От Батрака до Разведчика

Николай Абоимов

1921 год. Голод в Поволжье, а также в прилегающей Ураль­ской области и в станицах ураль­ских казаков. Моему отцу в то время было девять лет. Из боль­шой семьи, где были отец, мать и девять детей, он остался один. Люди умирали. Ели всё: кошек, собак, сусликов. Были случаи лю­доедства. У одной женщины в печи нашли запеченные на про­тивне человеческие руки. Поста­вили охрану у амбара, куда стас­кивали трупы, но ночью охранни­ка убили. Отец со слезами на глазах рассказывал о том времени. Из родственников у него тогда ос­тался только дядя, брат отца, который ничем не мог помочь мальчику. У мальчишки началась водянка, и он распух, как шар. Как выжил, одному Богу известно. Первая запись в трудовой книжке отца датирована 1924 го­дом. Там стоит запись: «Батрак по найму». А было ему тогда 12 лет. В 17 женился. Моя мать тоже была из малоимущих. На свадь­бу дядя подарил им бычка с те­лочкой, несколько кур и пару гу­сей. Почти сразу пошли дети: че­рез год Панька, а через два - Манька. В 1932 году отца призва­ли на службу в армию. Попал он в погранвойска, на иранскую гра­ницу. Окончил там курсы ликбе­за и выучился на командира бро­немашины. Остался служить сверхсрочно. Семья переехала к нему на границу. Рос по службе, стал командиром взвода бронемашин. Перед войной демобилизовался и вернулся на родину, в село Грязный-Иртек Оренбургской обл. (тогда Чкаловска обл.). С началом войны ушел добровольцем на фронт. Направили на курсы «ВЫСТРЕЛ» при ВШКА - высшая школа Красной Армии. Началась война, немцы на­ступали, наши войска попадали в плен, солдаты гибли в боях. В сентябре в ВШКА пришел указ Сталина: «На фронте не хватает общевойсковых  разведчиков. Срочно переподготовить». Нача­лась учеба по новым методикам.





 В это время у отца с матерью родился сын. Отец назвал его Виктор - Победитель, в честь Победы, в которую он свято ве­рил. В конце 1941 года отец был назначен начальником разведки полка. Полк формировался под Москвой, а потом был перебро­шен под Сталинград. Здесь отец получил свой первый орден бое­вого Красного Знамени. У орде­на тогда не было застежки, он привинчивался к кителю. В полку таким орденом он был награжден первым, чем очень гордился. Потом Курская битва, где он был сильно ранен и контужен. До этого были три ранения, но, под­лечившись в госпитале, он снова возвращался в свой полк. Одна пуля пробила икру ноги, не задев кость. Он говорил: «В горячке боя я даже не заметил этого, пока не почувствовал, что в сапоге хлю­пает кровь». Второе ранение получил во время похода за «языком». В кро­мешной тьме сиганул в окоп, в котором сидя спали немцы в об­нимку со своими винтовками. Винтовки были со штыками, и отец шагнул прямо на один из них. Штык насквозь прошил бед­ро. Разведчики бросились в окоп и уничтожили находившихся там немцев, оставив одного «языка». Большой популярностью у разведчиков пользовались не­мецкие офицерские кортики, с которыми удобно было проводить тренировки. Пригодились   они и в тот раз, чтобы убрать лишних немцев.        Отец вспоминал, что ему  зажали рот, чтобы он не стонал, потом один из разведчиков наступил ему на ногу и  вырвал винтовку со штыком из бедра. Взвалив его и «языка» на себя, ребята вынесли их к своим.   Более тяжелое ранение было в руку. Шло наступление. Отец бежал, держа пистолет ТТ в правой руке, и кричал «Ура!». Будто палкой ударили: пистолет вылетел, рука повисла. Кровь и страшная боль. Разрывная пуля пробила лучезапястную кость, и потом она всю жизнь выпирала из-под кожи острым бугром. Медсанбаты, госпитали, и снова в свою часть. Бои, разведка, тяжелая военная работа.

