Про Александра Ивановича Лазурина вначале совсем немножко. Речь о Времени, в котором он жил, о стране, которую защищал и с оружием в руках, и с пером. Эпоха была грандиозная, потому о ней намного больше, чем о самом Лазурине, которого теперь мало кто и помнит: ушли вместе с Советской Атлантидой...
Лазурина помнит правнучка Валерия и, вероятно, помнят её ровесницы:
"Я хочу рассказать о моём прадеде, Лазурине Александре Ивановиче. Жизнь его выпала на военное лихолетье: сначала финская война, вернулся целым и невредимым, женился, стал председателем колхоза. Началась Великая Отечественная, несмотря на бронь, снова ушёл на фронт. За годы боёв был ранен, контужен. На фронте в нагрудном кармане лейтенант Лазурин носил томик «Евгения Онегина» подарочного формата, он-то и спас жизнь: один из осколков летел прямо в грудь, но был остановлен. Томик-спаситель хранился у Александра Ивановича, пока он не подарил его на память своему однополчанину на одной из встреч фронтовиков.
В годы войны и в послевоенное время прадедушка был награждён орденом Красного Знамени, орденом Отечественной войны первой степени, медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне», другими медалями, знаком «Ворошиловский стрелок»; награды бережно хранятся в нашей семье.
Вернувшись с фронта, Александр Иванович снова стал председателем, после – парторгом, работал в райкоме, четыре года возглавлял профсоюз. Как-то сказал о своём поколении: «Мы были универсалами – куда партия посылала, там и трудились». Вспоминая прожитые годы, говорил, что доволен судьбой: «Бывало и трудно, но это было наше время, такой был период истории…» Воспоминаниями охотно делился с подрастающим поколением: был всегда желанным гостем в школе. Многие ученики, теперь взрослые люди, вспоминают встречи с Александром Ивановичем. Он был замечательным рассказчиком и просто интересным собеседником.
Мой прадед, замечательный фенолог, любил природу, Каждый день начинал с записей в ежедневнике, в котором было более ста граф: время прилёта и отлёта птиц, сход снежного покрова, вскрытие льда на реках, первый дождь, первый снег, первая гроза… Написал более 700 заметок о природе, они печатались в газетах «Сокольская правда», «Красный Север», «Вологодский комсомолец», «Сельская жизнь», многолетние наблюдения были напечатаны в сборнике «Сезонная жизнь природы русской равнины». Александр Иванович являлся членом Санкт-Петербургского фенологического общества; по областному радио даже передавали «Прогнозы погоды по Лазурину». С детьми и внуками прадедушка ходил в лес, на луг, к речке, учил их примечать, наблюдать, видеть прекрасное.
Кроме любви к природе были у прадеда ещё два увлечения – поэзия, история. В семейном архиве хранятся старенькие тетради, исписанные мелким, аккуратным почерком – его стихи.
Александр Иванович собрал интересные материалы по истории сёл: Марковского и Кузнецова, часть их хранится в районном музее.
Прадед знакомил и школьников с историей родного края, рассказывал о поместье графа Ю.М. Зубова, о Кузнецовском парке, где по сей день шумят вековые дубы.
Есть и в райцентре, в Соколе, дуб, который связан с прадедом, более 50 лет растёт он во дворе редакции газеты «Сокольская правда»...
Не напрасно прожил свою трудную, интересную жизнь Александр Иванович Лазурин. Не каждому по плечу оставаться преданным своим идеалам и убеждениям. Воля, целеустремлённость, беззаветная любовь к своему делу, - этими качествами обладал мой прадед, таким он останется в нашей памяти. Я горда тем, что ношу фамилию мудрого человека, который, пройдя испытания войной, сохранил интерес к жизни, оставался внимательным к людям, к детям, отдавал теплоту своего сердца. Спасибо ему за это.
Лазурина Валерия Борисовна, правнучка.
* * *
Об Александре Ивановиче Лазурине - чуть ниже, после рассказа о схватке на сайте "Российский писатель", та притча сногсшибательная, поучительная...
Однажды, пять лет назад, в интернете задели за живое заметки автора многих романов москвича Михаила Попова.
Шестьдесят лет Попову стукнуло, не студент, возглавлял совет по прозе Союза писателей России, а вот незадача – столь квалифицированный читатель не смог «прожевать» текста романа Василия Белова "Кануны"...
Попов интуитивно (оба - Василии) взял разгон с Василия Гроссмана, который в романе «Жизнь и судьба» едва ли не первым из литераторов поставил знак равенства между СССР и гитлеровской Германией и тем в 1990-е годы был страшно известен. И – перескочил на Василия Белова...
«По степени антисоветскости, столь любезной зычным либералам, Белов, думаю, не только не уступит лауреату Сталинской премии (то есть В. Гроссману – А.А.), а и превзойдёт. Вообще, удивительно, как такая свободная, смелая книга («Кануны») могла выйти в период густой советской власти. Текст Гроссмана по общему колориту грязно-серый, нудный, и даже в этом близок к «Канунам», тоже ведь не прожуёшь».
Свободная, смелая книга, которую квалифицированному читателю не прожевать: в одной фразе Попова – два тезиса, один из которых – явно ложный, софизм, проще говоря... Я и написал всё, что думаю о Михаиле Попове и ему подобных, включая владельца-редактора сайта Николая Дорошенко, – он отвечает на сайте «Российский писатель» за все высказывания, за мои тоже. Мой комментарий, понятное дело, в ту же минуту выкинули без объяснений...
Первым на защиту сайта выходит доктор биологических наук, бывший редактор академического журнала «Физиология и биохимия» Григорий Исаакович Блехман, которого в предыдущих сражениях я отнёс в разряд так называемых литераторов.
«Уважаемые коллеги! Мы с вами знаем, что в любую нестандартную, но яркую публикацию на нашем сайте тут же проникают «вирусы», цель которых (или которого) лишний раз появиться на людях...»
Григорий Блехман. 27.02.17.
«Я попробовал защитить В. Белова от сравнения с В. Гроссманом. Не знаю, что за администратор написал мне: «Михаил, вы забанены!», но это нехороший человек. Равно и Г. Блехман – консультант сайта. Защиту Белова от Попова они называют вирусом. Ребята, кто вас учил грамоте?» Александр Алексичев. 27.02.17.
"Вирусы" удалены. 27.02.17. от администрации
«Юрий Серб и другие вменяемые читатели сайта! Что вы сделаете с М. Поповым за эту цитатку? Пишу третий раз, и Дорошенки выбрасывают. Разделяют глупость Попова? Пусть объяснятся».
Александр Алексичев. 28.02.17.
«Как трогательно администраторы заботятся о репутации своих «секретарей правления» <…> Очевидно, что культура русской речи не столь дорога держателям сайта, как «реноме» титулованных «мастеров литературного слова». <…> Александру Алексичеву. Администраторы сайта никогда не объяснятся. Это ниже их достоинства. А что я бы сделал с М. М. Поповым? Да он и сам это сделает. В синагогу пойдёт». Юрий Серб. 28.02.17.
Я и на почту написал всё, что думал о нём. Дорошенко завилял. Редактор сайта, секретарь Союза писателей России, оказывается, позволял себе не читать публикуемые материалы:
«Успокойтесь, текст у Попова не вычитан, я выхватил его в последние секунды, чтобы не всухомятку поздравить юбиляра – большого современного писателя. И все настоящие писатели это понимают. <...> Я-то до сих пор удалял на этой публикации всякую чушь лишь потому, что публикация юбилейная и надо соблюдать приличия<...> А если есть что сказать и возразить, то скажите не на идиотском уровне Алексичева. Небось, Попов <...> напишет в новых порциях своих заметок нечто типа «навозные мухи садятся на мёд». Простите меня, это не грубость, а прямота. Я трачу свои последние силы на этот сайт не ради того, чтобы потешить разного рода придурков».
Николай Дорошенко. 28.02.17.
«Наконец-то Дорошенко выявился до дна. Не понимает дикий человек разницы между Гроссманом и Беловым! И ведёт писательский сайт! У Попова я цеплялся именно за дикие высказывания про Белова. Остальная муть – муть ...» Александр Алексичев. 1.03.17.
Дорошенко протрезвел, сделал вид, что не выкидывает и мнения противоположные... В целом-то со своим сайтом Николай Иванович Дорошенко бывал большим молодцом, его последние комментарии – истерика запарившегося редактора, которому подбивало к семидесяти. Видал я его (в 2000-м году) и молодым: сидел он за дружеским столом в гостинице «Вологда» справа от меня, пытался выступать, аборигены и гости-москвичи, особенно женщины, на пьяного Колю весьма громко шикали. На сайте, увы, боятся шикать!
Среди «мути» Попова, которую Дорошенко тиснул, не читая, есть и такое: «...Народ Кольцовых – народ батрак, его надо жалеть, каяться перед ним, ценить как вид добрых и полезных не вполне вменяемых животных. Сейчас разного рода частушечники Сорокин, Фокина и продолжатели несчастные, привитые к древу русской поэзии на уровне кольцовского колена...» Это снобизм или что-то гораздо хуже? По мнению Миши Попова и Коли Дорошенки, эту бяку следует принимать за «мёд»! Одна комментаторша – отнюдь не из Вологды – выразила неудовольствие несуразностью сайта, который не вычёркивает такие «колена» – про «народ-батрак… не вполне вменяемых животных». Никто более к разговору про «народ-батрак» не пристал! И я не продолжил драку, хотелось не занимать собой площадку, вдруг да посыпались бы реплики разгневанных вологжан... Держи карман шире! Мне просто: пишешь «в стол», так ругай на все корки или поднимай выше облаков хоть Белова, хоть остальных вологжан. Конечно, ругай-хвали не из корпоративных обязательств, не со зла, не сообразно переменчивым политическим ветрам, крой по заслугам, чуть что - награждай самым большим: колом вдоль спины, читателю всё видно...
Почему вологжане промолчали? Потому что хитрецы патентованные, антисоветчики! Их давненько нигде не печатают, кроме как на сайте «Российский писатель», Дорошенко для них – царь и бог.
Увы мне и ах!
Теперь за ту перепалку на сайте – частично – я раскаиваюсь!
Отнюдь не оспариваю, наоборот, поддерживаю высказывание Михаила Попова: «По степени антисоветскости <…> Белов, думаю, не только не уступит лауреату Сталинской премии (В. Гроссману – А.А.), а и превзойдёт». Оспариваю уподобление Белова – Гроссману по части владения языком. Попов-прозаик вырос на Украине, в Казахстане, в Белоруссии, там владение русским языком не обязательно, да и то – не причина бросаться безумными фразами: «Текст Гроссмана по общему колориту грязно-серый, нудный, и даже в этом близок к «Канунам», тоже ведь не прожуёшь».
Другое дело, что написано на великом и могучем языке, что хотел донести до нас автор. Белов на деле не столь мастеровит, сколь хитёр!
«...как такая свободная, смелая книга («Кануны») могла выйти в период густой советской власти...» – удивлялся Миша Попов...
Читнул бы очерк «Уха» А. Брагина, как министр культуры СССР, кандидат в члены Политбюро Пётр Нилович Демичев в гостях у вологжан разнежился на природе, снял ботинки, снял носки, тут-то Кузовлев и взял с Демичева слово – прочесть рукопись беловских «Канунов». Дрыгин сморгнул, он, мол, тут ни причём! Анатолий Семёнович – не только великий хозяйственник, то был вологодский Медичи, покровитель литераторов, художников. Вологодские хитрецы, партийные туз и валет, знали коды чиновничьей паутины: пошли бы снизу вверх, на всех ступеньках увидели бы недоумение: дайте читнуть одним глазком, что там, по-за «Канунам», кандидату в члены Политбюро и не осмелились бы вручить рукопись... Демичев, сын рабочего, инженер-химик, странным образом – министр культуры, прочёл в считанные дни, дал добро, обещал поддержку! Ах, Пётр Нилович! Знал бы, что будет написано в следующих романах Белова, дал бы добро? А Дрыгин дал бы добро? А Кузовлев? Всех на хромой кобылке объехал автор-антисоветчик...
