варварства вывел идею, ставшей предтечей расизма. Якобы индейцы - низшие примитивные люди, способные только подчиняться высшим - испанцам, которые имеют богатую культуру и развитую мораль. Следовательно, их нужно завоевать и истребить, оставив только наиболее способных. И хотя Испания старалась следовать по пути, указанному лас Касосом идеи Супульведы оказались тоже достаточно живучими и перекочевали в последующие века.
Эпоха просвещения
К XVIII столетию в Европе обозначились две тенденции, в изменении понимания сути уже покоренных ею народов. Первая была связана с бурным развитием искусства, философии и других наук т.е. началом эпохи Просвещения. В этот период в европейской интеллектуальной среде шло активное переосмысление тогдашних ценностей и социальной действительности. В том числе и по отношению к субалтерну. При этом философами проводились параллели между образом типичного европейца и “дикаря-варвара”, при чем часто не в пользу европейца. Именно в это время продолжилось формирование искусственного идеализированного образа “благородного дикаря”. Продолжилось, потому что его основы были заложены еще в середине XVI века иезуитами. Со временем все чаще в европейской и, прежде всего французской, литературе можно было найти восторженные описания индейцев, основанные на противопоставлении их первобытной естественности извращенной цивилизации. К подобным мотивам, например, довольно часто прибегал в своих философских трудах один из знаменитейших деятелей Просвещения Жан-Жак Руссо. Первобытность, общинность, естественное состояние и даже некоторая анархичность для Руссо – это идеал, который в ходе цивилизации был человечеством утрачен. Его же остатки необходимо сохранять, а желательно попытаться и полностью восстановить. Неудивительно, что примером примитивизма, в положительном смысле этого слова, для философа служили представители иного, неевропейского мира. Помимо Руссо подобные идеи отразились, как не странно, также и в творчестве его противника Вольтера, что говорит о их широкой распространенности в обществе, раз оба философа обратились к одной и той же теме. Но несмотря на концепцию примитивизма, являющейся господствующей в философии Руссо, именно Вольтер написал наиболее характерное произведение о “благородном дикаре”. Повесть “Простодушный”. Собственно, ее название говорит само за себя. В ней рассказывается история некоего молодого человека, происходящего из племени гуронов. Не зная ни местных законов, ни обычаев, он попадает во Францию, где в своих действиях руководится исключительно “здравым смыслом” и естественной примитивисткой логикой. Он искренне не понимает всех стереотипов, условностей и формальностей европейского общества. Пытаясь по ходу повести разобраться, Простодушный только еще больше запутывается и в конце концов окончательно разочаровывается в своих попытках и окружающем его мире. Таким образом Вольтер показывает в каком степени современное ему общество погрязло в различных ментальных конструктах и выдуманных сложностях, которые не имеют никакого логического основания. А Простодушный, как представитель иного неевропейского мира, изначально свободен от всего этого.
Золотой век колониализма
Следствием такой романтизации образа дикаря стало развитие второй тенденции, которая во многом определила отношение европейцев к покоренным народам вплоть до конца колониальной эпохи. Дело в том, что европейцы признали, что представители варварского мира тоже люди. Как они, только застрявшие на примитивном уровне развития. Из этого они сделали вывод, что раз неевропейцы застряли им надо помочь выбраться из этой ямы и достигнуть “цивилизованного” уровня развития. Стоит ли говорить, что альтернатив европейскому понятию цивилизованности европейцы не признавали и потому видели в вестернизации единственный правильный путь реализации этой идеи.
Мысль о том, что подобное “служение” дикому человеку, даже помимо его воли, является моральным долгом каждого европейца стала со временем господствующей в формирующейся идеологии колониализма. Пожалуй, наиболее ярким ее воплощением, в период ее наивысшего расцвета стало стихотворение Редьярда Киплинга “Бремя белого человека”. Уже первое четверостишье (в переводе Вячеслава Родионова) раскрывает всю суть отношения колонизаторов к субалтерну и самим себе:
Несите бремя Белых
Среди племен чужих —
Сынов своих отправьте
Служить во благо их;
Без устали работать
Для страждущих людей —
Наполовину бесов,
Настолько же детей.
