Первым, кого встретил Павел, подойдя к родной деревне, была соседка, та, что жила через три дома от него.
- Наслужился уже? Рано ты! Другие ещё воюют, а ты уже к мамкиному подолу ближе! А может убёг, таких раньше много было?! Ты, если чего, скажи, мы тебя спрячем!
Жуткий смех женщины, лишившейся ещё до войны ума, сопровождал его до самого дома, а может так казалось. Обняв мать, младшего брата, еле сдержал слёзы, узнав, как погибла сестра. Рассказали, что когда немец собрал молодёжь для отправки на германщину, свезли их до города, а там, его сестра и ещё три девушки убежали. Ночь по лесу прошли спокойно, а потом их собаками травить стали, нагнали, сестру и двух девушек враги отдали собакам на растерзание, а четвёртая, вроде как утопла в болоте, так нет, выжила, в деревню пришла. Её отец, немощный старик, прятал дочурку в старом подвале, немцы не нашли, зато сырость свою долю от её здоровья взяла – болеет теперь, почти из дома не выходит.
- Уж не Мария ли?!
- Она, сынок, твоя Мария, а как догадался?
- Чего гадать, только её отец к подвалу польскому ход знал. Где она сейчас?
- Дома, где ей ещё быть?! Не ходи сегодня, отдохни с дороги.
- Не пойду, - оно и правда, идти куда-то сил уже не было, дальняя дорога до дому измотала.
- С тобой чего? – материнская рука так крепко держала руку Павла, что ему даже показалось, что он ощущает боль.
- Хорошо всё, мама, хорошо. Мина фашистская в наш блиндаж попала, убила всех, а меня лишь бревном в грудь ударила, здоров я, а вот доктор сказал, что нет, списали меня до дому.
- И то хорошо, живой, здоровый и дома.
- Живой и здоровый, я там, на фронте нужен! Чего говоришь?! Уговаривал оставить, в ездовые просился, пушки таскать не тяжёлое дело, не пустили. Павел проглотил большую стопку маминой самогонки, знал, что градус в ней большой, но не почувствовал.
- Спать иди, вояка. Стену дома, где ты спал, бомбой разрушило, мы уж с Петькой, - женщина погладила по голове младшего сына, который рассматривал висящую на груди старшего брата медаль, - залатали, как смогли, глянь завтра.
- Гляну, - глаза и вправду закрывались, за окном родной хаты стояла ночь.
Утром, едва только первые лучи солнца осветили кромку леса за деревней, Павел поправил гимнастёрку, мать настаивала, чтобы он надел своё, домашнее, но парень не согласился. Кивая головой редким деревенским, прошёл по улице, видел сожжённые и разрушенные дома, там, где раньше был аккуратный деревянный тротуар, осталось полугнилое основание с торчащими гвоздями, вспомнил, что дед Сафон ковал их для всей деревни, надо будет и про него узнать. Подойдя к знакомому дому, поднял руку, чтобы постучать в единственное стекло в трёх окнах, остальные проёмы были заделаны. Кто-то показался из-за дома, это была Мария, она бросилась на шею Павлу, обняла так крепко, что ещё не совсем здоровая грудь вернувшегося с войны солдата, запросила воздуха.
- Здравствуй, я ждала тебя!
- Пришёл я, живой.
Было видно, что Мария хотела его поцеловать, но не решилась, не женаты они, да и стоят под самым окном отцовой комнаты. Как будто чуя чего, в том самом стекле показалось лицо старика, зарос он совсем, на лешего похож стал. Чуть стукнув в окошко, видимо берёг последнее, «леший» поманил гостя в дом, Павел поспешил, ожидая нужного ему разговора.
- Чего рано так? – без «здрасти», спросил старик.
- Врачи списали.
- Хворый совсем, али притворился? – острый взгляд отца его любимой девушки впился в фигуру гостя.
- Вы знаете, что я вас уважаю, но оскорблять себя не позволю.
- Остынь. Чего на войне заслужил, показать можешь? – старик кивнул на поношенный ватник бывшего солдата.
- Немного, - Павел показал медаль.
- «За отвагу», значит, не густо.
- Я уйду, приду позже.
- Вот, вот. Позже приходи, часиков в семь.
Только выйдя на улицу, Павел понял, что время его очередного прихода было сказано как для него одного, даже голос старик снизил почти до шёпота. Мария проводить гостя не вышла, отец запретил, ух и норов у этого человека!
