Замоскворечье первой половины прошлого века, когда в нем родился создатель картинной галереи П.М. Третьяков, походило на глухое провинциальное захолустье.
По улицам тянулись длинные заборы, пустыри, бесконечные сады. Дома были деревянными, стояли на каменных фундаментах. Ворота день и ночь на запоре, а за воротами злые псы. Окна закрыты, занавески спущены. Особенность улицы составлял будочник, который обычно сидел на пороге своей будки днем, мирно поставив около себя алебарду, тер нюхательный табак, а ночью постукивал в чугунную доску и по временам кричал «Посматривай!» Охранявший Голутвинский переулок, где находился дом Михаила Захаровича Третьякова, будочник жаловался своему куму: «И почему Михаил Захары в обиде на нас, господь его ведает. Мы около его дома все колотушки обили»
А Михаил Захарович наказывал дворнику:
- Ты на этих глухарей-будочников не надейся. С тебя взыщу.
Строгий был человек Михаил Захарович. Купеческий род Третьяковых ведет свою историю из уездного города Малоярославца, откуда в 1774 году в Москву прибыл прадед П.М. Третьякова Елисей Мартынович с женой и сыновьями, которые успешно расширили торговлю и приумножали капиталы.
Хорошо шли дела и у внука Михаила Захаровича, чему способствовала его удачная женитьба на дочери крупного коммерсанта по экспорту сала в Англию Александре Даниловне Борисовой. 29 декабря 1832 года там же, в доме в Голутвинском переулке, у них родился первенец, будущий основатель знаменитой художественной галереи Павел Михайлович Третьяков. После родился Сергей, Елизавета, Даниил, София, Александра, Николай, Михаил, Надежда.
Старший, Павел был любимцем отца. У мальчика зародилась страсть к картинкам, которые он собирал, как другие дети собирают коробочки, лоскутки, марки. С возрастом это увлечение пропадало, а у Паши, наоборот, возрастало. В картинках его интересовали сказочные города, природа, невиданные люди, животные, звери, птицы. Глядя на них, он мысленно гулял то в тропическом лесу, то по берегу моря…Многие родственники, зная любовь мальчика к картинка, дарили ему иллюстрированные книги, рисунки. Лучшего подарка Паша и не желал, а когда подрос, и у него появились «свои» деньги, тратил не на сладости, а на книги и картинки. Михаил Захарович богател с каждым годом. Торговые дела его расширялись. На каждом шагу чувствовалась необходимость в собственном глазе, а близких людей, своих, не было.
- А не пора ли нам, Даниловна, - как-то сказал он жене Пашутку и Сергея (Сергей был младше Павла на два года) к делу приучать? Вели-ка завтра Павлу в контору прийти.
И Пашу посадили в контору, а Сергея в магазин. Ребята были польщены доверием отца, но ни тот, ни другой не оставляли своих занятий с приходившими на дом учителями и по-прежнему усердно занимались, читали. Свободное от занятий в конторе время Паша проводил за чтением или бежал к Ильинским воротам, на толкучку, порыться на «развале» в старых книгах и в разных рисунках. Не подходил старший сын Михаила Захаровича на развязных купеческих сынков. Старший приказчик недовольно ворчал, когда Павлу стукнул шестнадцать: - У парня усы пробиваются, а он все в куклы играет, знает только сад да книжки. Но все же сыновья оказались неплохими фабрикантами.
В 1848 году семью постигло горе: от скарлатины умерло четверо детей, а в 1850 году скончался и сам Михаил Захарович Третьяков. После его смерти все движимое и недвижимое имущество досталось двум сыновьям, Павлу и Сергею, которые должны были продолжить торговое дело отца. Мать оставалась полной хозяйкой в доме. Согласно последней воле Михаила Захаровича, старшая из сестер Елизавета, которой только минуло 15 лет, готовилась выйти замуж за старшего доверенного приказчика Василия Дмитриевича Коншина. Желая, чтобы Коншин вошел в дело, еще до смерти Михаил Захарович решил скрепить сотрудничество браком. Родные не вняли отчаянным мольбам дочери, и в 1852 году Елизавета, покорная воле отца, вышла замуж. В связи с этим браком ранее был куплен поместительный дом в Москве, в районе современных Толмачевских переулков, куда въехали семья Третьяковых и супруги Коншины. До 1859 года купеческие дела велись от имени Александры Даниловны Третьяковой, которая «временно» считалась купчихой 2-й гильдии. 1 января 1860 года открылся торговый дом «П. и С. братья Третьяковы и В.С. Коншин».
