Отправившись в Россию в 1839 году убеждённым сторонником монархической формы правления, маркиз Астольф де Кюстин вернулся в Европу либералом. И вернувшись, он написал: «Всё говорит мне о природных способностях угнетённого русского народа. Мысль о том, чего бы он достиг, если бы был свободен, приводит меня в бешенство». (Стр. 3). «Без сомнения, это ‒ заявил А. И. Герцен, прочитав труд Астольфа де Кюстина в 1843 году, ‒ самая занимательная и умная книга, написанная о России иностранцем». Давайте сегодня мы вместе прочтём эту книгу.
По словам автора предисловия, советского и российского историка Сергея Владимировича Мироненко, в момент появления на свет в 1843 году книга маркиза Астольфа де Кюстина, успех которой был ошеломляющим, «произвела эффект разорвавшейся бомбы». «По подсчётам самого Кюстина, ‒ пишет С. В. Мироненко, ‒ общий тираж всех изданий его сочинения на французском, английском, немецком и шведском языках составил к 1854 году около 200 000 экземпляров». «Пожалуй, ‒ продолжает автор предисловия, ‒ это одна из немногих книг, сохраняющих для современного читателя не только исторический, но и актуальный политический интерес». (Стр. 3).
Согласно С. В. Мироненко, сегодня, как и сто пятьдесят лет назад, сочинение Кюстина находится в гуще общественной полемики, и некоторые современные публицисты, вслед за Н. И. Гречем и платным сотрудником III отделения Я. Н. Толстым, обвиняют Кюстина в клевете на Россию и её народ. Для них Кюстин был чуть ли не один из родоначальников «русофобии». (Стр. 4).
Подобных взглядов, как сообщает С. В. Мироненко, придерживается и В. Максимов (известный писатель и редактор журнала «Континент»), «утверждающий, что будто бы десять лет спустя Кюстин коренным образом пересмотрел своё отношение к николаевской России». С. В. Мироненко пишет, что в своей беседе с Ф. Медведевым он, в частности, говорил: «Мало кто знает, что спустя десять лет Кюстин написал о России абсолютно «на оборотную» книгу» (Книжное обозрение. 1990. № 14. Стр. 9). Таким образом, продолжает С. В. Мироненко, появляется образ покаявшегося «русофоба», а его книга «Россия в 1839 году» оказывается тем более клеветнической, что сам автор якобы от неё отрёкся. (Стр. 4).
«Однако подобное утверждение ложно, ‒ пишет историк С. В. Мироненко. ‒ В действительности ничего подобного не было, и Кюстин ни десять лет спустя, ни позже не издавал и не писал никакой «наоборотной» книги. Однако само утверждение это весьма примечательно». (Стр. 4).
Прочитав и перечитав книгу Кюстина, историк С. В. Мироненко сделал заключение, в соответствии с которым он находит в труде «много поверхностных, высокомерных, несправедливых обвинений России и русского народа, иной раз просто нелепостей», но в главном, пишет автор предисловия, он прав: «рабская система сковывала и уродовала великую страну». (Стр. 4-5). «Правду, конечно, трудно и подчас донельзя обидно выслушивать, особенно если она высказана высокомерным иностранцем, ‒ продолжает С. В. Мироненко. ‒ Но правда остаётся правдой. А без точного и правдивого представления о реальном положении дел невозможно движение вперёд». (Стр. 5).
Сам же Кюстин на это ответил так: «Если излагаемые мною факты ложны, пусть их отрицают; если сделанные мною выводы ошибочны, пусть их опровергают: нет ничего проще; но, если правда преобладает в моём сочинении, позвольте мне считать, что я достиг своей цели, которая состояла в том, чтобы, показывая недуг, побудить здравые умы искать лекарство». (Стр. 5).
Не могу не процитировать парижского издателя Кюстина Амийо: «Лишь истина может внушить такой гнев: если бы все путешественники мира объединились для того, чтобы написать, что Франция ‒ страна, населённая дураками, то их книги вызвали бы в Париже только смех: удар должен быть точен, чтобы ранить». (Стр. 5).
А. И. Герцен, цитату которого я приводил выше, прочёл книгу с болью и горечью, но «имел мужество признать правоту французского аристократа». Он даже заметил, что взгляд автора «оскорбительно много видит». А вот как на оценку Герцена отреагировал историк С. В. Мироненко: «Только подлинный патриот своей страны мог так кратко и ясно выразить и боль за её состояние, и оскорбление от того, что язвы николаевской России замечены не всегда корректным иностранцем, и согласие с сутью его оценок». (Стр. 5).
