Окончание. Начало - тут.
Поскольку сегодня меня ждало ночное дежурство на скорой, то, соответственно, днём я была свободна. В десять пятьдесят я уже стояла у старенькой двери, обитой дерматином, с деревянной ручкой, изукрашенной затейливой резьбой. Я нажала на кнопку звонка и невольно задумалась, залюбовавшись этой необыкновенной старинной ручкой, так она мне понравилась. По долгу службы, мы, приезжая на вызова, ежедневно видим десятки входных дверей, и все они разные, каждая со своим характером: есть безликие, серые, молчащие, есть ехидные, следящие за тобой прищуренным взглядом, есть негативно настроенные ко всем, кто стоит по эту сторону, и стучится в дом, а есть вот такие, как эта - уютные, тёплые, но в то же время ты чувствуешь, что за ними есть что-то такое, что дом поведает не каждому, некая молчаливая тайна, хранимая бережно и стойко.
За дверью послышались шаркающие шаги, и она отворилась. На пороге показалась старушка Божий одуванчик: светлые пушистые волосы, скрученные на макушке в гульку, тёмное платьице с белым воротничком и мягкие тапочки с помпонами, на носу сидели очки с толстыми стёклами. Старушка опиралась на тросточку, и, улыбаясь добрейшей из улыбок, мягко щурилась из-за стёкол очков на гостью.
- Милая, это ты?
- Здравствуйте, м-м-м… Простите, я даже не спросила вчера как вас зовут, - смутилась я, - А это я, да, меня зовут Оксана, я вчера звонила вам.
Я что-то совсем растерялась, хотя со старушками всегда общалась отлично, прямо сказать, я любила их даже больше, чем ровесников, мне с ними было легче и проще, они были какими-то… настоящими что ли, простыми в большинстве своём, и знающими цену жизни, правде и чести. Да, то поколение оно, пожалуй, последнее в своём роде. Уходят из моды честность, совестливость и порядочность.
- Ничего страшного, - улыбнулась ласково старушка, - Проходи. Меня зовут Капитолина Аркадьевна, да, раньше вот такие странные имена давали нынешним старушкам.
Она засмеялась.
- Здорово, - подумала я, оценив чувство юмора хозяйки, - Самоирония присуща только сильным личностям. А в таком возрасте юмор – это вообще бесценно.
- Очень приятно! - ответила я вслух.
В квартире было тепло и тихо, обстановка - скромная, но чистота и порядок, царящие кругом, придавали ей особый уют. Хозяйка прошла на кухню, велев мне следовать за ней. Шла она очень медленно, и видно было, как тяжело даётся ей каждый шаг, наконец, добравшись до стула, она облегчённо опустилась и выдохнула:
- Ох, прости мне мою медлительность, деточка, вот, ноги мои подводят меня, не дают шибко бегать. В своё время много я находила этими ноженьками, я ведь почтальоном работала, разносила письма, газеты, журналы. В те годы люди много выписывали, читали много.
Она снова улыбнулась, погладила морщинистой худой ладонью скатерть, спохватилась:
- Оксанушка, ты вот что, командуй, пожалуйста, сама, ты скорее меня управишься. А я и разлить могу. Руки дрожат.
- Конечно, Капитолина Аркадьевна, - кивнула я, - Вы так не беспокойтесь, можно и без чая.
- Да как же без чая-то? Нет, нельзя так, любая беседа под чай спорится и душевнее становится, - снова улыбнулась старушка, но я ощутила, какое напряжение скрывается за этой вежливой улыбкой, чувствовалось, что хозяйка очень волнуется.
- Капитолина Аркадьевна, - начала было я, но старушка подняла свою сухонькую ладошку.
- Ты меня бабой Капой зови, милая, а то замучаешься по имени-то отчеству выговаривать.
- Да ну что вы, мне не сложно совсем.
- Нет-нет, не надо, зови по-простому.
- Хорошо.
Баба Капа показала мне, где стоят чашки, где взять печенье, варенье и ложки, и вскоре мы уже сидели за столом, над которым тикали старинные часы на стене и пили чай. Наш разговор шёл об общих моментах, о жизни, о природе, о работе.
- Баба Капа, - начала я, решив, что пора, - Скажите, кем же приходится вам Алевтина? Она ваша дочь?
Баба Капа тут же сглотнула тяжело, напряглась, и, вздохнув отрывисто, ответила:
- Алечка была моей сестрой.
- Была? – не поняла я, - Но ведь она и есть. Мы говорили с ней вчера на кладбище вот так же, как с вами сейчас.
- Оксанушка, расскажи мне, как она выглядела?