В доме после смерти отца обстановка изменилась. Все чаще стали бывать у Павла и Сергея его товарищи, участились выезды в театры, любительницей которых была Александра Даниловна. Заговорили в доме об искусстве, музыке, литературе, и все, очевидно под влиянием Павла Михайловича стали интересоваться живописью. Сам Павел Михайлович, по мере того, как расширялся его кругозор, строго относился к выбору рисунков и картин, которыми увлекался все больше. Приобретал где только мог – в эстампных магазинчиках, на «развале» Сухаревского рынка, у частных лиц. Понравится – купит. Покупки были удачными и неудачными. Павел Михайлович убедился, что при выборе и оценке картин одного вкуса недостаточно. Необходимо также знать, и хорошо знать технику живописи… Где он ее в дальнейшем постигал и у кого – неизвестно, но после того, как в 1956 году приобрел первую картину русского художника Шильдера «Искушение», он написал письмо художнику Горавскому: «Рассматривая ваши работы, я не находил, чем бы особенно можно было восхититься, но, не доверяя себе, несмотря на приобретенную в последние годы довольно порядочную опытность в делах искусства, я ждал ответа, что скажет более опытный мастер. Прошу припомнить совет мой самый дружеский: не доверяйтесь кружку судей-приятелей и вкусу необразованной публики». Таким был знатоком живописи Павел Михайлович в 24-летнем возрасте.
К этому времени младший из братьев Третьяковых Сергей уже был женат, в 1856 году состоялась его свадьба с Елизаветой Сергеевной Мазуриной. К сожалению, счастливый брак длился недолго, родив сына Николая, Елизавета Сергеевна вскоре умерла. В 1868 году Сергей Михайлович вступил во второй брак с Еленой Андреевной Матвеевой.
Сам Павел долго не женился. Лишь в августе 1865 года состоялась его свадьба с Верой Николаевной Мамонтовой, двоюродной сестрой известного мецената Саввы Ивановича Мамонтова. Было положено начало долгой счастливой семейной жизни.
В семье все любили друг друга. Павел Михайлович Третьяков писал жене: «Искренно от всей души благодарю Бога и тебя, что мне довелось сделать тебя счастливой, впрочем, тут большую вину имеют дети: без них не было бы полного счастья!» Через много лет, вспоминая об этих днях, старшая из дочерей Вера Павловна напишет в своих воспоминаниях: «Если детство может действительно быть счастливым, то мое детство было таковым. То доверие, та гармония между любимыми людьми, любившими нас и о нас заботившимися, было, мне кажется, самым ценным и радостным». В 1887 году от скарлатины, осложненной менингитом, умер Ваня, всеобщий любимец, надежда отца. Горю Павла Михайловича не было предела.
Второй сын, Михаил, родился больным, слабоумным и никогда не приносил родителям радости. Дочь Третьякова Александра вспоминала: «С этого времени характер отца сильно изменился. Он стал угрюм и молчалив. И только внуки заставили былую ласку проявляться в его глазах».
Павел Михайлович сам не рисовал, но чувствовал рисунок как никто. Он часами не отрывался от картин и гравюр. И чем внимательнее всматривался в них, тем больше и больше постигал мастерство художника и особенности его таланта. Ни одна деталь не ускользала от его острого взгляда. Против его критических замечаний не возражал даже Репин. В письме Третьякову по поводу своей картины он писал: «Вы приобрели вещь стоящую, да вам ли мне об это говорить! Вы и без меня хорошо понимаете достоинства художественных произведений!». Художники за честь считали видеть свою вещь в его галерее, и несмотря на то, что другие меценаты предлагали за картину дороже, они уступали ее Третьякову еще потому, что неизвестный доселе художник, попав в галерею Третьякова, сразу приобретал имя.
Брат Сергей в 1877 стал московским городским головой. Но это не помешало продолжать ему собирать живопись, но западную. Не прекращая торгово-промышленной деятельности, братья вкладывали доходы в произведения живописи и скульптуры.