Брагин пояснил, что основа очерка – притча первого секретаря Шекснинского райкома партии Дмитрия Михайловича Кузовлева, известного в те годы прозаика; Брагин напомнил, что Белов с 1976 года (лет через пять после ухи, на которую его и не позвали, чтобы не испортил игры) был членом обкома КПСС. «Подчеркну: не по фарисейству [был], а по вере», – уверяет автор очерка... Ой ли? Не по фарисейству ли бывал Белов и членом горбачёвского ЦК КПСС, театра теней?
Александр Брагин. «Вологодский ЛАД», № 1, 2017.
Барабашки утверждают, мол, «деревенщики», нанятые Советской властью за хорошие деньги, владели языком доходчивым, показывали, как заживлять язвы режима, напрасно продлевали агонию, однако на междусобойчиках признавали те язвы неизлечимыми...
***
Пока ещё лето 1969 года. Отзвуки московских журнальных битв доносятся невнятно. Сидим в Грязовце, в редакции «Сельской правды», разглагольствуем о Белове, кто он есть и откуда, и Василий Иванович соткался из дымного марева, заходит: это его газетная альма-матер...
У него думушки сложные. «Привычное дело» пришлось отдать в журнал «Север», корёжили, но напечатали в 1966 году. Твардовский тогда отказался принять повесть, самому грозило очутиться на улице, удачно вывернулся, – хрущёвские кадры затаились до поры, – и Александр Трифонович дал свет «Плотницким рассказам», пробует на вкус «Бухтины». Вот и 1969-й год, опять Твардовскому искоса указывают на дверь...
«Шлю Вам поклон и журнал [«Север»] с моей оскоплённой штукой. Сократили её на два листа, да ошибок полно, да ещё правили, и без моего ведома, что особенно неприятно и взбесило. Очень надеюсь, что в сборнике будет не этот испорченный вариант, что в журнале.. »
В.И. Белов - В.В. Петелину. Ноябрь, 1966.
В интернете есть страницы журнала "Север", нельзя понять только, из какого номера они выхвачены, какого года издания, понятно лишь, что здравствовал ещё тот, кто "взбесил" Белова: Станислав Панкратов. Позднее Панкратов вырос до главного редактора журнала "Север" (2000-2005 годы), и картинка тех событий у него вполне благостная. Думаю, как всегда тому положено быть, и автор, и редактор немало подвирали в свою пользу... Панкратов писал:
«Я редактировал эту повесть, это был 1965 год, и тогда же познакомился с автором, с Василием Ивановичем, который приехал специально в Петрозаводск, чтобы одобрить окончательный вариант для печати. <...> журнал наш более тридцати лет хвалили, в основном за прозу, впервые в нём опубликованную, - это тоже заслуга Белова". Белов взбесился, значит, окончательного варианта не одобрял? Как же публикация прошла без согласия автора? Скорее всего, Панкратов передал автору мнение свыше: или так или - никак, провинциальные нравы жестокие, пострашнее столичных...
«Привычное дело» – через год после публикации в журнале «Север» – было сдано в набор в Москве, в издательстве «Советский писатель», в сборнике «За тремя волоками», под опекой редактора более приветливого, который постарался исполнить авторскую волю
Читаем воспоминания доктора филологических наук Виктора Васильевича Петелина:
«...я исполнял обязанности заведующего редакцией русской прозы (издательства «Советский писатель» – А.А.), в кабинет зашёл молодой человек, небольшого роста, стеснительно поздоровался и протянул мне рукопись <…> Ну, а почему сразу в «Советский писатель»? Есть же и «Молодая гвардия», тем более в прошлом комсомольский вожак. <…>
– Мои рассказы и повесть вряд ли подойдут издательству «Молодая гвардия», – словно бы услышав мои внутренние сомнения, сказал Белов. – Я больше пишу о современной деревне... <…>
Что-то подкупало в этой простоте и доверительности, которая исходила от Василия Ивановича Белова, немногословного, стеснительного, чуть-чуть неуверенного в себе, ведь он пришёл в «чужое» издательство, тут и «своих» полно, а всех даже и такое мощное издательство прокормить не в состоянии, конкурс рукописей был слишком велик, даже не столько рукописей, сколько имён, порой и дутых. <…> Белова я быстро прочитал, за день-два. Понял, что это настоящая русская проза, действуют истинно русские люди, говорят на подлинном русском языке.
Но ведь эту рукопись надо провести через авторитетное рецензирование. Кому дать, чтобы поддержать это молодое дарование и поставить в план издания? Это мучительный вопрос. От этого очень многое зависело в судьбе рукописи, а значит, и в судьбе её автора. А тут совсем ещё молодой, никто о нём и не слышал.
Лаптев Юрий Григорьевич, мелькнуло у меня, и проректор Литинститута, и лауреат Сталинской премии, сам пишет о деревне. <…> Лаптев принёс рецензию, я лихорадочно смотрю на последние абзацы рецензии: печатать в таком виде не следует. <…> начинает мне объяснять, что если напечатаем такое произведение, то завтра же нас всех разгонят, обвинят в клевете на колхозное крестьянство <…> Позвонил Виктору Чалмаеву, который иной раз выручал нас, охотно брал рукописи на рецензию. <…> Но и тут ничего хорошего не получилось – Виктор Чалмаев написал ещё более хлёсткую, жёсткую рецензию – печатать нельзя. <…>
«Привычное дело» было опубликовано в издательстве «Советский писатель» в 1968 году <…>, нам удалось полностью сохранить в конечном счёте авторскую волю, не нарушая её, не искажая представленное, как это иной раз бывало в то непростое время».
В.В. Петелин. «Мой ХХ век: счастье быть самим собой».
Думушка у Белова копилась и про Викулова: вчерашний вологжанин, недавний заместитель редактора журнала «Молодая гвардия», судьба и этого издания – «почвеннического», в пику «Новому миру», где окопались «дети XX съезда» – на волоске висит. Белов ни за что не отвечал, потому невысоко ценил редактора "Нашего современника", осторожного знатока журнально-цензурной жизни Сергея Васильевича Викулова, и терпеть не мог - не печатал беловских рассказиков - ортодоксального Анатолия Владимировича Софронова, хотя «Огонёк» первым дал благосклонный отзыв о «Привычном деле»:
«Белов прислал мне экземпляр журнала [«Север»], я срочно написал рецензию, отдал её в «Огонёк», и Николай Сергованцев тут же поставил её в номер, а Софронов подписал. А поддержка «Огонька» в то время много значила в судьбе писателя. «О светлом и горьком» – так называлась рецензия, с которой, в сущности, началась известность Василия Белова, но ни один из критиков, писавших впоследствии о Белове, не сослался на эту первую рецензию о «Привычном деле». («Огонёк». 1966, №29)». В.В. Петелин. То же издание.
Не делай добра, не дождёшься и зла...
Игнаху – героя будущей своей антисоветской трилогии – Белов назвал Софроновым в честь редактора «Огонька» (см. повествование о Василии Шукшине «Тяжесть креста»), немного погодя, устыдившись, переправлял Софронова на Сопронова, не догадываясь, что человек с такой фамилией – личность историческая, бывал весьма знаменит: Тимофей Владимирович Сапронов – секретарь ВЦИК, председатель Малого Совнаркома, участник «левой оппозиции», в начале жизни – рабочий-маляр. Разошёлся во мнениях о жизни с ядром партийных руководителей, расстрелян...
Взгляды Сапронова не сошлись бы и со взглядами литературного героя – искусного в проделках негодяя, Игнаха в конце повествования согласно авторской воле спятит с ума! Но не сотворённые Беловым, «скрытой контрой», не безголовые уникумы вершили коллективизацию, вскричал бы Сапронов... Да и любой здравомыслящий возмутится Беловым. Колхозный хлеб победил фашистскую Европу? Победил! Нет, у Белова, у «скрытой контры», – так его величал тесть, – и на 30-е годы, и на 70-е был взгляд иной. Недаром прорывались упоминания о всевидящем оке Андропова, хоть под полом избы закопай бумаги. Идут с Шукшиным по лесу, но говорят с опаской; рассказ устрашил и наборщика журнала «Наш современник»: вместо УЖД ставит УВД! Идут, мол, по узкоколейной железной дороге лесозаготовителей не в деревню к Белову, нет, прямым ходом шуруют в управление внутренних дел, в милицию!
Расстановка сил изменилась. Редактор сборника «За тремя волоками» Петелин перешёл в журнал «Молодая гвардия» на роль заведующего отделом критики. Белову то издание приходилось не по нутру, теперь и вовсе огорчило, затеяло тяжбу с «Новым миром», читай, с Твардовским (руководимым помощниками известного сорта), к которому стремились – престиж – самые солидные авторы, потирали руки, чуяли: низкопоклонство тёмной массы (и обывателей, и чиновников) перед Западом обнулит-таки Советскую власть...
В России две напасти: / Внизу - власть тьмы, / А наверху - тьма власти... Вологжанин Владимир Гиляровский приговорил сие состояние незыблемым на прошедшие и на будущие времена!
Теперь-то уж Белов поучал Петелина: «...о письме («Письме 11-ти» в защиту «Молодой гвардии», против «Нового мира – А.А.) в «Огоньке». Я бы это письмо не подписал. Не потому, что не согласен с мыслями против дементьевской статьи (с этими мыслями я согласен), а потому что, объективно, письмо против Твардовского. А ты подписал бы? <…> мне кажется, Витя Астафьев (только что из Перми переехал в Вологду, числя её литературной Меккой - А.А.) и Саша Романов (глава вологодских литераторов - А.А.) тоже не поставили бы свои подписи против Твардовского, да ещё теперь, когда его гонят из журнала. Всё это очень сложные и хитрые штуки... 14. 08. 69. Белов». В.В. Петелин. То же издание.
Ну, ничего-то нет ни сложного, ни хитрого! Благодарность живёт долго, если перевита, как торт ленточкой, расчётом на будущее: вдруг да устоит Пан Твардовский (герой польского фольклора), а ты уж, допустим, не зная броду, письмо – всё правда! – против Трифоныча подмахнул...
«...обвиняли «Новый мир» в том, что он выступает против «главных духовных ценностей нашего общества», являясь проводником буржуазной идеологии и космополитизма <…> Подписавшиеся под письмом в редакцию «Огонька» 11 литераторов его не писали: как ныне выяснилось, над текстом работали В. Чалмаев и М. Лобанов (критиковавшиеся Дементьевым), а также близкие «Молодой гвардии» О. Михайлов, Н. Сергованцев, В. Петелин».
В.А. Твардовская. «Вопросы литературы». № 1, 2005.
Наивная дочь, теперь глубокая старушка, Твардовская представляла противников её отца запорожцами с картины Репина, каждый-де вставляет свою реплику; обычно идея, как молния, бьёт по темечку одного-двоих, те начинают обзванивать единомышленников... Судя по лексике, сочиняла для "воплей" (журнал "Вопросы литературы) и не старушка, изгалялся нанятый ею щелкопёр, бумагомарака, крапивное семя (Н.В. Гоголь)...
Белову являлась роскошная возможность воскликнуть своему редактору, Петелину: «И ты, Брут?!» Белов не подозревал, что Петелин, редактор сборника «За тремя волоками», любезный товарищ, которому адресована ехидная реплика: «А ты подписал бы?», стал одним из спичрайтеров (словца в ходу ещё не было) «Письма 11-ти»... Заказчики журнальной войны – будущий «архитектор перестройки» Яковлев et cetera – умывали руки; Петелина, не столь хитрого, как Белов, вслед за редактором Никоновым изгнали из «Молодой гвардии»... Перепало на орехи и глашатаю идей конвергенции «Новому миру», и лично Твардовскому.
«...мероприятия по "укрощению" журнала не могут не иметь самых отрицательных последствий, не только литературных, но и политических. В широких кругах наших читателей они неизбежно будут восприняты как рецидив сталинизма».