А сейчас мы поговорим о том, что в России страшнее всего. Вы только представьте, что автором книги, считающейся в России «русофобским», явился убеждённый сторонник абсолютной монархии, отец и дед которого были казнены во время Великой французской революции. Он, как подчёркивает С. В. Мироненко, «по собственному признанию ехал в Россию, чтобы ещё раз убедиться в преимуществах самодержавной формы правления». «Однако, ‒ отмечает автор предисловия, ‒ будучи монархистом, Кюстин тем не менее с детства впитал принципы того, что мы называем правовым государством». (Стр. 5).
Астольф де Кюстин абсолютно равен российским аристократам по безупречности своего происхождения, однако при этом он несоизмеримо выше их по своему достоинству и мышлению, по душе своей и философии. Ведь для него ценно само понятие о достоинстве человеческой личности. Он принимает принцип равенства всех перед законом и примата общечеловеческих ценностей над прагматическими задачами и целями. Но столкновение с российской действительностью, по словам С. В. Мироненко, навсегда разбило иллюзии Кюстина и придало его сочинению непреходящую ценность. (Стр. 6).
«Отвращение, вызванное увиденным в николаевской Росси и, абсолютное неприятие самодержавия во всех его проявлениях было столь велико, ‒ пишет С. В. Мироненко, ‒ что, заканчивая книгу, Кюстин обращался с призывом к своим соотечественникам: «Когда ваши дети вздумают роптать на Францию, прошу вас, воспользуйтесь моим рецептом, скажите им: поезжайте в Россию ... Каждый познакомившийся с царской Россией будет рад жить в какой угодно другой стране. Всегда полезно знать, что существует на свете государство, в котором немыслимо счастье, ибо по самой своей природе человек не может быть счастлив без свободы». Горькие, но очень справедливые слова». (Стр. 6).
Кюстин отметил в своей книге и то, что одним из основополагающих элементов российской системы является отсутствие свободы. Он писал, что в России есть всё, но не хватает только свободы, то есть жизни. Страна больше похожа на казарму, чем на что-либо иное. «Русский государственный строй, ‒ утверждал Кюстин, ‒ это строгая военная дисциплина вместо гражданского управления, это перманентное военное положение, ставшее нормальным состоянием государства». (Стр. 10).
А вот ещё один вывод, к которому Кюстин пришёл уже находясь в России: «До сих пор я думал, что истина необходима человеку как воздух, как солнце. Путешествие по России меня в этом разубеждает. Лгать здесь ‒ значит охранять престол, говорить правду ‒ значит потрясать основы». (Стр. 10).
Но Кюстин не всегда прав. Увидев одно, он явно не замечает другое. Например, освободительное движение в России первой четверти XIX века. Тайное общество декабристов, к которому, как пишет С. В. Мироненко, «принадлежали многие блестящие и талантливейшие люди того времени, видоизменяясь, просуществовало десять лет и попыталось отстоять идеалы политической и социальной свободы в открытом столкновении с властью». (Стр. 10-11).
Кюстин безусловно сочувствует томящимся в Сибири декабристам. Его отношение к ним исполнено глубокого сочувствия. Тем не менее, он не смог осознать сам феномен декабризма, и потому он остался вне поля его зрения, как и стремление к свободе простого народа. Кюстина можно упрекнуть в том, что петербургское и московское общество он принял за весь русский народ. «Представления о простых русских людях, которых он видел лишь из окна своей кареты, он черпал из разговоров в светских гостиных», ‒ пишет С. В. Мироненко. (Стр. 11).
Кюстину казалось, что в России не раздаётся ни одного голоса, протестующего против бесчеловечности и самовластия монарха, что, дескать, «весь русский народ от мала до велика опьянён своим рабством». Автор книги так и не смог отделить систему от народа. «Проявление всех пороков, свойственных господствовавшему в стране самодержавному строю, ‒ продолжает С. В. Мироненко, ‒ Кюстин искал в национальном характере и потому очень часто попадал впросак». (Стр. 12).
Однако Кюстина иногда посещало сомнение. Об этом он написал в своей книге так: «Я не знаю, характер ли русского народа создал таких властителей, или же такие властители выработали характер русского народа… Но мне всё кажется, что здесь налицо обоюдное влияние. Нигде, кроме России, не мог бы возникнуть подобный государственный строй, но и русский народ не стал бы таким, каков он есть, если бы он жил при ином государственном строе». (Стр. 12).