                ИЛИ ОНИ НАС, ИЛИ МЫ ИХ

 Первый орден отец получил, как записано в орденской книжке: «За взятие контрольного военнопленного в обороне». Это было под Сталинградом, когда держали в кольце армию Паулюса. Пленный оказался важной «птицей» и был отправлен в Мос­кву для допросов. Второй орден боевого Красного Знамени он получил «За разработку опера­тивно-стратегического плана». Хотя как такового «стратегичес­кого» плана не было. Была про­думана и осуществлена «развед­ка боем», в ходе которой взвод разведчиков скрытно выдвинул­ся, атаковал и захватил высоту. Вызвали подмогу, полк был под­нят в атаку, и немцы отброшены со своих позиций. О войне отец рассказывал мало и редко, но иногда на него находило и он вспоминал исто­рии, которые с ним происходи­ли. Как-то я его спросил: «Папа, а сам-то ты хоть одного фашис­та убил?» Он помолчал и отве­тил: «Приходилось. На войне - или они нас, или мы их. Хоро­шо, если ты убил в открытом бою, но бывают другие случаи. Нужно наступать, а у нас много пленных. Приходится отрывать двух-трех бойцов и отправлять их с пленными в тыл. Но иногда бы­вало три-четыре пленных, и от­пускать двух разведчиков для сопровождения (одного ведь не пошлешь) - большая роскошь, так как перед нами стоят четкие задачи по сбору и передаче ин­формации о противнике своему командованию. Особо запомнился один слу­чай. Захватили в блиндаже трех немцев. Шел 1943 год. Немцы были морально подавлены, под­няли вверх руки и бормочут: «Гит­лер капут, Гитлер капут». Один из них, здоровый рыжий детина, по­лез в нагрудный карман, достал фотографии и, тыча в них паль­цем, затараторил: «Фрау! Фрау-матка! Киндер! Киндер! Цвай киндер!» Время поджимало. Где-то ря­дом бился наш полк. Я приказал ребятам вывести пленных нару­жу и расстрелять. Через пару минут три коротких очереди сде­лали свое дело. Мы вылезли из блиндажа. Надо было идти даль­ше. Рыжий детина лежал, неес­тественно уткнувшись лицом в дно траншеи. В вывернутой вверх руке была зажата фотография, с которой на нас смотрели краси­вая белокурая женщина и две маленькие девчушки. Я подумал тогда: «Кто при­гнал вас сюда убивать нас? По­чему мы должны оставлять сиро­тами этих детей?». Нормальный человек не даст ответа на этот вопрос. Мы же видели перед со­бой искореженную нашу землю, разрушенные и сожженные горо­да и села, трупы наших людей, погибающих рядом товарищей. Мы тоже вместе с документа­ми носили фотографии своих жен и детей и бились за них на своей земле».

                ТЕРПИ, ГЕРОЙ

 Однажды отца вызвали в штаб дивизии и сказали, что его назначают начальником развед­ки дивизии. Отец связался с ко­мандиром полка и доложил ему об этом. «Где ты находишься? Никуда не двигайся! Я высылаю за тобой «виллис», - приказал ко­мандир. Какие доводы он приво­дил командованию дивизии, не­известно, но своего главного раз­ведчика не отдал. Сказал толь­ко: «Пусть сами для себя вырас­тят такого же». Последний бой отец принял на Курской дуге. Разведка выдви­нулась на линию фронта полка и вела наблюдение. Разведчики рассредоточились, чтобы был больший обзор. Отец с рацией остался под сгоревшим танком. И тут неожиданно прорвались немецкие танки. Один из них дви­гался прямо на него. Отец хотел прикрыться телом сгоревшего под танком нашего танкиста, схватил за руку, начал подтаски­вать к себе, но мясо сползло с костей, и подтащить тело не уда­лось. Немцы заметили движение, танк подошел очень близко, остановился, и жерло пушки повернулось, ища свою жертву. Выстрела отец уже не слышал.        После боя разведчики отыс­кали и вытащили своего коман­дира. Ранение оказалось очень тяжелым. Осколками снаряда были перебиты обе лопатки и низ спины, позвоночник остался не­вредим. После медсанбата, госпита­лей на фронт его уже не отпра­вили, а назначили комбатом учебного батальона. После войны последствия этого ранения дали о себе знать. Загнила кость правой лопатки. Еще одна операция, которую де­лали на живую. Наркоз давать было нельзя, отец перенес две контузии, и врачи боялись, что он его не перенесет. Ремнями пристегнули к столу спину, руки, ноги. Медсестра при­открыла марлю, под которой ле­жал инструмент. Блестящие пил­ки, зубильца, молоточки наводи­ли страх. «Ну, терпи, герой!» - сказал хирург. Невыносимая боль пронзила все тело. Стали отби­вать края загнивающей кости. Сколько было нанесено отсека­ющих гниль ударов, он не считал, но казалось, этот ад будет про­должаться вечно. Кричал, умолял, материл, гро­зил, что когда отвяжут, всех по­убивает. Но в ответ звучало: «Потерпи! Потерпи...». И снова страшная боль. После операции всё затяну­лось, но в лопатке осталась дыр­ка, и когда я был маленьким, за­совывал в неё палец. Отец, молча, терпел.

                ТЕЛО ИЗНОСИЛОСЬ, А ДУША МОЛОДАЯ

 После войны родились в 1946 году брат Миша, в 1947 - я. Нас стало пятеро. Отец работал председателем сельсовета. Же­нился старший сын Павел, появился внук. Вышла замуж дочь Маша, родилась внучка. И вдруг в 1952 году он наду­мал очно учиться на агронома. Поступил в Оренбургский сель­хозтехникум. Устроил нас жить в пригородном совхозе, где мать стала работать дояркой, а с нами, малышами, домовничала бабуш­ка (мамина мать). Сам устроил­ся дворником в этом техникуме и помощником коменданта обще­жития, в котором жил. Каких трудов стоила ему эта учеба, можно только догадывать­ся, но через два года диплом аг­ронома он получил. В это же вре­мя родился у них с матерью шес­той ребенок - наша сестренка Наташа. До 73 лет отец работал агро­номом. Трудовой стаж у него со­ставлял 61 год. Агрономом никто из детей не стал, о чем отец час­то сокрушался: «Как вы не люби­те землю? Земля - наша мать, она нас кормит, она - наша жизнь». Он сам очень любил жизнь. Умер в 84 года и до конца своих дней приговаривал: «Тело разва­ливается, износилось, как старый рыдван, а душа молодая. Но я очень счастливый человек. Очень!»