А.Т. Твардовский - Л.И. Брежневу. 7 февраля 1970.
Бывший сотрудник журнала «Молодая гвардия» Михаил Лобанов вычислил замковый камень в мозгах многих советских писателей, которым государство разрешало бороться против себя же, государства, камень тот – самонадеянность: писатели формируют-де сознание читательских масс, народа в целом:
«Всё меняется, одна правда остаётся», – любил повторять главный редактор «Нового мира» Твардовский, видя эту правду в писаниях Солженицына, в направлении журнала <…> А настоящая правда была в том, что не он руководил, а им руководили в журнале. <…> только советский литератор из числа литературных вельмож, избалованный вниманием «верхов», может так самонадеянно видеть в своих декларативных рифмованных строчках некий указующий путь государству, нечто угрожающее верхам. Тем более, что сам автор поэмы – не из числа тех характеров, которые готовы на серьёзное дело, на жертву...» М.П. Лобанов. «Российский писатель». №4, 2000. №1, 2001.
Добровольную обязанность – влиять на сознание людей согласно своим убеждениям, независимо от мнения «вождей, нередко в противовес действиям властей предержащих – не снимает с себя и нынешнее поколение литераторов, гордится этим, правда, результатов на его счету – ноль с большим минусом... Циничные управленцы смеются: никто не заставляет «влиять», и цензуры нет, сейте разумное, доброе, вечное! Чур, не за бюджетные денежки, а за свои любезные... Политика осталась прежняя: ты – мне, я – тебе, иначе и быть не может. Помогаешь текущему режиму – барахвостишь на международных сходках таких же прохиндеев с руганью по адресу предыдущего режима, за чепуху получаешь много денег. Чур, знаток души человеческой, наблюдай за эволюцией властей предержащих: может быть, час настал зачеркнуть и нынешнее время, – успевай и то и сё...
Лазурин не был литератором, туда-сюда не метался, мнение своё имел!
Журнала «Север» 1966 года с повестью Василия Белова «Привычное дело» простому читателю теперь не найти. Вряд ли отыщутся и номера 5-6 журнала «Север» 2000-го года с публикацией Ольги Тимошкиной, поведавшей о мнении насчёт повести «простого читателя» – Александра Ивановича Лазурина, жителя села Кузнецова Пельшемского сельсовета, Сокольского района, Вологодской области.
От Кузнецова до моего Губина прямо, как вороны летают, через болото, – клюква превосходная, – километров пятнадцать...
В. Корюкаев, автор биографического повествования о Белове, сумел найти экземпляр журнала; вот что он цитировал из письма Александра Ивановича Лазурина:
«Повесть показалась какой-то чёрной птицей при ясном свете дня. Она зловеще силится вызвать тени прошлого и, мешая события с настоящим временем 60-х годов, хочет кого-то то ли напугать, то ли озлобить или хоть насколько удастся испортить людям настроение. В этом весь автор с его протестующей бородкой, внешне богобоязненным лицом, но злыми на весь белый свет глубоко посаженными глазками-буравчиками <…> Для наших врагов за границей это настоящая находка... Вот смотрите в журналах пишут к чему приводит колхоз, человек износился преждевременно и умер, оставляя семью, а другой готов сунуться в петлю. Для нас, пожилых людей, повесть ничего не даёт. Даже раздражение вызывает...»
Тезис Лазурина: повесть - находка для врагов на Западе, подтверждают и весьма учёные люди.
«Ставший непреложным после публикации “Привычного дела” факт, что нет мира под берёзами в русской колхозной деревне (выделено мной - А.А.), явился откровением не только для советского, но и для зарубежного читателя. Появились переводы “Привычного дела” на французский (Париж, 1969), польский (Варшава, 1971), чешский (Прага, 1972), немецкий (Берлин, 1978), словацкий (Братислава, 1979), шведский (Стокгольм, 1980) языки. <...> В последующие десятилетия география переводных изданий ещё более расширилась.<...> повесть оказала заметное влияние не только на развитие советской литературы, но и стала частью мирового литературного процесса, в котором тема отчуждения человека, жизнь без нравственных ценностей и религиозной веры вышла на первый план по мере развития тенденций глобализма». Ю.И. Дюжев, доктор филологических наук.
В своей книге "Между выгодой и смыслом нынче распят человек" (Вологда, "Арника", 2018) подробно, с привлечением больших цитат из повествования Нины Владимировны Лукиной, наследницы графского рода Зубовых, - Кузнецово было одним из зубовских «дворянских гнёзд», - я показал места, где жил Лазурин, – гащивал у него в 1970-е годы.
Много позже, в 1990-е, услышал о Лазурине по радио. Лейтенант Лазурин во время боя, обернувшись назад, смотрел не с мыслью бежать в тыл, он гадал, добежит ли с ящиком патронов до окопов его взвода солдат, отсекаемый пулемётными фонтанами пыли, – немцы видели, что к чему. Солдат добежал!..
Александр Иванович переживал все страсти своего времени. Зав отделом газеты, отправлявший меня в командировку в Кузнецово, жалел, что я не сумел выпытать, как именно ушёл с работы Лазурин из послевоенного райкома партии, Валентину Ивановичу Аносову, старому другу, Лазурин тоже открылся не вполне. Твёрдый, прямой характер, но суровые времена прошли, бороться с ними задним числом и нелепо, и вредно. Кабы знать ему, что нынешние солдаты с патронами не добегут до окопов!..
В 2016 году я наткнулся в журнале «Урал» на заметки Галины Акбулатовой, с немалым восхищением узнал, что повесть «Привычное дело» Белова, опубликованную в журнале «Север» в 1966 году, Лазурин в письме в редакцию издания назвал так: и д е о л о г и ч е с к а я д и в е р с и я... Мнение "простого деревенского жителя" совпало с вердиктом московских литературных док (читай у В.В. Петелина) Юрия Лаптева, Виктора Чалмаева: беловскую повесть печатать нельзя...
По тем временам, – Хрущёва недавно вышибли, публика успокоилась, – трактовка ошеломляющая! Ну, и бросили письмо Лазурина в архив на четверть века. Не туда писал, селькор Александр Иванович, друг ты любезный «Сокольской правды»! Писал в редакцию журнала "Север", мол, ну-ка, высеките себя сами! Надо было прямым ходом в Москву, в «Правду»! И то – сомнительно, Москва - городок ещё тот...
Белова нередко называют великим прозаиком, наградили в 2003 году Государственной премией РФ. Медаль премиальную из рук антисоветчика Путина принял, принародно на пол не кинул. Госпремия в советские времена, госпремия – во времена антисоветские. Эпоха заменила плюс на минус, но - ласковое телятко двух маток сосёт!
Если не отрицать сколь-нибудь существенного влияния литературы на умы, можно сказать: Белов помог перестройщикам капитально, стало быть, его труды – идеологическая диверсия, таков вердикт «простого деревенского читателя» Александра Ивановича Лазурина, диверсия – против Советской власти... Белов и сам того не отрицал, с покаянием говорил о народном несчастье:
«Нет и советской власти. Я понимаю, что и я приложил руку к её уничтожению своими писаниями, своими радикальными призывами. Надо признать. Я помню, как постоянно воевал с ней. И все мои друзья писатели. Вроде и прав был в своих словах, но государство-то разрушили. И беда пришла ещё большая…» В.И. Белов - В.Г. Бондаренко. "Наш современник", 2002.
Натворил беды «своими писаниями», значит, виноват! Читатели до сих пор жужжат, прав Белов-антисоветчик или не прав, официоз (конференции, апологетические издания, одураченные школьники) гнёт свою линию: помог Белов становлению текущего режима, разве не молодец!
«Сильной России нет, она была и больше никогда не будет, никогда, нигде, ни при каких обстоятельствах. Такие явления в истории человечества бывают только один раз. <…> с Россией поступили особенно жестоко, Россию искусственно убили, искусственно, её долго убивали. Её убивали за то, что она в своё время совершила великий эволюционный переворот. <…> Россия в советские годы, как бы к этому ни относились, совершила нечто такое, чего в мире, в истории никто не делал. Русский народ обречён на вымирание и очень активно, он очень активно умирает. И дело тут не только в вымирании, дело в моральном состоянии, в психологическом состоянии. Русский народ не образует единый целый народ, ведь народ это целостное образование, живущее по своим законам, нечто целостное, понимаете? Этой целостности не существует, он атомизирован, он раздроблен. Вы поедете по России, вы наверняка бывали в разных местах, посмотрите, как люди живут, люди атомизированы. Доживают век старики, живущие совершенно независимо друг от друга, живут в ужасающих условиях. Вы посмотрите молодёжь сейчас как подрастает, молодые люди сейчас подрастают без сознания принадлежности к большому роду, у них нет этого сознания. Они вырастают, можно сказать, эгоистически, для себя. <…> Люди перестали относиться ко времени как к чему-то будущему, как к чему-то такому, о чём можно подумать, помечтать<…> лихорадочная американизация, они живут сию минуту...»
А.А. Зиновьев (1922-2006). Последнее интервью.
Опубликовано 29 октября 2016. www. kramola. Info
О письме в редакцию журнала «Север» – как в камский мох брошено – мы с Александром Ивановичем могли бы поговорить, но Лазурин похрустывал сушками, не совсем размокшими в остывающем чаю, молчал: единственный в поле воин, патронов к нему не подносят, – положение огорчительное. Журнал «Север», поныне гордый публикацией повести Белова, не заводил дискуссии, не выяснял, много ли у Белова читателей-противников. Я не знал о письме ничего. Письмо Лазурина не наскандалило и при публикации (О. Тимошкина. «Север», №№ 5-6, 2000), – прошлогодний снег, на дворе иная модель общества...
Достаточно опубликованных цитат, чтобы понять, что творилось в душе Александра Ивановича...
Более подробно, с полемическим задором, с промахами и противоречиями, с историко-литературными экскурсами (трагически кающийся Дмитрий Яковлевич Гусаров тридцать шесть лет был редактором журнала «Север»), суть дела пересказала бывшая сотрудница редакции Галина Акбулатова:
«...слом традиционного сознания Гусаров переживал не просто болезненно – трагически. Он не мог не понимать, что «Север» многими своими публикациями и прежде всего «Привычным делом» Василия Белова («Север» № 1, 1966) этот слом сам и готовил, о чём он скажет прямо в своих «Раздумьях»:
«Значение «Привычного дела» в подготовке перестроечных процессов столь же велико для нашего времени, как и роль тургеневских «Записок охотника» для антикрепостнического сознания России накануне реформы 1861 года…» («Север» № 6, 1990). (Уж как хотелось Гусарову, бывшему редактору, числиться хотя бы и трагедии, но – соавтором! – А.А.) <…> Реакция советских верхов <…> - продолжает Г. Акбулатова, - практически ничем не отличалась от царистской – на «Записки охотника». Да и вообще, если вчитаться, то будто ничего и не изменилось: всё то же крепостное право (советское), всё те же холопы (колхозники) и бояре (номенклатура). <…> если кто и держал российскую деревню на плаву, так это русские бабы, а никакая не советская власть. Власть эта могла приказывать, заставлять, но хозяйствовать она не умела. В хозяйстве от неё был один урон».
До краёв раздухарилась старушка-критик, всех понесла по кочкам! Даже беловская Виринея такого не говаривала...
Нет в «Привычном деле» уж такого-то убийственного резюме: Советская власть, мол, чего-то не умела! Не умела лишь заставить писателей любить себя бездумно, безоглядно, как молоденькую деву, – то да!..
При желании в подтексте – особенно в «бабкиных сказках» про пошехонцев – можно найти что угодно, недаром журнал «сказки» выкинул подальше, что автора «взбесило».
Повторимся: одумавшись, опустя пору, в 2002-м году, в беседе с критиком Бондаренко, говорил Белов обратное: «Советская власть была нормальная власть». И в новой общественной ситуации, мол, стыдно за свою антисоветчину...
