Творчество художника всегда в значительной степени определяется его судьбой. Когда семья, в которой рос маленький Иштван, бежала из социалистической Венгрии, воспользовавшись неразберихой 1956 года, это наверняка задало тон не только творческой биографии художника, но и стилистике его зрелых работ. В них всегда что-то будет исчезать, улетать, утекать, растворяться, как бледнеют и выцветают старые снимки, запечатлевшие совсем другую, ушедшую навсегда жизнь.
Он родился в 1948 году. Был задумчивым и малообщительным ребенком, и с годами превратился в странного, замкнутого в скорлупе собственного мироощущения человека. Он даже жил в каком-то своём времени. Каждый день ложась спать на час позже, он не просто выпадал из общепринятого распорядка – он существовал в параллельном мире, где земля вращается чуть медленнее, и законы физики перестают быть чем-то непреложным.
Причина переезда семьи Шандорфи сначала в Германию, а затем во Францию состояла в том, что отец Иштвана был только что выпущен из заключения, куда он попал как сотрудник американской фирмы ещё в годы правления Сталина - в СССР, (а де-факто и в Восточной Европе). Они решили больше не рисковать, хотя хрущёвская «оттепель» была уже не за горами.
Во Франции Иштван не особо успешно обучался обычным наукам, и с гораздо большим рвением – рисованию и живописи. Профессиональную подготовку ему дало обучение в Колледжах Изящных и Прикладных Искусств в Париже. После этого – как обычно водится, в качестве заработка - иллюстрации, портреты на заказ и эпизодические продажи творческих работ. Его ранние работы, такие, как эта композиция из фрагментов самых разных предметов, уже говорят о страсти комбинировать, тасовать элементы окружающего мира. Но по большому счету успехом они не пользовались.
Успех пришел в два этапа. Сначала в 70-х, когда Шандорфи, теперь уже Этьен, серьёзно занялся своей живописной техникой. В качестве модели на этом этапе он использовал в основном себя. Это давало сразу два преимущества – не было необходимости платить и не приходилось терпеть в мастерской посторонних.
Он – абсолютный интроверт. Даже с галеристами, продававшими его картины, он общался лишь через силу. По-настоящему круг его общения – семья. Он работал без устали, предпочитая делать это в вечерние и ночные часы.
Приблизительность и даже некоторая небрежность в его картинах уступают место скрупулезной, гиперреалистической манере. Цветовая гамма – мрачно-холодная. Лично мне при виде его работ этого периода вспоминаются анатомические штудии студенческих лет, которые мы в шутку называли "расчленёнкой". Художники подходят к этому вопросу несколько иначе, чем обычные зрители. Изображение руки, ноги, части торса ОТДЕЛЬНО от всего остального тела – обычная практика в процессе обучения изобразительному искусству. Она начинается ещё с гипсовых слепков. Ведь проще нарисовать во всех деталях, скажем, ступню, чем ногу или тем более фигуру целиком.
Однако, для Шандорфи это было чем-то большим, нежели просто упражнением в анатомии. Он придавал изображению фрагментов тела особый смысл. Вот он я – я здесь, такой реальный, что можно потрогать, увидеть шероховатость кожи, сетку кровеносных сосудов под ней, мелкие царапины. И тут же – меня нет, я растворяюсь, ухожу, становлюсь синеватой дымкой, призраком.
Тогда же появляется и тема двойников, «дублей» - и в картинах наиболее зрелого периода у него будут постоянно встречаться двойные постановки. Это – не что иное, как попытка овладеть перспективой предмета. Помните, у Уэллса в «Машине времени» - реально существующий предмет – это бесконечное количество трёхмерных слепков, передающих продолжительность его существования…
Картины прибавляют в мастерстве, но публику они скорее ужасают, чем восхищают.
А настоящий успех приходит в 1980-е, когда художник начинает использовать в качестве моделей женщин. И тут надо отметить следующее.
Шандорфи редко, очень редко даёт нам полюбоваться женской фигурой в классическом понимании красоты. Его женщины, даже самые привлекательные (а он работал и с супермоделями) поставлены в такое окружение и так поданы, как вряд ли какая-либо женщина захочет увидеть себя со стороны.
Он драпирует их в какие-то облезлые, но живописные тряпки. Просит их принять неестественные, изломанные позы. Окружает их самым разнообразным хламом, который в изобилии имеется в мастерской любого художника. И, наконец, он заставляет их исчезать.
Мне кажется, ключевым для понимания творчества этого мастера является один из его приёмов. Обратите внимание, очень часто в картинах присутствуют потёки краски. Технически это сделать несложно, но у Шандорфи это соединяется с фотореалистичной передачей других элементов. В результате художник как бы оказывается наедине с двумя реальностями, одну из которых он сотворил сам, вот из этих подручных средств и этой краски, которая ещё не успела высохнуть. Мир Шандорфи – это мир его мастерской, мир обыденных вещей, обшарпанных стен, художественных инструментов и даже мусора, мир, в который призраками, таинственными гостьями приходят грёзы, и томятся в нём, ожидая освобождения.
Был ли он фантастическим (магическим) реалистом, или, скорее, сюрреалистом, или всё-таки, гиперреалистом? Скорее всего, последнее, хотя доля магии (тёмной?) в его картинах, безусловно, присутствует.
С конца восьмидесятых начинают проходить его многочисленные выставки. Но он остаётся всё таким же затворником. Жена, с которой, надо сказать, ему очень повезло, и которая всегда поддерживала своего не слишком приспособленного к жизни супруга, и две дочки – вот единственные люди, знавшие его хорошо.
Художник скончался в 2007 году. Сейчас его картины находятся не только в частных собраниях, но и в крупнейших музеях Европы.
Вы можете прочитать другие мои публикации о художниках:
Буду, как всегда, признателен за комментарии, лайки и подписки.