Далее этот мотив повторятся под различными ракурсами. Но смысл главным образом остается такой же. Якобы неевропейские народы представляют собой полубезумного капризного ребенка, который нуждается в попечении взрослого т.е. рациональной, объективной, деятельной западной цивилизации, которая только одна и может спасти его от него же самого.
Следует сказать, что стихотворение Киплинга со всей его выразительностью и прямолинейностью является своего рода культурным апофеозом всех европейских произведений словесного и изобразительного искусства, посвященных субалтерну, но отнюдь не единственным. В европейской культуре второй половины XIX - начала XX века, когда империализм достиг пика своего развития, возник целый пласт художественных произведений, отражающих восприятие Западом неевропейских народов. Прежде всего следует отметить литературное творчество и особенно романы, которые в данный период активно набирали популярность у европейского читателя. Хотя, в принципе, одним из самых ранних романов, написанных в духе колониализма, можно назвать всем известное произведение Даниэля Дефо “Робинзон Крузо”.
Главный герой, символизирующий цивилизованного белого человека, попадает на остров и в одиночку создает там маленькую колонию. Но самое интересное происходит, когда Робинзон встречается с дикарем Пятницей и начинает его “перевоспитывать”: учит говорить, объясняет, что людей есть нельзя и т.д. То есть так как раз изображается европейская миссия по очеловечиванию варварских народов. В дальнейшем к теме колониализма и образа субалтерна в той или иной степени обращались многие писатели: Джозеф Конрад, Джей Остин, Андре Жид, Густав Клобер, Редьярд Киплинг, Джордж Элиот и другие. Однако особый интерес представляют те произведения, которые возникли уже ближе к завершению эпохи колониализма, как осмысление результатов достигнутого. Здесь можно выделить две противоположные точки зрения, представленные двумя романами. Первый это “Сердце тьмы”, написанный польско-английским писателем Джозефом Конрадом в 1902 году. Данный роман, что видно уже по названию, представляет собой отрицательный взгляд на последствия колониализма. По сюжету Мистер Марлоу на своей яхте “Нелли” получает от торговой компании задание проплыть по реке Конго и забрать с дальней станции некоего Крутца, который занимается добычей слоновой кости. Проплывая по реке, Марлоу наблюдает с какой жестокостью белые обращаются с туземцами. Вместе с тем он постоянно испытывает чувство ужаса, от окружающей его мрачной и непривычной ему природы. К тому же в пути на корабль нападают туземцы, и в результате их атаки гибнет рулевой. В конце концов добравшись до Куртца Марлоу видит, что тот достиг власти над туземцами, притворившись божеством и проводя различные жестокие ритуалы, вроде человеческих жертвоприношений. Когда он пытается забрать работника станции с собой дикари вопят и плачут Куртцу вслед, не желая расставаться с ним. В пути тот умирает от болезни и его последние слова к Марлоу были: “Ужас! Ужас!”. Таким образом автор показывает, что даже спустя несколько столетий, области лежащие за пределами Европы остаются для белого человека Морем Мрака. Колониализм по Конраду не только не очеловечил дикарей, которые остались такими же дикими и безобразными, но варваризировал самих европейцев, многие из которых потеряли человеческий облик.
Другой взгляд олицетворяет произведение Клода Фаррера “Битва”. В нем повествование строится вокруг французского художника, путешествующего по Японии накануне русско-японской войны. В ходе путешествия этот художник знакомиться с представителями новой европеизированной японской аристократии и один из них говорит ему следующее: «Вам, милостивые государи, мы обязаны прогрессом, которым наслаждаемся теперь. Мы не забудем, сколько терпения и снисходительности вы затратили на эту трудную роль воспитателей. Воспитанник был очень отсталый, и ум его, застывший в стольких веках рутины, лишь с трудом усваивал западное обучение. Но ваши уроки принесли плоды.». И в подтверждение этих слов далее автор описывает победу императорского флота над Россией в Цусимском сражении. То есть по Фарреру некогда варвары японцы смогли достичь цивилизованного уровня развития и теперь фактически ничем не отличаются от европейцев, а в чем-то даже их превосходят.