На эту мысль, тоже опомнясь, отбрасывая начало своих заметок, противореча самой себе, начнёт опираться в конце своего текста критик Акбулатова. «Русские бабы», и не они одни, хозяйствовали в крепко натянутых вожжах Советской власти, какой уж худой на взгляд критиков, крепких задним умом, она, власть, ни была в описываемые Беловым годы (видимо, в первое послевоенное десятилетие); и мужское население, однако, не всё погибло на войне. Мировой державой СССР стал не только силой принуждения и окриков...
Однобокие свои, уязвимые опусы от укоров издательства «Советский писатель» Белов защищал в письме к Петелину:
«...Я понимаю, как сложно, как щепетильно положение редактора. Особенно когда рукопись вызывает естественное раздражение известных кругов. И мало кто знает из читателей, что в какое-то время создателем книги менее всего является писатель... <…> От Вас зависит, какой она родится. И родится ли вообще <…>
Вы говорите, что всё хорошо, но слабо показан колхозный мир, окружающий героев, слабо показан человек в борьбе с несправедливостью. И что я подчёркиваю только долготерпение Ив. Афр., покорность судьбе. Но, Виктор Васильевич, именно это я и хотел подчеркнуть! То бишь не долготерпение, а неспособность, неумение Ив. Аф. бороться с несправедливостью, – это была моя задача с самого начала.
Кстати, он не такой уж покорный, как Вы пишете. Да и выжить в деревне, выстоять в такой обстановке как раз и могли только такие; другие же, сильные и деятельные, давно либо сгнили в тундре, либо уехали в города.
Да ещё неизвестно, слабый ли Ив. Афр. Слабый, если считать слабостью способность выживать в самых невероятных условиях. <…> Не ошибка и то, что я не касался общественных производственных конфликтов. Чтобы о них писать, надо писать уже другую повесть (и я её напишу), нужны другие герои, всё другое. Эту же вещь я и хотел сделать так как есть, т. е. без тех качеств, за отсутствие которых Вы меня упрекаете <…> Если б я <…> сделал эту вещь такой, какой Вы хотите видеть, то есть сказать полную, как Вы пишете, правду, то пробить, опубликовать книжку было бы ещё труднее. Я бы мог описать и эту, полную правду, описать, что получается, когда Африкановичи вдруг начинают понимать, что к чему. Если б я её написал, вот тогда действительно была бы пища для наших недругов... <…> Напишите, что за обстановка и какова угроза стычки с Главлитом...»
В.И. Белов – В.В. Петелину. 20 июня 1966.
«Способность выживать в самых невероятных условиях» и в то же время жить вне «общественных производственных конфликтов» – того и другого одновременно, пожалуй, у колхозников не бывало, не на Луне жили. Да и конфликтов в повести Белова полным-полно, автор забыл про них, обороняясь от редактора: одни ночные, с фонарём, сенокосы чего стоят, или «…когда начальство бригадира колотит, лучше не ввязываться, от обоих и попадёт» (глава четвёртая – «И пришёл сенокос»).
«Слабо показан колхозный мир», – так сформулировал Белов претензии к нему издательства, но Петелин (см. выше) не стал огорчать его ни мнением Лаптева, проректора Литинститута, о труде вчерашнего студента: «...если напечатаем такое произведение, то завтра же нас всех разгонят, обвинят в клевете на колхозное крестьянство», ни приговором критика из дружественной «Молодой гвардии»: «Виктор Чалмаев написал ещё более хлёсткую, жёсткую рецензию – печатать нельзя».
Журнальные доки: Лаптев, Чалмаев, москвичи, далёкие от реалий деревенской жизни, и те – против Белова единодушно, словно видят нынешнюю трагедию вымирающей нации – следствие убийства СССР. А что делать бывшему окопному лейтенанту, бывшему председателю колхоза Лазурину, мечтающему найти в журнале хоть малейшего художественного одобрения своих искренних многолетних, с перерывом на войну, стараний и страданий?
Критикам полдела, в лоб палкой им не ударят, они писали «внутренние рецензии». Лазурину требовалась смелость: «простой читатель» послал в журнал свои рассуждения о жизни! Начальство живо попросит зайти в контору: «Кто надоумил? Кто рекомендовал? Вы – член партии...»
Знай я о письме Лазурина, возразил бы ему лишь насчёт требования: «критикуя – предлагай». О роли писателей, когда бы ни жили они, лучше всех сказал другой Александр Иванович: «...мы, недовольные, неблагодарные дети цивилизации (от имени Белова хочется вставить: цивилизации советской – А.А.), мы вовсе не врачи – мы боль; что выйдет из нашего кряхтения и стона, мы не знаем – но боль заявлена». А.И. Герцен. «Концы и начала». 1862.
Окончание письма А. И. Лазурина в редакцию журнала "Север":
«...Просто какой-то остаётся от прочитанного неприятный осадок. Белов изо всех сил пыжится по каким-то его личным причинам плюнуть в лицо истории и сказать нам, старшему поколению, вот вы какие круглые дураки, вот чего завоевали что только остаётся в петлю сунуться...
Пагубная сила повести заключается в том, что в ней много правды. Но какой правды – самой низкой, не дающей ничего не уму не сердцу... И ни одного светлого пятна... Пьянки, драки, склоки, обман, бесконечные беды, несчастья... Никто не читает ни книг, ни газет, не интересуется общественной жизнью... Но что же вы предлагаете, что изменить, как лучше сделать. У вас ничего подобного нет. Выходит, отзвонил и с колокольни домой... а нам читателям вы что дали. Так-то будет не по-божески. Опустошить душу читателя, вселить в неё нытье, неуверенность, растравить ядом мнимой правды и всё. Это не больше не меньше и д е о л о г и ч е с к а я д и в е р с и я (разрядка моя – А.А.) в умы людей через страницы советского журнала... Вы можете нам возразить, что не нашлось у нас ни одного доброго слова о написанном. Где их взять если у автора о целой эпохе не нашлось ни одной улыбки...
С уважением А. Лазурин, Вологодская область, Сокольский р-н.»
Публикация Ольги Тимошкиной. «Север», № 5-6, 2000.
«В петлю сунуться...» – из беловского рассказа «Весна». Ивану Тимофеевичу пришла похоронка на последнего сына, с горя умерла жена, осталось подняться у овина по лесенке, привязать верёвку... – вовремя окажется рядом колхозница Полька, найдёт топор, верёвку перерубит... В сборнике «За тремя волоками» рассказ вынесен в раздел под названием, обезоруживающим тогдашних зоилов, «Забытое прошлое»: там Белов изобразил весну сорок пятого, а теперь-то, мол, двадцать с лишним лет прошло, катит шестьдесят восьмой год, все читают «Привычное дело», повесть, в которой колхозники забыли-де военную страду, начинают-де задирать носы и разглагольствовать...
Галина Акбулатова (в интернет-журнале «Лицей») поначалу держит оборону и журнала «Север», и автора, Белова, журнал прославившего на обе стороны света:
«...простой житель Вологодчины А. Лазурин и обрушился в своём письме на Белова и само собой на главреда «Севера» за предательство веры. Ему было не до красот языка (ведь это был и его язык, а чего ж своим, от природы данным тебе языком восхищаться!) и всех тех законов литературного искусства, по которым была создана повесть. <…> Земляк Белова, как и власть, воспринял «Привычное дело» <…> как пасквиль на советскую власть, которую он, Лазурин, в конце концов принял и которая, по его разумению, защищала народные интересы».
"Власть"не называла повесть пасквилем, критику это померещилось, власть отнеслась индифферентно: мало ли комаров кусается... Что же, по другим разумениям, которые стесняются выйти на свет, которые не прочерчены критиком Акбулатовой, «в конце концов» Советская власть не защищала народных интересов?!
Лазурин не искал концов, не сомневался, подобно шолоховскому Григорию Мелехову, не метался туда-сюда, он вырос при Советской власти, защищал её и штыком, и пером, последнее тоже немалой храбрости требует. Боевой офицер, теперь – деревенский пенсионер, никто ему задачи не ставил, не вооружал идеями.
«Простой житель» красот языка не видит, ибо живёт внутри языка, сбоку не наблюдает, «законов искусства» не желает знать, поскольку вздумай литератор средней руки переписать беловскую повесть, «язык» пропадёт, от неё мало что останется, кроме пепла – посыпать покаянную голову!Читателю существо дела подавай! Текст, лежащий сию минуту перед глазами, голосует за или против его, читателя, интересов. Интересы читательские, бывает, от куска хлеба возрастают и до державных забот.
Слишком много заботушки взвалило на души писателей то легендарное Время: писатели должны, мол, воспитывать. Многие литераторы и возомнили: учителя, водители общества! Книгой, и только книгой, не воспитаешь, необходимо и полено, – жизнь, как говорится, не только научит, но и заставит. И вот Галина Акбулатова оставляет в покое «язык», разворачивается лицом к жизни:
«Согласна, что у читателя А. Лазурина есть своя правда. Но, как это часто бывает, не вся. Если прочитать «Привычное дело» внимательно, то убедишься, что писатель не сильно противоречит своему земляку. В общем и в целом он описывает жизнь в деревне как жизнь неплохую (возможно, и не желая того, но, как часто бывает в талантливом произведении, художественная правда побеждает тенденциозные устремления автора). Да, крестьяне живут в бедности. Зато богатых нет, некому завидовать, всё поровну. Одежонка худая, но ведь не голодуют, и молочко, и яйца, и овощи, и пироги на столе. Работа тяжёлая, и тем не менее не у всех же такая доля, как у Катерины-мученицы… Например, Дашка «Путанка» может телят бросить некормлеными: знает, раз телята общие, совхозные, кто-нибудь накормит. Несмотря на засилье домашней работы и забот о внуках, бабка Евстолья находит время, чтобы встретиться с бабкой Степановной. Посидеть за самоваром с пирогом, только что вынутым из печи, да погуторить (словцо из южнорусской лексики – А.А.) <…> А ещё медицина бесплатная – по первому зову, по первому стону – как мы видим в случае с Катериной, когда и роды с заботливой, квалифицированной акушеркой, и восстановительная терапия в больничных условиях после перенесённого криза. Во всём этом, несмотря на отдельные проявления волюнтаризма и директивных перегибов, чувствуется защищённость человека».
Расхохотаться бы при виде столь неловких слов критика в защиту Советской власти... Вёрст за сорок от райцентра (как Лазурин в Кузнецове), по непролазной дороге (у меня под окнами), в послевоенные годы жили без такой натянутой патетики: про акушерку с дипломом, про гипертонический криз и восстановительную терапию, про волюнтаризм...
Может быть, критик Акбулатова не хотела патетики, иронизировала? Патетика всё же поднимает градус мысли, выводит к здравому смыслу первоначальные «тенденциозные устремления автора». Курская по рождению, Галина Акбулатова (Скворцова) той деревенской жизни, видимо, немножко хлебнула-таки, может быть, и телятишек пасла с одним сухариком на целый день, потому-то письмо «простого читателя» Лазурина заставило её, литературного эксперта, вывернуться на протяжении статьи наизнанку, перейти от насмешек над непонимающим-де книжек стариком, почитай, к согласию с деревенским мудрецом, каким на деле был Александр Иванович Лазурин, известный фенолог, чьи прогнозы передавали по радио, собиратель народного творчества, один из помощников в создании известной книги "Вологодский фольклор". «…писатель не сильно противоречит своему земляку». Акбулатова не видит противоречия в своих же словах: писатель Белов не собирался согласовывать текст повести с неким земляком Лазуриным, о котором и не ведал, но земляк-то, Лазурин, отнюдь не лощёный литературный наблюдатель, по прочтении кроет писателя на все корки, аж дым идёт...