Говоря о сильных сторонах книги Кюстина, С. В. Мироненко отмечает: «перед нами блистательное описание некоторых сторон русской жизни минувшего столетия, ценное историческое свидетельство»; «под пером Кюстина оживает множество деталей, не всегда различимых уже для нас в дымке прошлого» (стр. 13); «любознательность и наблюдательность Кюстина делает его сочинение помимо всего прочего замечательным историческим источником». (Стр. 14).
Сочинения, написанные самим Кюстином, начинаются в книге с 48-й страницы. С самой первой строки своей книги Кюстин отмечает, что в Эмсе, где он встретил наследника, великого князя Александра Николаевича, прибывшего в сопровождении многочисленного двора в 10 или 12 каретах, ему бросилось в глаза исключительное подобострастие и покорность русских царедворцев. «Они казались своего рода рабами, ‒ пишет Кюстин, ‒ только из высшего сословия. Но едва лишь наследник удалялся, как они принимали независимый вид и делались надменными, что создавало резкий и малопривлекательный контраст с их обращением за минуту прежде. Впечатление было таково, что в свите царского наследника господствует дух лакейства, от которого знатные вельможи столь же мало свободны, как и их собственные слуги». (Стр. 48).
Здесь кто-то из читателей может возразить, мол, неужто этого не было в родной для Кюстина Европе. Как бы предвосхищая вопрос, автор пишет: «Это не походило на обыкновенный дворцовый этикет, существующий при других дворах, где официальное чинопочитание, большее значение должности, нежели лица, её занимающего, и роль, которую всем приходится играть, порождают скуку и вызывают подчас насмешливую улыбку. Нет, здесь было худшее: рабское мышление, не лишённое в тоже время барской заносчивости. Эта смесь самоуничижения и надменности показалась мне слишком малопривлекательной и не говорящей в пользу страны, которую я собрался посетить». (Стр. 48-49).
«Что касается до всего великокняжеского кортежа, ‒ продолжает автор, ‒ то я был поражён недостатком изящества его экипажей, беспорядком багажа и неряшливостью слуг. Очевидно, недостаточно заказывать экипажи у лучших лондонских мастеров, чтобы достигнуть английского совершенства, обеспечивающего Англии в наш положительный век превосходство во всём и над всеми». (Стр. 49).
В Любеке у Астольфа де Кюстина состоялся разговор с хозяином гостиницы, который, узнав, что маркиз отправляется в Россию, с чисто немецким добродушием стал уговаривать его отказаться от своего намерения. «Разве вы так хорошо знаете Россию?» ‒ спросил его Кюстин. «Нет, ‒ сказал хозяин гостиницы, ‒ но я знаю русских. Их много проезжает через Любек, и по физиономиям этих путешественников я сужу об их стране». «Что же именно вы находите в выражении их лиц, долженствующего удержать меня от желания посетить их родину?» ‒ спросил его Кюстин. «Видите ли, ‒ ответил маркизу хозяин гостиницы, ‒ у них два разных лица, когда они прибывают сюда, чтобы отправиться дальше в Европу, и когда они возвращаются оттуда, чтобы вернуться на свою родину. Приезжая из России, они веселы, радостны, довольны. Это ‒ птицы, вырвавшиеся из клетки на свободу. Мужчины, женщины, старые и молодые счастливы, как школьники на каникулах. И те же люди, возвращаясь в Россию, становятся мрачными, лица их вытянуты, разговор резок и отрывист, во всём видна озабоченность и тревога. Из этой-то разницы я и вывел заключение, что страна, которую с такой радостью покидают и в которую с такой неохотой возвращаются, не может быть приятной страной». (Стр. 49-50).
Книга Кюстина действительно ценна, и её ценность я ощущаю с каждой новой строчкой. Впервые я прочитал эту книгу перед войной в Абхазии, в 1990-м или 1991 году. Помню, что книга попалась мне в руки практически сразу, как только она вышла. И тогда, и сейчас, тогда даже больше, я часто-часто заходил в книжные магазины Гудауты и Сухума. Особо ценные книги я выписывал и ждал с нетерпением. Книгу Кюстина я прочёл на одном дыхании. Но с тех пор прошло более 30 лет. А сейчас, перечитывая книгу, я всё больше и больше осознаю её ценность, ибо считаю, что, тот, кто тебя критикует, более для тебя полезен, чем тот, кто тебя прославляет.