Однако, помимо романов на протяжении XVIII-XIX века в Европе оставалось крайне популярно изобразительное искусство и прежде всего живопись. Здесь тема ориентализма и изображения другого была также весьма востребована. Дело в том, что с тех самых времен, когда европейцы верили в существование где-то на востоке Рая на земле, они связывали с ним свои представления об экзотике, пышности; свои личные грезы и фантазии самого разного характера. Белый человек твердо верил, что Восток, являвшийся для него не географическим направлением, а скорее ментальным конструктом, представлял собой полную противоположность привычному ему миру, который естественно был для него идеалом. Европейцы постоянно противопоставляли себя представителям другого и всячески старались подчеркнуть эту разницу. Они приписывали Востоку все известные им пороки и недостатки, которых, по их мнению, в Европе не было, но вместе с тем западные люди верили, что там же на Востоке находятся также блага и удовольствия, которых не найти у них на родине. В первую очередь эти представления проявлялись в мифе о сексуальной раскрепощенности Востока. Данный миф нашел широкое распространение именно в живописи. Конечно, европейские художники изображали и сцены восточного быта, реже природу (как правило пустыню), но сцены жизни гарема, безусловно, по популярности стоят на первом месте. На этой почве в живописи даже возник новый эротический жанр “Одалиска”. Картины, в этом жанре обычно изображали женскую обнаженную натуру, прибывающей в какой-нибудь расслабленной позе. В качестве примера можно привести известные одноименные работы французских художников Эжена Делакруа и Жана Энгра. Самое интересное, что именно в изображении восточных женщин у европейцев происходит максимальный разрыв с реальностью. Многие из художников, которые писали свои картины на восточные темы никогда даже не бывали за пределами метрополии. И потому проецировали на холст главным образом плоды собственного воображения и накопившиеся у них в голове стереотипы. О многом уже говорит тот факт, что в реальности “одалиска”, которую так любили изображать европейские художники, являлась не самой наложницей, а ее служанкой т.е. попросту горничной в гареме. Определенная небрежность к деталям и широкое обобщение присутствовало также в самих сюжетах картин и изображении окружения персонажей: одежде, архитектуре, предметах быта и т.д. Таким образом реальная восточная культура в западном изобразительном искусстве упрощалась и подменялась на результат работы воображения художника, которую зритель воспринимал, как действительность.
По сути, эти принципы распространялись не только на живопись, но и на театр. Примером здесь может служить опера итальянского композитора Джузеппе Верди “Аида”. Ее действие происходит в Древнем Египте, однако в ней не столько важен сюжет, сколько декорации. Несмотря на то, что создатели оперы старались максимально реалистично передать антураж Древнего Египта, им не удалось избежать грубых ошибок. Например, египетские жрецы у них изображаются с густыми курчавыми бородами, какие в XIX веке носили мужчины на Ближнем востоке, а костюмы некоторых персонажей, хоть и похожи отдаленно на одежду древних египтян, имеют в себе явные элементы персидского костюма. Исходя из этого можно сделать вывод, что для европейцев другой мир представлялся не только размытым в культурных границах, но и в хронологических. Восток для Белого человека был аисторичен, и не имел, пускай и короткого, но своего собственного пути развития.
Выводы
Подводя итоги, хочется сказать, что несмотря на то, что в западном искусстве и философии образ неевропейца имел и положительные, и отрицательные репрезентации, назвать их объективным нельзя в любом случае. По сути, колонизаторская миссия по перевоспитанию азиатских, африканских и американских варваров была заранее обречена на поражение так как европейцы понятие не имели о том, с кем в реальности они взаимодействовали. Мало того, что их представления были расплывчаты и субъективны, любая попытка трезво взглянуть на колониальный субалтерн, используя научный метод, также была безуспешна. Слишком сильны были господствующие в западном сознании стереотипы, которые возникали и подкреплялись в нем за счет культурных тенденций на протяжении столетий.