Белов, по словам Акбулатовой, «…описывает жизнь в деревне как жизнь неплохую…» И в его повести, «...как часто бывает в талантливом произведении, художественная правда побеждает тенденциозные устремления автора», – резюмирует критик. Писалось за упокой, вышло за здравие? Ну, полно, Галина Григорьевна! Отчего журнал «Север», огорчая автора, сокращал, "корёжил" повесть?! Страшился цензуры, которая херила и явное, и косвенное «очернительство»! Что цензуру не устроило бы? А вот что не устроило бы: несмотря на весь его юмор – таков уж был Белов – жизнь деревни автор подал именно как плохую, и то была чистая правда: работа тяжёлая, платят копейки, утечь в город – мечта недостижимая, и вот кроткий Иван Африканович впал в фрустрацию, в аффект, выражаясь по-городскому, поднял на председателя железную кочергу...
При случае Белов ругал (!) газетчиков, призывавших молодёжь оставаться в деревне: обида на юные собственные годы не проходила, поскольку его сельская жизнь (пока не ушёл в ФЗО) – нарушение Советской властью, так сказать, прав человека, под разговоры о которых был ликвидирован СССР. Теперь у человека – все права, но его, человека, в деревне нет... «Учитесь на поэтов!» – пожелал ребятишкам, прибывшим в Тимониху на лето, Белов, совсем уж ветхий старичок, садясь в машину, уезжая из деревни. «Раздумья на родине». фильм ГТРК Санкт-Петербург. 2007.
Про «неплохую» жизнь зачем писать? Другими написано довольно: романы, поэмы, песни. Пора – про плохую:
"– А вот что я тебе, Митрей, скажу, – рассуждал Пятак, – ежели тема не сменится, дак годов через пять никого не будет в деревне, все разъедутся.
– Да вас давно надо бы всех разогнать, – сказал Митька и, как бы стреляя, указательным пальцем затыкал то в сторону Пятака, то в сторону Мишки. – Кхы-кхы!
– Это как так разогнать? – А так. Я бы на месте начальства все деревни бензином облил, а потом спичку чиркнул. – Антересно! Антересно ты, Митрей, рассуждаешь! – Пятак покачал головой. – А что бы ты, милой, жевать-то стал? Вместе с начальством твоим. – Дак ведь от вас всё равно что от душного козла, ни шерсти, ни молока.
– Так-то оно, конешно, так, – раздумчиво согласился Пятак. – Только вишь дело-то какое. – Он показал на репродуктор, передавали последние известия. – С Москвой-то у нас связь хорошая. Москва-то в нашу сторону хорошо говорит. А вот бы ещё такую машину придумать, чтобы в обе стороны, чтобы и нас-то в Москве тоже слышно было..."
В. Белов. «Привычное дело». «Советский писатель». Москва, 1968.
За безответных колхозников – мол, душные козлы: ни шерсти от них, ни молока – Митьке, согласному с ним Пятаку, да – в первую очередь – срисовавшему их Белову – надо было языки «вытянуть на пяло» (И.А. Бунин): молоко в магазинах лилось не с Луны, лилось колхозное. Вопрос: как оно, не нынешнее, не разбавленное мелом, доставалось... Горожане попивали, прикидывая, какой охапке сена равняется кружка молока, почитывали озорные журналы, похохатывали, узнавая себя, вчерашних деревенских простофиль, в городе моментально поумневших. Возмутился один ветеран войны Лазурин...
С Москвой, следуя совету беловского Пятака, связь наладили. Белов с Валентином Распутиным – и в Сибири дела не веселили – ходили к Горбачёву. Надарили книг монархистов: Ивана Ильина, Ивана Солоневича, и что толку? Некий толк есть! Книжки на столе долежались до Путина, иногда по ящику говорит: читает-де, принимает как руководство к действию...
Москва при Ельцине поверила беловскому идеологу уничтожения деревни – мурманскому гостю Митьке: колхозы разогнала! Не надо и бензином обливать – сами разбегутся, если молоко да мясо покупать не у них, заграничная еда – намного дешевле, там госдотациями восполняют всякие убытки. А как жить своим хрустьянишкам? А очень просто! Силой загоняли их в колхозы, так теперь их воля – ринуться в разные стороны...
«Неслучайно Белов уже в перестроечное время пересматривает свои позиции и теперь не проклинает, как прежде, советскую власть <…> «...мне стыдно за свою деятельность, вроде и прав был в своих словах, но государство-то разрушили…» Из интервью В. Белова В. Бондаренко. «Серебряный век простонародья». Москва, 2004.
Галина Акбулатова. Интернет-журнал «Лицей». 10. 2014.
Акбулатова вырулила-таки к истине! Для Лазурина повторять собственную жизнь в виде «художественной правды» было излишне. Лазурин надеялся на лучшее, знал про экономические ножницы: на разнице стоимости сельского и городского труда зижделась вся великая Россия, зижделись соседние республики и братские страны, почитай: полмира зижделось, - такова была плата за равновесие сил с американским неофашизмом. Из той половины мира осталась у России в союзниках одна Сирия, всех предала бывшая великая держава, и неодеревенщики не устают ныть, на кой-де чёрт та Сирия нужна, свой хлеб сами съедим, загуляем-запьём и ворота запрём...
Знал, как выкачиваются денежки из деревни, и Белов, говорил (до августовского путча банды Ельцина в 1991 году) на заседании Верховного Совета СССР:
«Я хотел вам показать деталь от агрегата Е-302. Пять дней назад механик в моём колхозе чуть не стукнул ею меня по голове. Эта железяка стоила в 1987 году всего 87 копеечек, в июле 1989-го она уже стоила 8 рублей с лишним, а нынче – 10 рублей 53 копейки. Я хотел передать её на память министру финансов, но трактористы сказали: покажи и привези обратно, потому что это дефицитная штука. Вот за этих крестьян уже решили, что делать с землёй, решили, что делать с убыточными колхозами: решили продавать с молотка».
В. Белов. «Внемли себе». 1993.
Степан Разин не явится – не те времена, но песни про него за столом, бывает, поют... Лазурин вряд ли читал воспоминания о Василии Макаровиче Шукшине, повозмущался бы Беловым снова!
«Прочитав сценарий «Степана Разина», я сунулся с подсказками, моё понимание Разина отличалось от шукшинского. Разин для меня был не только вождём крестьянского восстания, но ещё и разбойником, разрушителем государства. Разин с Пугачёвым и сегодня олицетворяют для меня центробежные силы, враждебные для русского государства. Советовал я Макарычу вставать иногда и на сторону Алексея Михайловича. «Как же ты так... – нежно возмущался Макарыч. – Это по-другому немножко. Не зря на Руси испокон пели о разбойниках! Ты, выходит, на чужой стороне, не крестьянской...»
В. Белов. «Тяжесть креста».
Время перекинуло коромысло с плеча на плечо, теперь чуть не все – монархисты, ослеплённые сказками про счастье жить в Российской империи. Туда же и Белов. Никакой, мол, не герой Степан Разин! Сколько сил извело государство на борьбу с ним! Шукшин, приделай к фильму иной конец, режиссёр, разум царский просвети! Царю вели, пусть посадит бунтаря на трон, потом пересчитают, у кого больше головушек в канаву полетело... Должны за головами явиться и отчётный период, и счётная комиссия... С таким бухгалтерским подходцем восстания нигде не начинались. Кино – другое дело, у него директор есть, на царский трон расходование казённых денег контролирует...
Был Белов-радикал, дерзивший времени советскому. Явился Белов-консерватор, Шукшина молил тяжёлую царскую участь осознать. Спалили старорежимную жизнь, а Советы крепче того, мол, ухватили за бороду крестьян, ВКП(б) читается скептиками как «второе крепостное право, большевистское». Поздний Белов поучает себя, раннего: покуда есть бог, мы, овцы заблудшие, станем уповать на него, и жизнь наладится. Спор с собою – одна из непременных черт личности, склонной к развитию, когда вчерашний здравый смысл поглощается сегодняшним прозрением или очередным затмением; об этом написано множество романов и повестей, не говоря о стихотворениях...
Своё рассуждение я вывожу в свет не первый раз, и всякий раз спрашивают: «Так что же, надо было Белову не писать совсем?»
Считая литературу денежной работой, – платили недурно, хотя и не всем, – как тут не писать. Числя за литературой некую каплю воспитательного воздействия, – Белов, конечно, надеялся на сие, схватился за голову при виде результатов, – писать не стоило. Пиши, потом остаток дней стыдись – хороша жизнь!
Пока что он в самом начале пути, хвататься за голову не намерен:
«...Чёрт возьми, но ведь 25 лет прошло с тех пор – четверть века! До каких пор нельзя писать того, что было тогда? Ведь в рассказах нет и сотой доли всей правды, всей тогдашней действительности, ведь если б описать то время по-настоящему честно, то куда бы было этим двум рассказишкам! («Самовар» и «Скакал казак» – А.А.) И многие ещё не знают, что пережили тогда русские люди, а самое обидное, что и знать не хотят – вот что обидно! <…> 23 апреля 1967. <…>
«Целина» в подмётки не годится «Тихому Дону» <…> при содержании ограниченном, навеянном весьма преходящими явлениями и идеями. (Помяни моё слово: пройдёт десяток-полтора лет, и то, что делалось в деревне начала 30-х годов, будет всеми считаться ошибочным.) В этой ситуации <…> не меньше трагизма, чем во время гражданской войны, но Шолохов в «Целине» смазал этот трагизм. Если автор «Тихого Дона» велик и недосягаем, то автор «Целины» почти не выделяется в ряду прочих и отнюдь, впрочем, не маленьких художников. <…> 23 декабря 1967». В.И. Белов – В.В. Петелину.
Насчёт десятка-полутора лет, по прошествии которых историю злоумышленно перевернут с ног на голову, Белов в 60-е прикидывал пророчество с запасом, но история развивалась ещё быстрее, опережая самого «пророка»... Ленинградский приятель Белова, более рассудительный, композитор Валерий Александрович Гаврилин записал для памяти, опустил листочек в ящик стола: куда с той мыслью сунешься, кого остановишь! «В начале 70-х годов в учёных и культурных кругах уже вовсю говорили о крахе государства, который должен совпасть с 1000-летием крещения Руси…» В. Гаврилин. «Слушая сердцем». С.-Пб, 2005.
Русофилы нападали на режим с другой стороны, ошибки в своих атаках отчасти прозревали: «…Все мы были тогда молоды и задиристы… Первые признаки разгрома советского государства уже веяли над землей, но мы не придавали им большого значения и даже рады были некоторым буревестникам. Надо признать этот факт». В. Белов. «Тяжесть креста».
Неославянофилов и новоявленных западников по отдельности нельзя назвать стороной конфликта в их постоянной борьбе против государства, плюя друг на дружку, они были невольными союзниками. Наполненное на верхней палубе теми и прочими предателями, подобно речному теплоходу, где публика, и злонамеренная, и беспечная, столпилась любоваться кровавым закатом, государство-корабль имело критический, как внезапно выяснилось, крен на сторону, обращённую к Западу...
Внимательные наблюдатели, подобно издателю машинописного журнала «Вече» Владимиру Николаевичу Осипову, сидели по тюрьмам. Геннадий Михайлович Шиманов, один из авторов «Веча», вспоминая 60-70-е, часть которых прошла у него в «психушках», коренной вопрос времени описывал так:
«Правильно ли мы, русские патриоты, себя ведём, выступая, по существу, единым фронтом вместе с так называемыми «демократами» (диссидентами, речь о 1970-х годах – А.А.) против Советской власти?.. Рухни завтра Советская власть, и кто станет хозяином России? При столь подавляющем превосходстве антирусских сил даже в самой России, не говоря уже о всей мощи Запада, которая будет брошена на помощь его ставленникам и союзникам в нашей стране, на что же надеяться русским патриотам? Только на чудо. Потому что придут к власти силы, неизмеримо худшие по сравнению с теперешним режимом… Значит, нам надо твёрдо и недвусмысленно стать на сторону этого режима, как бы он ни был плох и поддерживать его против западников… <…> Я думаю теперь, что в принципе эти соображения были верны, но так сказать, вопиюще однобоки в том отношении, что я не догадывался об истинных размерах еврейской власти в нашей стране… Думаю, евреи поняли мои мысли о Советской власти намного лучше русских патриотов, которые в идеологическом отношении отстают от своих конкурентов на целый порядок». Геннадий Шиманов. «Наш современник». № 5, 1992.