- Да как? Обычно. Старомодно вот правда, уж извините, я не в осуждение это говорю, просто описываю, - оправдалась я, - На ней плащик был тёмненький такой, коричневый, и платочек тоже тёмный, синеватый, в цветочек. Знаете, как носили давно, вот у бабули моей точно такой же наряд был, до сих пор по-моему где-то в сундуке на чердаке они хранятся, мы с двоюродной сестрёнкой раньше любили туда забираться тайком по лестнице и играть в переодевания.
- Так она и ходила, да, - тихо прошептала баба Капа.
- Так вот, - вернулась я к рассказу, - Алевтина сказала мне, что потеряла своего сыночка, Ванечку, мол, он пришёл попозже неё, и они не встретились. Я тоже начала переживать, ведь Ване по её словам всего семь лет. А тут уже сумерки начали опускаться, да и день такой, промозглый, прохладный был. Вот… И я предложила помочь ей с поисками. Алевтина даже обрадовалась, и мы пошли с ней в разные стороны, а перед тем она оставила мне номер своего телефона, чтобы я могла узнать, нашла ли она сыночка, на случай, если мы разминёмся, всё-таки кладбище у нас не маленькое, сами знаете.
Баба Капа смотрела в окно и кивала, но видно было, что мыслями она где-то далеко.
- Ей что же, не интересно что ли? – удивилась я, почувствовав себя глупо. Приехала тут и рассказываю о какой-то обыденной ситуации, которые случаются на каждом шагу. Наверняка Аля её дочь, а бабушка просто путается, возраст всё таки. Так бывает. От стыда я вспыхнула и поднялась с табуретки.
- Баба Капа, - я тихонько, чтобы не напугать старушку, тронула её за плечо, - Я пойду, наверное.
- А? Что? Как пойдёшь? – испугалась старушка, - Нет, погоди, ты прости меня, я тут задумалась, да и есть о чём. Да ты сама всё поймёшь, я тебе всё сейчас расскажу. Садись, садись, дочка.
В глазах бабы Капы блеснули вдруг слёзы, и она, уже не стесняясь, расплакалась горько и жалко. Я не знала, что мне делать, и самое главное, не понимала, чем я так расстроила эту бедную женщину.
- Баба Капа, - я протянула ей салфетку, - Так кто же эта Алевтина и почему вы плачете из-за неё?
- Да, да, доченька, слушай, - баба Капа шумно высморкалась, зажала салфетку в дрожащей руке, и начала свой рассказ, а я слушала и ощущала, как волосы на моей голове встают дыбом…
- Родители наши рано умерли, как-то так сложилось. Раньше больно-то не расследовали это дело, умер и умер, да ведь после войны всё было, подорвали они здоровье, в тылу трудились, папа на фронт рвался, да его не пустили, сказали, ты здесь нужен, он технику чинил, к посевным готовил, да и ещё много чего. И вот померли родители, и мы с моей старшей сестрой Алевтиной остались одни. Жили мы в частном домике на окраине города. Але уже восемнадцать исполнилось, она оформила надо мной опеку, чтобы в дом ребёнка не отдавать, а сама на завод пошла работать. Домишко-то у нас ветхий был, а там на заводе давали жильё. А через три года и я пришла на тот же завод.
Там, на работе и познакомилась Аля с Павлом. Он мне сразу не понравился, хитрый такой, мордастый, глаза бегают. Но Аля от него без ума была, не знаю, чем уж он её привлёк, они совсем разные были. Стали они встречаться, она радостная такая на свидания к нему бегала. Вроде стало дело к свадьбе складываться, по крайней мере он ей так обещал. Повёл он мою Алю к родителям своим знакомиться. А тем она не глянулась, они прямо при ней это и сказали, в глаза, мол, не пара ты нашему Пашеньке. У них-то, вишь, семья была зажиточная, а мы что…сироты. Хотя Аля хорошо зарабатывала уже. В общем, Павел тот с того дня как-то задор подрастерял, видимо, мама его по ушам ему хорошо наездила, постаралась, да только я, Оксанушка, рада была, что у них так складывается, двуличный он был, сегодня нашим, завтра вашим, да и по дому не умел ничего, придёт к нам, бывало, и сядет за стол, приткнётся. Я ему как-то раз говорю, вот, мол, Паша, забор у нас покосился вовсе, да и печку бы перебрать, а он лишь усмехнулся в ответ:
- А я к вам в печники не нанимался.
