В некоторой заводи приятельствовали карась-идеалист и ерш-скептик: как известно, противоположности друг ко другу притягиваются.
Карась полеживал себе на дне заводи, зарывшись в ил, кушал ракушек, нагуливал тело и, вместо того, чтобы тем и ограничиться, предавался время от времени не вполне, как выяснилось впоследствии, благонадежным размышлениям.
Для справки: будучи изловленным и изжаренным в сметане представляет собой лакомое блюдо, до коего и монахи охотники.
О ерше скажем только, что это рыба колючая и знанием жизни отмеченная.
Для справки: будучи сварена в ухе, она дает бесподобный бульон.
Каким образом случилось, что карась с ершом сошлись не известно, но однажды сошедшись, они сейчас же заспорили. Да так во вкус вошли, что стали свидания друг другу назначать. Сплывутся где-нибудь под водяным лопухом и начнут умные речи разговаривать. Карась больше упирал на неизбежное в будущем всеобщее преуспеяние и гармонию, в том числе и среди рыб. Однажды во время диспута во всеуслышание объявил, что счастье – не праздная фантазия мечтательных умов, но рано или поздно сделается общим достоянием.
На что ерш только плюнул в сердцах и обозвал карася «блаженненьким».
В другой раз карась договорился до того, что добро в жизни первенствующую роль играет, а зло лишь по недоразумению допущено. Добро устремлялось на помощь угнетенным, освобождало от цепей и оков, пробуждало в сердцах плодотворные чувства и давало ход воспарениям ума. Зло же душило, давило, опустошало и предавало огню и мечу. И тожество добра и разума над злом и безумием совершенно неизбежно и, в сущности, уже недалече.
На что ерш возразил: «А щуки-то куда денутся?»
«Какие такие щуки?» – удивился карась, который был до того наивен, что щуку, которая для того и была в реку пущена, чтобы карась не дремал, считал сказочным персонажем, вроде русалки.
Ерш лишь обозвал карася фофаном и с презрением удалился.
Об ухе наш карась также слабое понятие имел: вроде и существует где-то какая-то уха, но к нему, карасю, отношения не имеет. Ерш на такую глупость так осерчал, что чуть было от досады брюхо карасю не проколол. Карась, однако, успел зарыться в ил, даром что неуклюж.
Диспуты продолжались своим чередом до тех пор, пока не заглянула однажды в заводь щука и, осмотревшись, молвила: «Чтой-то будто уж слишком здесь тихо! Должно быть, тут карасям вод?..» И с этим уплыла.
Притихла рыбья мелочь, а ерш посоветовал карасю изготовляться. Потому глупому да жирному и закон повелевает щуке в хайло лезть.
Но карась хорохорился и грозился всю правду щуке объявить. «Правдой-то, – говорил он, – правдой-то матушкой я ее до седьмого пота прошибу».
«Вот кабы все рыбы между собой согласились…» - в другой раз начинал карась.
От таких речей ерша брала оторопь. «О чем это фофан речь заводит? – думалось ему. – Не ровен час проврется, а тут голавель неподалеку прохаживается и уши навострил».
«Будь потише и не всякое слово вслух выговаривай, – втолковывал ерш карасю, – опаску имей. Посмотри ты на себя! Брюхо у тебя большое, голова малая, на выдумки негораздая, рот – чутошный. Ни проворства в тебе, ни юркости. Всякий, кто хочет, подойди к тебе и ешь!»
«За что ж меня есть, коли я не провинился?» – упорствовал карась.
«Слушай, дурья порода! Едят-то разве «за что»? Едят потому, что есть хочется, – только и всего. И ты, чай, ешь. Не попусту носом-то в иле роешься, а ракушек вылавливаешь. Им, ракушкам, жить хочется, а ты, простофиля, ими мамон с утра до вечера набиваешь. Чем они перед тобой провинились, что их ежеминутно казнишь?»
От такого вопроса карась смутился, но, поразмыслив, объявил, что они самой природой ему для еды предоставлены.
На что ерш ехидно заметил: «А ты для щуки!»
Долгонько еще карась разглагольствовал, да от безнаказанности пуще припускал.
Вдруг, как гром среди ясного неба голавель с повесткой: назавтра щука прибывает в заводь и тебе, карасю, чуть свет явится к щуке на правеж.
Приплыла наутро щука и открыла прения, потому страсть как диспуты любила. А чем диспут между щукой и карасем может закончиться догадаться нетрудно.
Чтобы не злоупотреблять более вашим вниманием, скажу лишь, что диспут продлился целые два дня, причем к утру второго дня карась предстал с повреждениями. А именно: окунь, допрашивая, покусал ему спину и часть хвоста. Но он еще бодрился, имея в запасе магическое слово.
И, быв поставлен перед щукою, во всю мочь гаркнул: «Знаешь ли ты, что такое добродетель?»
Щука разинула рот от удивления и, потянув нечаянно воду, вместе с ней проглотила и карася.
А ерш, который все заранее предвидел и предсказал, обронил только: «Вот они, диспуты-то наши, каковы!»