Увы, писатели, в первую очередь русские, полагая себя «водителями русского духа», начали целыми романами и повестями, очерками и поэмами (покусанными для виду цензурой), да и просто анекдотами, составлять досье на беспощадное (читай, преступное), по их мнению, государство, а именно: Абрамов, Акулов, Астафьев, Белов, далее по алфавиту, притом Яшин был в списке не последним, а в числе первых. Истинные манипуляторы истории – на самом верху – потешались слепой активностью «деревенщиков» и не спешили открывать своих замыслов: пока недогадливая публика копится на одном борту, любой писатель хорош, если помогает опрокинуть теплоход, читай – свергнуть Советскую власть!
Белов, не боясь подобных громов и молний, в 70-е начал эпопею своей, во многом антишолоховской, «целины»... Беру из секретного шкапчика (раритет!) книжечку стихов – «Деревенька моя лесная». 1961 год. Колхозная идиллия, гимн председателю:
Я памятник живому / Поставил бы ему, / Чтобы всегда стоял он, / Не умирал в веках, / В кепчонке полинялой, / В болотных сапогах.
В поэме памяти матери («Наш современник». 2006, № 3) Белов обращается к её покойным ровесницам:
Что же, милые, всё вы молчите? / Или ветер вестей не донёс?
Умирает ваш давний мучитель, / Остывает родимый колхоз…
Понимание, что колхоз – «мучитель» созревало не столь долго, не полвека, оно всегда подспудно жило в авторе, когда ещё и сам был колхозником-подростком – возил на санях сено, баловался куревом, изображая из себя конторского счетовода.
Институтский наставник Белова, происхождением рыбинский дворянин, Лев Иванович Ошанин углядел в стишках студентика, уже члена КПСС, нечто кулацкое! Прозревал – сказать вслух было немыслимо – прозаические подступы Белова к «Часу шестому», к антисоветской эпопее о колхозах? Эпопеи ученик ещё не замыслил, и понятие кулачества применительно к себе даже в конце жизни, в старческой, в приторной поповской риторике, Белов счёл несправедливым: «…сознаю, что мне далеко до христианского всепрощения, хотя и стремлюсь к православной вере. Помню, какая удушливая горечь всколыхнула однажды мою душу, какая обида обожгла сердце, когда в Литинституте руководитель поэтического семинара Л.И. Ошанин, человек в общем-то безобидный, назвал моё стихотворение кулацким».
В. Белов. «Тяжесть креста».
На тестя, когда за первые рассказы «контрой» величал, Белов не обижался, но руководитель семинара – ближе тестя, ближе отца родного, увы, если на ум приходил Ошанин, обида заслоняла смысл слов: "...тесть Сергей Дмитриевич Забродин, пусть и гордился моими литературными делами, называл меня контрой, хоть я и служил секретарём РК ВЛКСМ. Тесть всего лишь за то, что был правоверным марксистом, отсидел в лагерях восемь лет". . В. Белов. «Тяжесть креста».
Много риторики да маловато логики! Комсомольский функционер пишет рассказы, за которые тесть величает автора «контрой», это уже драма! Солженицын пока зреет, «нобеля» не всучили ему, но контры развелось: столь звёзд на небе не наберётся! Лучше бы, не играя бездумными словами, не скороговоркой, внятно разъяснить, за что «отсидел» тесть: явно не за то, что «был правоверным марксистом». Дочь «марксиста», Ольга Сергеевна Белова, недавно приоткрыла истину: «Мой дед был обеспеченным человеком – держал магазин мужской одежды возле Невского проспекта, был компаньоном компании «Зингер».
Музей-квартира В. И. Белова. https://newsvo.ru 03.08.2020. Однако не «компаньоном», то есть совладельцем фирмы, но – акционером. Другое существенное обстоятельство: полагают, что фирма «Зингер», имея по всей России разветвлённую сеть продажи и обслуживания швейного оборудования, в Первую Мировую прирабатывала шпионажем в пользу Германии, - находка для "людей в скромных костюмах"...
Впрочем, обиду на Ошанина (см. «Тяжесть креста»), мелкий воришка-де Лев-то Иванович: крал строчки у своих учеников, Белов до поры утаил, наоборот, попросил написать послесловие – напутственную заметку – к своей прозаической книге «Речные излуки», стесняясь, якобы, донимать заботами главного наставника – Александра Яковлевича Яшина (Попова), иначе – оставаться в долгу у земляка, деревенским это хуже, досаднее самой смерти. Сказал бы прямо: Ошанина распевает вся страна: «Течёт Волга», «Пусть всегда будет солнце», Яшина же, хотя и живёт в центре Москвы, всё равно числят вологодским, деревней, лапотником. Белову пришла пора посостязаться и с Яшиным...
«В середине девяностых годов мне довелось прочесть дневник Яшина, в котором он делал записи о своей поездке в Тимониху к Белову весной 1966 года. Здесь опять вспоминается история с предисловием Ошанина и проскальзывает яшинская обида. Вот строчки из дневника:
“Я вспомнил историю с ошанинским предисловием и покаянное письмо Белова на моё имя. И вдруг узнаю, что он всё-таки послал Ошанину свою книгу. Почти поссорились”. Кстати, в этой же записи от 19 марта 1966 года есть и другие нелестные для Белова строки: “Утром дочитал рукопись Белова (очерк) “В родных палестинах”, которую у него не принял Твардовский. Понял, почему Ф. Абрамов, прочитав этот очерк, говорил мне, что Вася “не прост”, “не так прост”, “Хитрый он мужик” и т. д.“ Прёт тщеславие, которое в жизни он тщательно скрывает, рисуясь простачком”. Впрочем, в дневниках Яшина это одно из немногих мест, в которых сквозит обида. Чаще встречаются восхищение и восторг. Например запись от 22 марта: “Перечитал “Привычное дело” (вторично). Ростом Вася с ноготок, а талант дай Боже!..”»
Василий Елесин. «Наш современник». № 10, 2001.
Обида Яшина проста, понятна, желательно снова подивиться догадкам и прозрениям Ошанина. «Речные излуки» с напутствием Ошанина вышли в «Молодой гвардии» в 1964-м, в год окончания Беловым Литинститута, в 1966-м появилось «Привычное дело», которое «молодогвардейский» же критик Виктор Чалмаев советовал не печатать (см. выше у В. В. Петелина): явная, мол, хула на колхозный строй.
Чувствовал Ошанин: времена меняются, всё становится с ног на голову, и это ещё не конец, превозмог себя, дал ученику доброе напутствие... Предвидел Лев Иванович, что вместо шолоховского Тимошки Рваного читателям будет явлен беловский Павел Пачин-Рогов: роман «Кануны» не заставил себя ждать, то был тихий, «застойный» 1972 год...
Удозорили шолоховские коммунисты Тимофея Рваного, застрелили, но вскоре погибли и они. Враги колхозной жизни тогда, в 30-х, ещё не перевелись, спустя полвека их наследники добились своего... Сомнений в правоте советской власти, какие теперь пытаются повесить ему на шею, и прочих глупостей, вроде поповщины, монархизма, Шолохов не закапывал в «Поднятой целине», и гибель его героев, организаторов колхозов, героев своего времени, оптимистична. За него рассуждать не стоит, но не собирался же Михаил Александрович соглашаться с молоденьким лукавым вологжанином, что «Целина» в подмётки не годится «Тихому Дону» <…> при содержании ограниченном, навеянном весьма преходящими явлениями и идеями». (В.И. Белов – В.В. Петелину. 1967).
«В толпе, окружившей Шолохова, функционер ЦК ВЛКСМ Гена Серебряков давил мне на ботинок, чтобы я не сказал лишнего, но я и не говорил лишнего, я только спрашивал нечто лишнее. Даже вроде бы упрекнул Михаила Александровича за "Поднятую целину"... Я спросил, сколько надо было иметь пудов зерна, чтобы угодить в число раскулаченных. "Сорок пять пудов, – глухо промолвил Шолохов. – Иногда даже меньше". Что значили сорок пять пудов даже для иногородних, не говоря о коренных жителях Дона? Я сказал, кого и как раскулачивали у нас на Севере, но клевреты Сергея Павлова (первый секретарь ЦК ВЛКСМ - А.А.) быстренько усадили Шолохова в машину и увезли. В доме, где прошло детство Шолохова, мы пели хором "По Дону гуляет" и другие донские песни. Казахский поэт друг Евгения Евтушенко Олжас Сулейменов, тоже вскормленный нашим институтом, тут же гнусно и втихаря перефразировал песенные слова, получилось, что гуляют подонки».
В. Белов. «Тяжесть креста».
Упрекал Белов своим вопросом не Шолохова, упрекал Время, которому Шолохов служил отнюдь не безоглядно, служил разборчиво, не одобрял многих методов коллективизации, писал на самый верх, ходил к Сталину, рисковал жизнью: пока до бога доберёшься, архангелы голову оторвут...
Отпор Белова автору «Поднятой целины» в художественном виде ещё вызревал. Герой трилогии «Час шестый» умрёт не под плетнём, не как бандит – вчерашний кулак... Беловский раскулаченный – мельницу построил своими руками – Павел погибнет на Великой Отечественной как герой своей земли, обороняемой от иноземных захватчиков. Казалось бы, читателю-то какой простор: то и другое – правда...
Встреча писателей с Михаилом Александровичем Шолоховым, организованная ЦК ВЛКСМ, проходила в Вёшенской июне 1967 года. На ней побывал и первый космонавт Юрий Алексеевич Гагарин.
«Особо запомнился слух о том, что казаки рухнули на колени, увидев сходящего по трапу из самолёта Белова: мы Вас столько ждём, Ваше Величество... Василий Иванович сердился, но сходство с императором было налицо. (Анекдот! Видят ли читатели наружное сходство вологодского крестьянина Белова с «русским немцем» Романовым? – А.А.)
Солнце уже зашло. Око прожектора нацелилось на трибуну и высветило верхушки ближних деревьев. Михаил Александрович сделал шаг вперёд, стряхнул пепел с неизменной папиросы и ненапряжённо, с хрипотцой кашлянул в микрофон, устанавливая тишину. Дождался, когда угомонились вороны, деловито рассевшиеся на карнизах церкви, и обратился к собравшимся: "Вёшенцы! К нам приехал Юрий Гагарин и писатели. Дадим им слово". Юрий Алексеевич подошёл к микрофону и начал рассказывать о подготовке к полёту, аппаратуре корабля, ощущениях космонавта. Степняки-хлеборобы, столь далёкие от внеземных заоблачных высот, слушали его с неослабевающим вниманием. Девушки смотрели с нескрываемой любовью, матери – с лаской, отцы и даже деды расправляли плечи и горделиво подкручивали усы – знай наших!» В. Ганичев. ganichev.voskres.ru
Гагарин покинул шолоховские степи раньше других гостей, его ждали на юбилее Комсомольска-на-Амуре. Вёшенцы и гости, по словам Валерия Ганичева, увидели, как самолёт заплясал в воздухе: в минуту расставания лётчики передали управление в руки космонавта.
О советско-болгарском клубе – тактическом манёвре русофила Ганичева и его соратников – известно достаточно много. Увы, идейная борьба свелась к противопоставлению советской и монархической России, с явным креном, как теперь очевидно, в штопор. Идеалисты тех дней, кто покуда жив, кусают локти, урожай собирает третья сила, черти, без боя прошедшие в монастырь (см. В. Шукшин. "До третьих петухов")...