Чего стоит следующая цитата Кюстина: «На следующий день карета моя и весь багаж были уже на борту «Николая I», русского парохода, «лучшего во всём мире», как хвастливо уверяют русские. Это самое судно в прошлом году на пути из Петербурга в Травемюнде наполовину сгорело; было затем заново реставрировано и теперь совершало лишь второй свой рейс. Узнав о пожаре на «Николае I», царь сместил его капитана, старого русского моряка, и назначил нового ‒ голландца. Последний, как говорили, не пользовался авторитетом среди экипажа: иностранцы всегда сбывают России лишь тех, кого не хотят иметь у себя. Всё это не предвещало ничего утешительного, но я решил ехать и положился во всём на волю божью». (Стр. 50).
Перед отходом парохода Кюстин увидел на палубе пожилого господина, русского князя, «напоминавшего лицом, фигурой, всем своим обликом Людовика XVI». Это был вельможа, «происходивший от потомков Рюрика, принадлежавший к старинному дворянскому роду». Продолжая разговор со своим собеседником, по словам Кюстина, он уселся в кресло, а затем обратился к нему, назвав его по имени. Маркиз был поражён, но русский князь поспешил объяснить, что он давно слышал о нём. (Стр. 50).
По мнению князя, «в Англии нет подлинной родовой аристократии: там существуют лишь титулы и чины». (Стр. 50). На слова князя о том, что «людьми можно управлять только либо страхом, либо убеждением», Кюстин возразил и сказал, что «действия гораздо сильнее убеждают, нежели слова». Князь же в разговоре далее заявил, что с гибкой натурой русских они становятся космополитами, как только покидают свою родину, и это одно уже является сатирой на их, русский, образ правления. (Стр. 52).
Приведу несколько цитат из книги, заявленных русским князем в беседе с Кюстином: 1) «беспощадный деспотизм, царящий у нас, возник в то время, когда во всей остальной Европе крепостное право было уже уничтожено»; 2) «со времени монгольского нашествия славяне, бывшие прежде самым свободным народом в мире, сделались рабами сперва своих победителей, а затем своих князей»; 3) крепостное право «настолько унизило человеческое слово, что последнее превратилось в ловушку»; 4) «правительство в России живёт только ложью, ибо и тиран, и раб страшатся правды»; 5) «русские князья, принуждённые для собирания подати угнетать свой народ, часто сами уводились в рабство татарами»; «они властвовали только до тех пор, пока являлись ревностными орудиями татарских ханов для угнетения народа и выколачивания из него последних крох»; «они хорошо изучили силу деспотизма путём собственного рабства»; 6) «всё это происходило, заметьте, в то время, когда в Западной Европе короли и их вассалы соперничали между собой в деле освобождения своих народов»; 7) «поляки и сейчас находятся по отношению к русским в том положении, в каком русские находились по отношению к монголам»; «кто сам носил ярмо, не всегда склонен сделать его лёгким для тех, на кого он это ярмо налагает». (Стр. 52).
Услышав такие речи от русского князя, Кюстин не стал радоваться, ибо он ни до поездки в Россию, ни после не был русофобом. Он просто не поверил князю. «Через три месяца, ‒ предупредил князь Кюстина, ‒ вы вспомните, что я был прав. А до тех пор, и пока мы одни, я хочу обратить ваше внимание на самое главное. Я дам вам ключ к разгадке страны, в которую вы теперь направляетесь. Думайте о каждом шаге, когда будете среди этого азиатского народа. Помните, что русские лишены влияний рыцарства и католицизма». (Стр. 53).
Далее русский князь сказал Кюстину следующее: «…Вы не сможете составить себе верного представления о глубокой нетерпимости русских, потому что те из них, которые обладают просвещённым умом и состоят в деловых сношениях с Западом, прилагают все усилия к тому, чтобы скрыть господствующую у них идею ‒ торжество греческой ортодоксии, являющейся для них синонимом русской политики. Не думайте, например, что угнетение Польши является проявлением личного чувства императора. Это ‒ результат глубокого и холодного расчёта. Все акты жестокости в отношении Польши являются в глазах истинно верующих великой заслугой русского монарха. Святой дух вдохновляет его, возвышая душу над всеми человеческими чувствами, и сам бог благословляет исполнителя своих высоких предначертаний. При подобных взглядах судьи и палачи тем святее, чем большими варварами они являются...». (Стр. 53).
(Продолжение следует).
