Во тьме было спокойно. Там никто не обижал и не говорил плохих слов. Но там никто и не любил…
Там было просто спокойно…
В сознание пытались прорваться испуганные выкрики мужа, дочек, и еще там кого-то…
Да и неважно кого...
Люба не желала никого слышать. Ни-ко-го…
Хотелось остаться здесь навсегда…
Пусть нет любви, но и печали и обид тоже нет…
Вот и хорошо, вот и славно…
- Я тебе останусь, - раздался знакомый голос.
Знакомый, но подзабытый уже…
- Как так, любви нет? Любовь, она, голубушка моя, везде есть.
Голубушка…
Ее так только покойный свекор называл. Любушка-голубушка…
Люба изо всех сил таращила глаза, но кроме темноты ничего не видела. И вдруг из этого кромешного мрака отчетливо проступило лицо свекра.
- Давай, приходи в себя! – крикнул он ей и, схватив за плечи, толкнул.
Очнувшись на больничной койке, она ни капли не удивилась.
«Хорошо, что не в морге…» - и обреченно вздохнув, чуть скосила глаза и увидела Петю.
Угнездившись на трех стульях, муж спал, но стоило ей шевельнуться, как тут же приоткрыл один глаз. Прямо как кот Барсик.
- Любонька! – просиял Петя. – Ну как ты, солнышко? Напугала. Разве так можно? Сказала бы, что плохо себя чувствуешь, да дома осталась. Я же не тиран какой-нибудь тебе…
- А девочки где? С Зинаидой Павловной?
Вот даже за глаза не могла свекровь матерью назвать!
Остатки сна разом слетели с мужа. Он уставился на нее и несколько секунд просто молча шлепал губами. От такой странной реакции Любе снова поплохело.
- Петюнь, да что с тобой?
- Маму вчера похоронили, - наконец вымолвил тот. – Ты же прямо возле гроба в обморок упала.
- Нет, - помотала головой Люба. – Нет, нет, Петя! Скажи, что это не так! Скажи, что это сон! – кричала она, стараясь забыть открытые и полные ненависти глаза свекрови и манящую руку.
- Она смотрела на меня и звала с собой! Она придет за мной! Я не хочу-у-у-у!
Последнее, что она видела, как люди в белых халатах выпроваживали из палаты растерянного мужа.
Теперь она очутилась на своей любимой полянке, под огромной черемухой. По весне полянка всегда была усыпана цветущими одуванчиками, и этот желто-зеленый покров так радовал глаза и грел душу. А черемуха дожидалась своих холодов и, укрывшись белой кипенью, превращалась в огромное облако. Как же любила Люба эту полянку…
Да почему любила, до сих пор любит…
Или же? Как она вообще тут оказалась?
Завертевшись на месте, она увидела свекра.
- Михаил Иванович?
- Вот уже и Михаил Иванович, - печально вздохнул тот. – А куда же батя делся?
- Батя! – взвизгнула Люба и, повиснув на крепкой шее свекра, задрыгала ногами. – А ты как здесь? Или я тоже того?
- Ой, девка, чушь не городи, а возвращайся в тело! А то ишь, разлеталась… Рано тебе еще.
И запомни, если совсем худо станет, приди на эту полянку, да позови меня. Приду и помогу… Запомни-и-и-и… - и, взяв сноху за руки, свекор покружил ее вокруг себя и отпустил.
И полетела она, а сердце так и зашлось, то ли от страха, то ли от восторга…
Еще три дня продержали Любу в больнице, и все эти дни в голове вертелись слова бати. Вот про что он говорил? И говорил ли?
В итоге пришла к выводу, что в бессознательном состоянии ей чудилась разная муть, которой и значение придавать не стоит.
Как сказал лечащий врач, ее самочувствие было вызвано сильнейшим стрессом, который спровоцировал различные видения.
То есть, открытые глаза покойной и манящая рука были попросту плодом воображения…
Ну, если врач говорит, значит то правда…
Перенервничала, еще жара такая стояла и прочее и прочее…
Выписали ее со строгими наставлениями, беречь себя, не волноваться. И таблетки с витаминами прописали. Что ж, будет принимать, если велено.
продолжение следует
начало здесь