До назначенного Павлу стариком времени оставался целый день. По возвращении, мать хотела что-то спросить, но видя лицо сына – не решилась, лишь указала на оставшийся от отца инструмент. О том, что отец погиб на фронте, Павел уже знал. После освобождения от немцев его родной стороны, в деревню привезли целую пачку «похоронок», крик женщин стоял три дня. С помощью младшего брата разобрал завал в стене, хорошо ещё, что угол дома не двинулся, остальное заделать можно. Работе мешали приходящие люди, женщины, думая, что их деревня составляла отдельное войско, спрашивали про родню, Павлу было нечего ответить, он лишь раз встретился с Василием, взрослым уже мужчиной, который служил в артиллеристах, что с ним, да как, он потом не знал. Его жена, услышав лишь несколько слов о муже, расплакалась, но местные бабы её успокоили. Когда Павел почувствовал взгляд Марии, она стояла на пригорке, не решаясь подойти ближе, тем самым нарушить указ отца, стал работать ещё быстрее, правда, дыхание сбивалось, много раз, старый, да ещё и тупой топор соскальзывал с бревна. Помня слова сына о времени, мама вынесла Павлу большую кружку воды и ломоть хлеба:
- Ешь, чего на голодный желудок свататься пойдёшь!
Ох, мама, не на сватовство иду, чувствовал солдат, что разговор не про свадьбу будет.
Войдя в хату невесты, Павел увидел её отца сидящим за столом, на котором стояла почти полная «четверть», деревянная чашка с овощами и зеленью.
- Садись, угощайся.
- Я не голоден. Звали, пришёл.
- Ух, то война так со старшими говорить научила? По чину кто будешь?
- Чинов давно нет, звания.
- И кто ж?
- Младший сержант.
- И кем ты, младший сержант, воевал?
- Пулемётчик я.
- То хорошо, видал я немецкие пулемёты в ту войну, хорошо они работали по нашей пехоте, а ты как работал?
- Тоже хорошо!
- А чего награда одна?
- Хватит тебе, Спиридон, ты рядом не стоял, чтобы парня в трусости обвинять! – из-за занавески вышли трое, Павел знал всех, местные.
- Здравствуй, Павел, - первым руку протянул коренастый мужчина, он до войны конюхом в колхозе был, аж на пять лошадей начальник.
- Добрый вечер.
- И тебе вечер добрый, второй мужчина тоже протянул руку, это был учитель их местной школы, Павел с удовольствием её пожал, было видно, что он сильно хромает, правая нога как не сгибается. Третий остался в стороне, подперев косяк дверного проёма, оно и понятно, в молодости он, добивался матери Павла, на долгие годы сохранил злость, что не за него вышла деревенская красавица.
- А и, правда, чего наград мало заслужил? – конюх налил большую стопку.
- А немец не дал. По нам пулемётчикам кто только не стрелял, как обнаружат. Три расчёта потерял, сам три раза ранен был, в разных делах пришлось поучаствовать.
- В каких таких делах, уж не по местным ли бабам шастать?! – Спиридон решил вставить своё, видя, что при этой встречи могут обойтись и без него.
- Это я по огородам вашим шастал, а там воевал, и…!
- Тихо, здесь все свои, чего собачимся? – конюх взял бразды правления в свои руки, - дело поможет сделать, его сватом к тебе приду, а, Спиридон?! Все рассмеялись, даже старый поклонник матери Павла.
Когда еды в тарелке заметно поубавилось, а хмель в голове шла в гору, конюх отставил бутылку на дальнюю сторону стола.
- Чего делать будешь? В армию уже не годишься?
- Нет, не гожусь. Колхоз надо восстанавливать, если осталось кому работать.
- Мало кому, Паша. Сам видел, сколь народу в деревне осталось, кого повесили развлечения ради, кого за убитого немца, про соседнюю деревню слыхал?
- Слыхал, нет её.
- Вот то-то и оно. За партизан её сожгли, а эту мы отстояли.
- Кто это мы?
- Мы, - конюх провёл глазами по присутствующим людям.
- В партизанах были?
- А то как?!
- А чего с той деревней так не вышло?
- Там карателей много приехало, по дороге мы их не успели обстрелять, может, спугнули бы, а когда уже всё горело, поздно было.