«Как-то сам собой возникал центр людей, занимающих определённые должности и владеющих (?? – А.А.) русским национальным сознанием. <…> Там бывали Ланщиков, Олег Михайлов, Василий Белов, Валентин Распутин. <…> Мы оправдывались уже тем, что заседания клуба проводили в самых разных республиках, в частности, в Грузии. <…> А из той поездки в Грузию помню, как Вадим Кожинов и Сергей Семанов в самолёте, когда мы летели уже из Тбилиси домой, встали где-то над Краснодаром со своих кресел и заявили: "Мы пролетаем над землей, где героически погиб Лавр Корнилов, просим всех встать!" И все встали, даже секретарь ЦК ВЛКСМ Камшалов постоял. А это всё-таки 1972 год был». В. Бондаренко – В. Ганичев. www.voskres.ru/articles
Полёты, в которых стало витать присутствие не космонавтов, а белогвардейцев, были первыми ласточками отнюдь не возрождения русского духа, а его внезапной, как гибель Гагарина, капитуляции перед третьей силой, которая выхватила рычаги управления и у советских, и у русских, и теперь гнёт русское национальное сознание в бараний рог, гнёт с невиданной ранее страстью...
...Я слышал притчу про Белова в такой транскрипции, что к станичникам, с утра ожидавшим традиционного выхода атамана, вышел, ни о чём таком не зная, Василий Иванович, старики в тумане приняли его за своего вождя, тоже низкорослого, за Михаила Александровича Шолохова, встали, поклонились...
Феликс Феодосьевич Кузнецов на Пленуме правления СП России в 1999 году в зале Вологодской филармонии рассказывал свой вариант бухтинки... Кузнецову подарили несколько книг, как нарочно, завернули в такую трескучую бумагу, будто в руках взрывалась петарда. Кузнецов, нимало не стесняясь, то разворачивал обёртку, любовался книгами, то запаковывал подарок, через минуту – снова... Я с видеокамерой сидел неподалёку – выступающих на сцене во время кузнецовской гремучей возни было не расслышать, да и те, на сцене, досадовали. Не раз я грозил кулаком – напрасный труд. Показал Владимиру Валентиновичу Кудрявцеву: дай старику под бочину, чтобы не шалил, начальник департамента культуры обиженно отвернулся: ему не по чину – призывать к порядку директора Института Мировой литературы! В перерыве я устремился к Кузнецову – объявить порицание за простонародные манеры; весёлый румяный старик был так счастлив, так обаятелен в своей радости, что мои намерения стали проходить. Нет бы включить видеокамеру, которую держал в руке вроде гири! Бухтина Кузнецова про Белова из памяти стёрлась... Подошёл белоусый заместитель губернатора Иван Анатольевич Поздняков: «Моя машина завтра в вашем распоряжении!» Кузнецов кивнул ему и со смехом продолжал тешиться увлекательной донской притчей про Белова, то есть собирался с мыслями, вот уж отвёл бы душу на сцене... Тут из-за спины Кузнецова объявился раздосадованный Белов и прокартавил: «Феликс, если ты начнёшь про меня, то я расскажу, что ты у себя в институте укрываешь двоих евреев!»
Последняя, третья часть антиколхозной, антисоветской эпопеи Василия Белова – «Час шестый» была напечатана в журнале «Наш современник» в 1997-1998 годах при новом редакторе – Куняеве. Станислав Юрьевич поддался обаянию дружбы с Беловым, «Наш современник» всё-таки не «Новый мир», совсем зачуханный с начала 1990-х годов. Предыдущей частью – «Годом великого перелома» – Белов отвратил прежнего редактора Сергея Васильевича Викулова: красными листьями клёнов догорает Советская власть, а Белов пишет, мол, так ей и надо!
Возвращаясь, как в 60-е, в странствия по столичным журналам, в 1989 году ту вторую часть, отвергнутую Викуловым, Белов отдал в «Новый мир» Залыгину, прозаику средней руки, без меры прославленному «экологу», фронтмену кукольной партии противников «переброски рек», конечной целью кукловодов было – оттолкнуть Среднюю Азию от СССР; Сергей Павлович стал уступать возрасту, бесы лестью и наградами перетянули его к себе.
Час шестой – время наибольшей активности тёмных сил, норовящих, дескать, закончить своё святотатство до рассвета... Белов вспоминал 60-е годы, раскладывал пасьянс из журнальных медведей, лисиц и волков. Взять тот же «Новый мир»:
«В «Новом мире» у меня был приятель Юра Буртин, я считал его русским и говорил с ним без обиняков, честно. Это не помешало Юре углядеть в моих действиях антисемитские наклонности. Игорь Виноградов, сидевший в то время в редакции, в разговорах постоянно провоцировал антиеврейские темы. Однажды он при мне и Инне Борисовой заявил, что он чистокровный татарин. Его поздние статьи обнаруживают совсем иное происхождение автора». В. Белов. «Тяжесть креста».
Виноградов не стал дожидаться окончания беловской трилогии, не вытерпел, читнул в своём «Новом мире» – амбиция дороже, наших бьют – самое начало второй части. На то он и критик, чтобы по капле воды или вина судить о содержимом всего сосуда, но насчёт «разваливающейся композиции», «иллюстративности» претензии его к Белову несостоятельны, плохо совсем другое – Виноградов не бранит антисоветчину... Той антисоветчины совсем уж простой читатель может и не увидеть, монархист православнутый, наоборот, может захлопать в ладошки, ибо чтение весьма увлекает изобразительной силой. Эпоха, пусть односторонне, с явными провалами вкуса – о Сталине, выписана местами не хуже, чем у Шолохова. Жаль, что Виноградов не допытался до ответа по существу дела, но прав был безоговорочно, когда обращался к Белову с вопросом о причинах внезапного, бурного всплеска коллективизации. Самые дотошные архивисты – забубённые сторонники идеи о Сталине-агенте жандармов, даже такие десталинизаторы вынуждены были открыто сказать: на руках у них ничего нет, их карта бита, но Белов не каждый день смотрел бесовское изобретение, то есть телевизор, пропустил сообщения, что миф лопнул.
«О «связи Сталина с охранкой» широкая американская, а затем и мировая общественность узнала 18 апреля 1954 года из выступления на пресс-конференции в Нью-Йорке дочери известного русского писателя Л. Н. Толстого – антисоветчицы Александры Львовны. Она тогда огласила «письмо Ерёмина». Надо отметить, что уже в момент выхода публикации у многих специалистов, исследовавших эту проблему, возникли сомнения <…> Западные исследователи, а также учёные из числа русской эмиграции – Г. Аронсон, Б. Суварин, М. Тителл, Р. Варга, М. Вейнбаум и другие провели не один диспут по этому вопросу и пришли к выводу: «письмо Ерёмина» является фальшивкой. <…>
Хотя было доказано и другими исследователями деятельности Сталина, что «письмо Ерёмина» фальшивое, пасквиль сгодился через три десятка лет. Это было в годы перестройки. Нашлись двое «глубоких исследователей» жизни Сталина: профессор Г. Арутюнов и профессор Ф. Волков, которые 30 марта 1989 года опубликовали в газете «Московская правда» статью «Перед судом истории». Они якобы нашли следы того, что «Сталин был агентом царской полиции». Но на поверку их творчество оказалось «мыльным пузырём». <…> По словам доктора исторических наук, директора Государственного архива РФ С.В. Мироненко в России из-за бюрократического характера любые документы регистрируются и хранятся в огромном количестве копий. Поэтому даже если бы была поставлена задача изъятия документов о сотрудничестве Сталина с охранкой, она была бы не реализуема. После развала СССР в эпоху ельцинского безвременья некоторые либерального толка писатели и публицисты предпринимали попытки актуализировать эту грязную тему – десталинизация была в разгаре. Нужны были сюжеты, да поострее. Даже старые, уже отвергнутые. И пошла писать губерния!
Анатолий Терещенко. «Сталин и контрразведка».
Издательство «Аргументы недели». 2016.
«Настоящий историк всегда докопается до истины. Тем более в нашей бюрократической стране, где один документ зарегистрирован во множестве мест. К примеру, принято какое-либо решение неким органом власти, в связи с чем оформляется документ. Он обязательно подписывается конкретным должностным лицом, документу присваивается делопроизводственный номер, его заносят в реестр, где указаны его реквизиты. <…> копии настоящего документа рассылаются в другие инстанции – органы власти (вышестоящие и нижестоящие), в смежные организации. Им перед отправкой присваивают исходящий номер в качестве корреспонденции. А потом тот орган власти, который получит эту корреспонденцию, присвоит документу свой входящий номер, занесёт в свой реестр и т. д. Архивы и хранящиеся в них документы разоблачат любую фальшивку. В своё время сотрудники нашего архива легко разоблачили "документ" о том, что Сталин был агентом охранки. Мне самому как-то один пытливый деятель показывал копию <…> протокола о сотрудничестве между НКВД и гестапо, который подписали Лаврентий Берия и Генрих Мюллер. И без архивов было ясно, что фальшивка».
С. Мироненко – В. Хамраев. газета "Ъ". 20.04.2015.
С.В. Мироненко – тот самый доктор исторических наук, с 2016 года – научный руководитель Государственного архива Российской Федерации, в последние годы – ярый антисоветчик, сокрушитель многих «мифов сталинской эпохи», которого не менее нелепый (доска в честь Маннергейма) министр культуры РФ В.Р. Мединский изгнал с должности, пожурив: негоже техническому лицу, архивной мыши, становиться фигурой политической – толкователем истории, в то время как у властелинов Кремля наклёвывается на историю белогвардейско-поповский взгляд... Роль у бывшего директора – полная синекура, но насчёт фальшивки о Сталине – агенте охранки даже шуганутый, обиженный Мироненко взглядов не изменил: фальшивка, миф, дурь...
На этом мифе о Сталине-провокаторе, как на ниточке, у Белова до сих пор висят причинно-следственные ходы его эпопеи, так и нитки нет уже, – осталась игрушка для дурачков...
«Отчаяние и растерянность опять охватили генерального, ударились куда-то вниз, ноги его ослабли, на лбу выступил пот. «Да, марионетка! Он лишь орудие в чужих масонских руках…» Нет! Всё будет по-иному… Он бросил под ноги ленинским апостолам миллионы мужицких душ. Иначе его давно бы отстранили от руля великой страны».
В. Белов. «Час шестый».
Стоило бы задаться вопросом: почему сплошная коллективизация (проведённая ретивыми чиновниками бесшабашно и преступно, как полагают антисталинисты, обернувшаяся голодом 1932-33 годов) началась именно в 1929 году, после статьи Сталина «Год великого перелома» («Правда». 7 ноября 1929). И ответить так, как известно было многим, в том числе, безусловно, и автору хроники «Час шестый», не сказавшему о причинах коллективизации намеренно, зная, что автора осмеют; Белов пошёл в угоду давнему образу собственных мыслей и новейшему – буржуйская власть – общественному запросу.
Запустил бы бухтинщика Киндю Судейкина в Америку, там в октябре 1929 года разразилась банковская катастрофа – Great Depression, дела покатились под гору не лучше, чем в Советской России. Пусть Киндя, лёжа на барачных нарах среди голодных безработных, на хорошем русском языке разъяснял бы им сермяжную правду об устройстве мира. Все человеческие жертвы коллективизации, убеждал бы Киндя, хулителям её надо будет отнести к числу людских потерь Второй Мировой войны: без колхозного хлеба – частной собственности крестьян, насильно отнятой государством, брошенной по дешёвке на хищный Запад в уплату за индустриализацию, без колхозов, читай, без танков и самолётов, против того же Запада доколхозный СССР никак не выстоял бы.