Ох, и резанула меня обида за Алю мою тогда, сразу я поняла, как он к ней относится. Плакала я ночами, думаю, вот поженятся, и будет Алька моя ему вместо прислуги. Да хоть бы мама его отговорила от свадьбы, мечтала я. Ну, и домечталась. Так и случилось. Только рано я радовалась, Аля беременной оказалась от него. Как уж так случилось, я и в голову не возьму, ведь Аля-то верующей была, ох, и верующей какой, она все посты соблюдала, и в церковь ходила постоянно, тайком, правда, тогда нельзя было, времена такие были. И подружки у неё были такие же, с той же церкви. Это она, видать, в деда нашего пошла, он такой же был, богомолец. А я вот, знаешь, никогда не верила, что там наверху есть кто-то, что Бог нас создал, и всю землю эту, не верила и не молилась. Да и родители наши такими же были, как я. Аля поначалу всё пыталась и меня к вере привести, но так я яростно защищалась и над нею насмехалась, что, в конце концов, отступилась она.
- Нельзя так, - сказала, - Силком человека тащить. Ты права, Капа, прости меня.
И с того раза всё, как отрезало. А я всё не могла успокоиться, как вижу, что она в выходной или вечером в церковь сбирается, так на меня ровно находило что, принималась я её унижать, оскорблять, только с кулаками что не кидалась. Сама не знаю, что в такие моменты происходило со мной? Ведь любила я её без ума, сестру свою. А вот, поди ж ты, как видела, что опять она молиться собралась, так аж зло меня брало, ненависть к ней, кипело всё внутри. Дурой её обзывала, глупой, старухой деревенской. А она не отвечала, грустно-грустно только так посмотрит, вздохнёт и тихонько за дверь выпорхнет. И вдруг на тебе – беременна Аля! Когда призналась она мне, я поверить не могла.
- Мы заявление уже подали, я и поверила ему, случилось у нас, - утирала слёзы Аля, - А он как узнал про ребёнка, так стал меня к доктору отправлять, сама знаешь зачем, мне и говорить это стыдно. А как отказалась я, так он и ответил, мол, я ещё не знаю от меня ли этот ребёнок, и заявление забрал, и жениться не будет, сказал.
- Алька, - схватила я сестру за руки, - Да и тьфу на него, на мордоворота этого маминого, да и нехай с ним! Мы с тобой сами этого ребёночка воспитаем! Мы же работаем. И домишко есть. Проживём!
- Позор-то какой, Капа…
- Да плевать на всех.
- Я и жильё не успела заработать, а сейчас как бы не выгнали меня вовсе с завода…
- Ничего, Аля, проживём, ты только не плачь и не надо ребёночка это…самое… не надо от него избавляться.
- Спасибо тебе, Капочка, сердце у тебя доброе.
Ну что, зажили мы дальше.
- А как же Павел? – спросила я, - Неужели совсем душа его не болела о своём ребёнке и даже увидеться не хотел?
- Нет, Оксанушка, не хотел. Мама ему быстрёхонько невесту достойную по их меркам подыскала и женила его. Да только никак не получались у них с женой дети. Так и не родили они никого, всю жизнь бездетные прожили. А мы жить стали дальше, родился у Алевтины мальчишечка, Ванечкой назвала она его, в честь деда нашего. Люди поговорили, конечно, да жизнь на месте не стоит, мало-помалу утряслось всё. Мне на заводе дали жильё, Алю-то из очереди сразу исключили, как всё произошло. Ну, да мы не пропали. Шло время, устроили мы Ванечку нашего в ясли, Аля работать пошла в библиотеку. Очень она книги любила, а ещё осень, туманы да рябину красную, она ведь у нас осенняя была, листопадничек. А ещё, знаешь, птиц она любила. Или уж они её? Не знаю. Только как идёт она, бывало по улице, или где на скамейку присядет, так к ней сразу же все птицы слетаются, целыми стаями, а она всегда с собой мешочек такой холщовый носила, а в нём, то крошки, то семечки, то крупу какую. И вот, значится, всё птиц своих кормила. Я её в шутку и звала-то птичьей мамой.
Жили мы ладно, дружно. Но вдруг заболела Аля моя, как плюнул кто. Туда-сюда по врачам, все руками разводят, по анализам всё хорошо, а она с каждым днём всё бледнее да слабже. Слегла. Забрали её в больницу, да недолго держали, выписали домой, умирать. На моих руках и померла она. Да перед смертью всё к себе подружек своих звала, знала, что я-то неверующая, так она слёзно умоляла подружек, чтобы отпели её непременно, чтобы по-христиански проводили. Те ей обещали, я сама слышала. Я уже тогда, конечно, не ругалась на это, мне уже всё равно было, лишь бы Аля спокойно ушла. И вот померла она. Тайком батюшка её отпел, похоронили мы её. Тяжко как было и словами не передать, Оксанушка… На Ваню я опеку оформила, сама-то я замуж так и не вышла, да и после не вышла, так всю жизнь одна прожила, старой девой, хотя сватались парни, а вот не легло сердце ни к кому.
Баба Капа замолчала, задумалась, припоминая что-то. Я молчала, не нарушая тишины, лишь часики на стене звонко и чётко тикали своё «тик-так».