- С этого и пьёте, вину заливаете? - Павел поднялся, намереваясь уйти, что-то стало противно ему находиться в обществе беспомощных мужчин.
- Сядь, сами себе простить не можем, а тут ты, извини, молодой, нам пальцем тыкаешь в причинное место, стыдишь. Дело сейчас другое, может больше страшное, чем тогда.
- Чего страшного, немцев прогнали, живи и радуйся?
- Оно, Паша, так, - в разговор вступил школьный учитель, - но остались здесь ещё люди, которые ждут возвращения своих хозяев.
- Кто?
- Давайте я расскажу, - учитель повернулся к товарищам, - он меня четыре года слушал, понятнее выйдет. С немцами пришли полицаи, сброд всякий, хватало там всех национальностей, уроки помнишь? На две деревни один отряд был, человек сорок, натворили они делов, не в одной книге не опишешь. Мы-то кафтанчик им причёсывали, но они, как в сказке, множились. Пришёл с ними старшим здоровенный мужчина, имени его никто не знал, сам он приказывал называть себя «паном», уж имя то или так ему хотелось, неизвестно, все кто его видел – мертвы. Сам никуда из села не выезжал, только командовал. Когда он ту деревню сжёг, сюда его полицаи стали наведываться, но не шибко тут свирепствовали, немец продукты требовал, обирали местных. Потом стихло всё, но это в нашей стороне, они на других переключились, здесь-то уже брать нечего было. Мы и так и этак к тому холую немецкому подобраться хотели, да никак, так и жили. То они нас, то мы их. Своя война, у нас здесь была, без артиллерии и криков «Ура»!
- А когда Красная Армия пришла, чего им не указали на того злодея? – Павел нервничал, не понимая причину разговора, на фронте то всё проще.
- Указали, а как же, только не сыскали его тогда, в лес ушёл.
- Вы же сами говорили, что наш лес хорошего человека схоронит, а плохого сгубит?!
- Выходит, не всё я про наш лес знаю, здесь он, и лес его прячет.
Придя домой, после затянувшегося до утренней зари разговора, Павел увидел вопросительный взгляд матери:
- Договорились?
- Чего?
- Как чего, про свадьбу?!
- Потом, мама, будет свадьба, потом.
Положив голову на скрученный из непонятно чего валик, Павел задумался. Он доверял этим людям, даже отцу Марии, но бывший ухажёр его матери тревожил, за всю ночь, он не произнес, ни слова. В голове всё крутились слова ночного собрания:
- Народ есть с этим «паном», немного, но есть, собрать их в кучу требуется, - конюх сворачивал очередную самокрутку так аккуратно, как будто он часовщик и перед ним сложный механизм подлежащий ремонту.
- Мост они, тот, что перед покосом, позавчера сожгли, скотину деревенским кормить нечем, на нашей стороне, сам знаешь, трава так себе. Волю почувствуют, деревню жечь будут, дом за домом, им не привыкать! – вставил своё учитель.
- И как же их собрать?
- А на это у нас думка есть, - сказал конюх, раскурив своё изделие, - хорошая думка.
Стараясь друг друга не перебивать, учитель с конюхом рассказали свой план. По нему Павлу, именно ему, нужно было идти в лес, на старую базу партизанского отряда, по их мнению, эта банда могла только там скрываться. При встрече, а то, что парня встретят, они не сомневались, рассказать, что он ищет схрон командира партизанского отряда, добра, мол, там много, а старик требует всё это за дочку. Помнился Павлу взгляд Спиридона, тот и знать не знал, что его таким боком в этот план вставят. Павлу предстояло вывести отряд недобитков к завалу на старой тропе, со слов, бывших партизан, они его там специально сделали, аккурат перед приходом Красной Армии, чтобы по той тропе немцы в тыл советским солдатам не зашли. Под тем, значит, завалом тайник и есть. Чтобы разобрать его и добраться до добра, руки нужны, и не одни, вот поэтому «пан» соберёт всех своих, здесь, значит, и смерть им.
- А как с оружием? – Павел посмотрел на конюха.
- Есть оружие.
- Чего властям не сдали?
- Как не сдали?! Сдали, себе только чуток оставили, в нынешнее время без оружия, что голому быть. И тебе дадим, пистолет, больше нельзя, подозрительно, а так скажешь, с войны трофей привёз.
Продолжение следует.
23