А пока – нет ни тракторов, ни машин, ни станков, везите скорее железяги к русским в обмен на хлеб да оставайтесь жить в России – лучше места нет. Сталин объявил: надо России потерпеть десять лет, там и чёрт не страшен, и чёрту рога обломаем, и шерсть опалим... О, заплакали бы безработные! Одели бы Киндю в шерстяной пиджак с черепаховыми пуговками, скинулись бы на хромовые сапоги со скрипом, а закусить, извини, как и в России, – варёной крапивой. Белов определил Киндю, чтобы не говорил лишнего, в тюрьму, опять же – «за язык». На самом деле, без Кинди, оказавшегося на нарах у себя на родине, и заплакали голодные американцы, и поехали, – с семьями прибыло их в СССР почти сорок тысяч душ... Больше всех из стран Запада помогли Советскому Союзу американцы. Великие стройки СССР первых пятилеток – Магнитка, Харьковский, Сталинградский тракторный, автозаводы в Москве и в Нижнем Новгород – были осуществлены с помощью американцев... Одних специалистов-инженеров голод выгнал из-за океана двадцать тысяч, и они старались добросовестно, к примеру, на Днепрогэсе шесть специалистов из США были награждены орденами Трудового Красного Знамени.
Надо отметить, что несмотря на столь оживлённые торговые связи, на политическое признание Страны Советов – установление дипломатических отношений на уровне посольств – янки ухитрились только в конце 1933 года, когда определилась политическая физиономия Германии, когда лавина американских денег в немецкую экономику начала приоткрывать истинные долгосрочные упования США: второй акт войны Запада против России, поскольку Первая Мировая была лишь проверкой баланса сил, разведкой боем...
У «новомирца» Игоря Виноградова – в рассуждениях о беловском романе «Год великого перелома» – ни слова, ни намёка об истинных причинах коллективизации, одно лишь утверждение, что обсуждаемый автор, Белов, и не попытался осветить истинных причин того хода истории...
Игорь Виноградов. «Московские новости», 30 апреля 1989:
«...С одной стороны, перед вами книга, в которой есть и сила, и правда, и энергия художественного выражения, хотя это и не значит, что в чисто художественном отношении ей нельзя предъявить серьёзных претензий. Нет, «Хронике» достаточно далеко ещё до того, чтобы быть шедевром русской прозы, и при более обстоятельном критическом её разборе можно было бы без особого труда показать и многие слабости ее ненадёжно сколоченной, порой просто разваливающейся композиции, и явное преобладание в ней принципа пусть благородной, но всё-таки иллюстративности, отчего судьбы персонажей, приобретая преимущественно типажный характер, почти утрачивают <…> «человековедческий» интерес, который составляет всегда истинный нерв романной прозы. <…>
есть в этой книге и то, что повергает просто в растерянность. Потому что всякий раз, как В. Белов покидает область непосредственного изображения народной беды, в его повествовании появляются мотивы, призванные звучать как будто бы тем или иным объяснением всей этой чудовищной катастрофы <…>Но тогда как надо понимать многозначительные слова автора о том, что именно им, силам этого зла, «угрюмый генсек» и «швырнул под ноги сто миллионов крестьянских судеб», ибо «за всё надо было платить», тем более за неожиданно подвернувшуюся «мономахову шапку»? <…> Сталин, как изображает его В. Белов, оказался <…>заложником в руках сплочённой банды замаскированных недобитых троцкистов, рвавшихся осуществить свои «антимужицкие» идеи. Они шантажировали генсека угрозой разоблачения его былых связей с охранкой. (Последнее утверждение принадлежит критику, у Белова одни робкие намёки – А.А.) <…> борьба, которую ведут против России те, кто сейчас правит ею, это, оказывается, «борьба отнюдь не классовая», но «скорее национальная, а может, и религиозная»... И прозревающий Прозоров с ужасом спрашивает себя: «Но кто дирижирует всей этой свистопляской? Кто покорил страну?»
Браня автора за однобокость повествования, Виноградов в очередной раз, как и в 1960-е (см. «Тяжесть креста»), вылез со своей любимой темой: евреи «покорили страну» или Белов так не думает? «И вот тут уже я хочу задать прямой вопрос самому В. Белову: действительно – кто? И если в самом деле опять иго, то чьё?
Игорь Виноградов. «Московские новости», 30 апреля 1989.
Помню удовольствие, с каким в начале 1970-х читал «Кануны». С возрастом любое чтение перестаёт приносить прежнюю радость, обыденная пелена застилает собою всё. Я не верил тогда словам академика Н.М. Амосова, что в книгах остаётся наблюдать, как автор выплясывает, протаскивая за спиной некую идею, да выкручивается в письмах издателям, когда видит, что заврался.
«Час шестый» Белова, растянутый сочинением и печатанием на двадцать лет, по мере чтения тоже угасал в сознании, эстетическое ликование сменялось полным неприятием: зачем вода льётся на вражескую мельницу? Явные враги русского мира с середины 1980-х сидят в Кремле, автор был вхож к Горбачёву, а окончание «Часа шестого», антисоветского, созрело аж в 1998 году! («Наш современник», 1997, № 9, 10; 1998, № 2, 3).
Автор трилогии вначале бился головой в стену, затем ломился в открытую дверь, – жизнь внезапно обогнала его, – «диверсия» плелась с отставанием («с открытием темы опоздано» – А. Солженицын. «Новый мир», 2003) лет на пятнадцать, когда все публицисты давно отстрелялись, когда и писателям, и читателям следовало поворачивать штыки в обратную сторону... Впечатление всё-таки складывается не только от языка, от художеств автора, сколько от тенденции, кипящей в авторе. Тут уж мало кто постесняется подтвердить вывод «простого» читателя Александра Ивановича Лазурина: опять – «идеологическая диверсия»...
До появления «красного кирпича» (у Солженицына – «Красное колесо») – тысячи страниц, на которых «Час шестый» собран полностью, я читал отдельные отрывки в журналах, потому не увидел фактических ошибок, часто лезущих в глаза во многих текстах, будь то книга или плакат.
Приношу редактору «красного кирпича» Александру Александровичу Цыганову номер «Н.С.», прочитанный накануне (хотя вышел он несколько лет назад). «Изволь исправить ошибку! Косарева, главного комсомольца, величали не так, как тут написано. Не спорь, пиши: Александр Васильевич! Фигура отнюдь не собирательная, историческая!» Цыганов пошёл звонить Белову... В те дни Цыганов не показал редактируемого им «красного кирпича», подарил готовую книгу. Ага, Косарев исправлен, но русские немцы, полярники Отто Юльевич Шмидт и Владимир Юльевич Визе плывут на ледоколе по северным морям и не знают, что Белов дал Визе отчество – Юрьевич. Замаскировал? А вдруг бы внимательный работник органов глянул в командировочное предписание и задумался... Герой Гражданской войны латыш Ян Фабрициус (в честь которого назывался пароход с переселенцами) награждён четырьмя орденами Красного Знамени, а не Красной Звезды (учреждённой после гибели Фабрициуса)...
Вышло 7-томное собрание сочинений Василия Ивановича Белова, я с ироническим пафосом воскликнул: «Что же со мной-то не посоветовались?!» Цыганов чуть не подавился смехом...
Насчёт составителей собрания Цыганов, читавший тексты раньше их, игру слов не поддержал: «Все ошибки – на мне!» Конечно, редколлегии не пристало снижаться до редакторской скрупулёзности, там сплошь свадебные генералы: председатель СП России Валерий Ганичев, члены-корреспонденты АН России Феликс Кузнецов, Николай Скатов, зам губернатора Иван Поздняков, заведующий кафедрой Вологодского университета Сергей Баранов.
Перечитываю тексты в интернете: ошибки (не только про полярников) – на своих местах. Другие тома – другие ошибки, о них – далее, будет чем развлечься, не говоря про опечатки.
Ошибки сознания, уводящие от правды, – штука непростительная, «с занесением в личное дело»!
Нашему «трудному» времени подходит латинская мудрость:
Nos nihil magni fecisse, sed tantum ea, quae pro magnis habentur, minoris fecisse. Мы ничего не сделали великого, но только обесценили то, что считалось великим.
Про московский и питерский мыслящий тростник нечего и говорить. Почувствует, откуда ветер подул, видит, откуда палкой замахнулись, и – клонится сообразно обстоятельствам. Вологда не лучше – подмосковная Сибирь, животрепещущие моменты истории согласует с мнением начальства.
Литературный критик Василий Александрович Оботуров – фигура показательная. «Насчёт В. Оботурова. По-моему, это очень умный перспективный парень». В.И. Белов – В.В. Петелину. 14.08.69.
Оботуров не знал истинных намерений Белова по развёртыванию трилогии; Белов не спешил открыться всем, как открылся в письме к надёжному товарищу (Петелину, потом и с ним разругался) после знакомства с Шолоховым и уничижительного отзыва о «Поднятой целине»: «…то, что делалось в деревне начала 30-х годов, будет всеми считаться ошибочным». В. И. Белов – В. В. Петелину. 23 дек. 1967.
Оботуров, познакомившись с романом Белова «Кануны», словно конягу на лугу, стреножил автора, написал в 1972 году: «Незачем уже кого бы то ни было убеждать в пользе коллективизации… Деревня жила так, как это было предусмотрено ленинской новой экономической политикой. Мужики доверяли Советской власти и шли навстречу её начинаниям, исправно выполняли свои обязанности перед государством <…> линия партии на коллективизацию, исторически необходимая, не отталкивала мужиков сама по себе…» В.А. Оботуров. «Заложники». Вологда, 2003.
Прошло известное число лет, перелистнём и несколько страниц текста Оботурова, наблюдающего за модуляциями общественного мнения.
В 1989 году, читая вторую часть беловской трилогии, Оботуров (ладно бы он один!) мнение переменил на противоположное:
«Не скрывая горечи и ненависти, он (Белов – А.А) не говорит – кричит о бездне поругания и глумления, в какую был брошен народ. Забыв о художестве, он изъясняется прямо, резко и поначалу даже не совсем внятно. Потом он возьмёт себя в руки <…> Но успокоиться так и не сможет <…> Уже глава первая – Сталин в муравейнике своего окружения – оказывается одинокой, воссоздающей шабаш адовых сил, свалившихся на страну ниоткуда».
«...разгул невиданного в мире насилия над миллионами. Насилия, видимых причин для которого представить нельзя, невозможно. И последовательный реалист Василий Белов создаёт образ абсурда, какой не приснится и в кошмарном сне <…> Не менее важно и то, что каждый факт, касающийся фигур, так сказать, исторических, документально обоснован».
Последняя фраза – риторическое враньё. Вернись назад, критик, читни про Сталина у архивистов! Не веришь архивистам? Почитай свои строки.
Разоблачил Оботуров себя, эквилибриста на критической проволоке, в сноске на стр. 32: «Для тех, кто полагает, что только время гласности открыло правду о коллективизации (правдой числил Оботуров новейшую свою формулировку: "...разгул невиданного насилия над миллионами" - А.А.), замечу: не заблуждайтесь, оправдывая лень и равнодушие. Ведь ещё в первой половине 60-х годов (в хрущёвские антисталинские времена - А.А.) повсеместно изданы сборники документов, издан такой сборник <…> и в Вологде: «Коллективизация сельского хозяйства в Северном крае (1927-1937). Сев.-Зап. кн. изд-во, 1964, 696 стр.»
То польза от коллективизации, то сплошной вред! Оба противоположные утверждения лукавого приспособленца ("перспективный парень" - таким полагал его Василий Белов) напечатаны в тоненькой – полсотни страниц – брошюрке с портретом на обложке улыбающегося автора, и пальцем не погрозил себе, прежнему, Оботуров. Скорее всего, поленился, не перечёл, забыл, что писал семнадцать лет назад... Редактор Александр Цыганов предпочёл не видеть колебаний автора брошюрки, не ткнул ею автору в нос...
Ладно бы эти трое: Белов, Оботуров, Цыганов... Миллионы «простых советских людей» перекантовались в православных, в монархистов...
«Народ к разврату готов!» – сказано было в 1970-е годы в фильме Шукшина "Калина красная". «Опускаемся всё ниже и ниже...» – сказал герой, Егор, когда ему предложили для похода в баню бельё с чужого плеча... Теперь видим: "...калина вызрела..."
Использованы отрывки книги: Александр Алексичев, "Между выгодой и смыслом нынче распят человек". Вологда, "Арника", 2018.