Большую часть времени у Павла Михайловича отнимали торгово-промышленные дела – управление Костромской льнопрядильной фабрикой, магазины и другие, а все оставшееся время посвящалось любимому детищу – галерее (посещение выставок, художников, строительные работы в галерее, развеска, составление каталога и т.п.). Была еще и благотворительная деятельность. Много сил отдал Павел Михайлович Третьяков Арнольдовскому училищу для глухонемых, попечителем которого являлся. Он также принимал участие в деятельности Православного миссионерского общества, занимался попечительством о бедных, состоял членом Коммерческого суда, и конечно был членом разных обществ – художественных, благотворительных, коммерческих…
Когда его упрекали в скупости, он говорил: «Вы знаете, каких денег стоит моя галерея? Зря разбрасывать деньги не имею права». Однажды, в минуту откровенности, Павел Михайлович, сидя в кабинете со своим другом художником Невревым, сказал ему: «Как быть с моей идеей создать для народа картинную галерею, в которой была бы представлена вся история русской живописи? Для галереи требуются громадные средства. Вы знаете, я одному Верещагину за его туркменскую коллекцию заплатил 58 тысяч рублей! А другим?»
Посещала Третьяковскую галерею самая разнообразная публика. Глядя из окна на входивших во двор галереи посетителей, Павел Михайлович радовался, что с каждым годом количество их увеличивается. Бывало, обойдет Третьяков галерею, посмотрит на одну картину, на другую, подумает, не лучше ли перенести их на другое место, где больше или меньше света, посоветуется с Андреем и скажет, что надо сделать. «Я купил две картины у Репина, - сообщил он другу, проводя его по залу, - одна называется «Царь Иван Грозный и его сын Иван Иванович». Мы ее вот здесь поместим, - показал он на свободный, светлый угол зала, - А другую – «Не ждали» - вот здесь.
Обе эти картины вызвали много шуму среди публики. Весть о том, что «Иван Грозный» находится в Третьяковской галерее, мигом облетела Москву. Но не всем удалось увидеть ее. Картину для осмотра запретили. К Павлу Михайловичу заявился полицейский пристав и вручил казенный пакет. Третьяков снял сургучную печать: «Милостивый государь Павел Михайлович, - сообщал ему московский обер-полицмейстер, - государь император высочайше повелеть соизволил картину Репина «Иван Грозный и его сын Иван» не допускать до выставок и вообще не дозволять распространение ее в публике» А потом распорядился перенести картину из галереи к себе на квартиру. А через три месяца запрет был снят, и публика валом повалила в Лаврушинский переулок. Такая же история произошла с картиной Перова «Крестный ход в Мытищах». В свое время она тоже была запрещена, никто не решился ее купить. Приобрел картину Третьяков.
Пополняясь из года в год все новыми картинами, в восьмидесятые годы Третьяковская галерея, реставрированная по эскизам Васнецова, не напоминала теперь старого особняка, какой была вначале. В августе 1893 года Третьяков передал галерею городу. Вместе со своей галереей он передал городу и завещанные ему покойным братом Сергеем два зала картин иностранных художников. Ни одно из городских учреждений не было так торжественно открыто. За ценный дар Третьякова благодарила вся Москва. Количество картин увеличивалось с каждым месяцем. Часто бывая за границей, Третьяков не пропускал ни одной выставки. Его можно было встретить в Париже, Лондоне, Мюнхене, Риме. Когда его предупреждали и просили беречь здоровье, он неизменно отвечал: «Некогда мне болеть. Жизнь так коротка, а я и половины не сделал, что задумал»
Он вообще не жаловался на здоровье, а если когда недомогал, не придавал этому значения. Но какой-то недуг подтачивал его. Павел Михайлович все чаще стал «отлеживаться». В ноябре 1898 года, несмотря на то, что плохо себя чувствовал, собрался в Петербург на выставку. Близкие отговаривали его.
- Да что вы, - с неудовольствием говорил Третьяков, - чувствую себя хорошо, ничего со мной не случится.
Привез он из Петербурга картину Попова «В школе» и рисунки Васильева. Привез свою последнюю покупку и слег… 4 декабря Павел Михайлович умер. Умирая, прошептал: «Берегите галерею».
Никогда Лаврушинский переулок не видел столько народа, как в день похорон Третьякова. За гробом шла семья, друзья, служащие. Процессия вышла на Ордынку, и в опустевшем переулке дворник сказал соседу: «Вот и не стало братьев Третьяковых».
- А это что? – показал сосед на здание галереи.
…. Через 3 месяца умерла Третьякова Вера Николаевна.