- Ванечка во второй класс перешёл тогда, - вновь заговорила баба Капа, - В один день на смене я была, на заводе, и вдруг начальник цеха меня вызывает. Что такое, я думаю, вроде ничего не натворила я, всё ладом. А он дверь в кабинет прикрыл и говорит мне – сядь, Капитолина. Села я. А он так глаза отвёл, вздохнул, и говорит не своим голосом: «Ваню твоего машина сбила». Я в крик – как, что, в какой больнице он? Бежать порываюсь. А начальник меня за руки схватил, прижал: « Не надо никуда», говорит «Уже бежать. Поздно, Капа. Насмерть его сбили». Что после было, не помню. Фельдшерица наша прибежала, что-то мне делала, укол что ли… Потом всё, как во сне. Опознание. Похороны. И осталась я, Оксанушка, одна на всём белом свете. Так и жизнь прожила. С завода я ушла тогда, не смогла там больше работать, всё мне об Але напоминало там. Стала я почтальоном. Зарплата куда меньше была, да ничего, на что мне одной-то, много ли мне надо.
Баба Капа давно не утирала слёзы, что всё текли и текли по её щекам, исчезая в бороздках морщин, а я молчала, не зная, что сказать. Какая тяжёлая, страшная история, какая горькая судьба двух сестёр…
- Так что же это, баба Капа, - наконец заговорила я, - Значит, вчера я Алю видела? Сестру вашу?
- Выходит, что так, - кивнула старушка, - И вот что, дочка, не нашла она своего Ванечку-то вчера. И я знаю, почему она его ищет столько лет и не может найти.
- Почему? – тихо спросила я.
- Да ведь не отпетый он лежит, доченька! Ведь я-то неверующая была и ребёнка похоронила по своим понятиям, по советским. Вот и ищет его сестра моя, и найти не может! Да кабы я знала!
Баба Капа горько зарыдала. Я, испугавшись, что и без того хворой старушке, сейчас сделается вовсе нехорошо, накапала ей каплей из флакона, что стоял на полке. Она послушно выпила.
- Оксана, а ведь жизнь-то та, в которую Аля верила, есть, оказывается, - прошептала она, - И Бог есть, Оксанушка. А я всю жизнь во мраке прожила. И ребёнка оставила без упокоения. И в храме ни разу их не поминала. Да что там, я на могилки-то их сколь лет уже не хожу, ведь я из дома-то выйти не в силах, ноги у меня больные.
- Баба Капа, - я решительно поднялась на ноги, - Значит, вот что! Сегодня мне на дежурство в ночь, а послезавтра я с утра буду у вас, мы возьмём такси и поедем на кладбище, я уберусь там, кресты покрасим, оградку, цветов купим, вы мне только Ванечкину могилку покажите, ладно?
- Давай, давай, дочка! – обрадовалась баба Капа, - Вот спасибо тебе!
- А прямо сейчас я в храм пойду и закажу сорокоуст за обоих, и ещё узнаю, как Ванечку заочно отпеть, он крещёный был?
- Крещёный, а как же, - засуетилась баба Капа, - Алечка-то сразу окрестила его, как родился он, ещё до сорока дён.
- Вот и хорошо, ну, я пойду тогда, а послезавтра с утра ждите меня.
- Ступай, доченька, а я тебя ждать буду.
***
Могилки Алевтины и Ванечки мы привели в порядок, Ваню батюшка отпел, а ещё случилось и другое чудо – баба Капа приняла крещение и стала верующей.
- Хоть под смерть, да поживу достойно, - сказала она мне, сияя.
И я была за неё очень счастлива.
Теперь на этом кладбище у меня появились и ещё «свои» могилки, за которыми я в ответе, ухаживаю за ними, приношу цветы. На Алиной могилке всё так же поют птицы, которых она очень любила при жизни, привечала и кормила. А на могилке Ванечки мы посадили незабудки – голубые и нежные, как его глазки, сказала баба Капа. А однажды мне приснился сон: посреди широкого зелёного луга, покрытого цветами, стояла женщина и мальчик, у обоих в руках были зажженные свечи. Женщина глянула на меня, улыбнулась и сказала:
- Вот я и нашла своего Ванечку! Видишь, теперь его свеча тоже горит, а раньше он был во тьме. Спасибо тебе, Оксана. И за Капушку мою спасибо!
Мальчик же стоял молча, и улыбался мне, сияя голубенькими глазками. Они развернулись и пошли прочь по лугу, а над ними кружили и кружили в небе стаи птиц, то опускаясь ниже, то поднимаясь ввысь, к самому солнцу и песни их неслись над зелёными просторами...
Ваша Елена Воздвиженская
Иллюстрация к рассказу - художник Василий Чкан.
