Новые времена, наступившие на Дону после Гражданской войны, требовали новых решений… Большевистской власти, победившей в междоусобной войне, тем не менее необходимо было поворачиваться лицом к казачеству. 26 января 1925 года президиум ВЦИК принял постановление «Об амнистии по поводу созыва I съезда советов Северного Кавказа», по которому все казаки, вернувшиеся в СССР на 1 февраля 1925 года получали избирательные права. (Козлов А.И. и др. «Власть на Дону…». С.57). 30 апреля 1925 года ЦК ВКП (б) принял постановление, в котором осуждалась политика отхода от старинных казачьих обычаев и традиций. (Ауский С. Казаки. Особое сословие. М., 2002. С. 421). Бывшие станичные и хуторские атаманы, авторитетные в казачьей среде, становились председателями станичных и хуторских советов. В советы было избрано значительно число казаков-середняков и беспартийных.
Назначенный в 1922 году секретарем Юго-Восточного бюро ЦК РКП (б), а в 1924-м - секретарем Северо-Кавказского крайкома РКП(б) в Ростове-на-Дону А.И. Микоян справедливо считал, что в своем родном краю казаки не могут быть пасынками у государственной власти. На V пленуме Северо-Кавказского крайкома ВКП (б) дальновидный Микоян сказал, что «нет возврата к прежним привилегиям казачества, но нет и не может быть такого положения, чтобы казачество было оторвано от советской власти». (Козлов А.И. и др. «Власть на Дону». С. 57). На расширенном пленуме Донкома РКП (б) 13 апреля 1925 года было отмечено, что «опыт двух политических кампаний, проведенных Донской организацией за последние месяцы…, доказывает, что вопрос о земле становится одним из центральных политических вопросов», а посему «главной задачей советских органов пленум считает скорейшую ликвидацию корней, питающих сословную рознь путем форсирования землеустройства…». (Наш край. Документы. С. 166-167).
25 августа 1925 года был опубликован циркуляр Северо-Кавказского крайкома «Об учете особенностей быта казаков и об улучшении воспитательной работы среди них». В нем разрешалось называться казаками, носить казачью форму в быту, носить зарегистрированное холодное оружие, «играть» казачьи песни, собираться на казачьи сходы. К 1926 году в настроениях казачества по отношению к действиям новых властей произошел позитивный поворот, ибо после репрессий гражданской войны советская власть стала на деле демонстрировать внимание к нуждам казаков. «Мы получили резкий сдвиг его (казачества - М.А.) активности в сторону совместной работы со всем трудящимся населением Северного Кавказа, - говорил на сессии ВЦИК председатель Северо-Кавказского крайисполкома П.А. Богданов. – Во многих станицах исчезла сословная рознь между иногородними и казаками и расслоение шло чисто по классовому, хозяйственному признаку. Мы имеем десятки станиц, когда на выборах казаки-середняки и бедняки объединялись с иногородними… Количество казаков, входящих в наши советы, составляет около половины состава, а именно - 47%». (Козлов А.И. и др. Власть на Дону. С. 58).
Все эти меры, по мнению большевиков, должны были стабилизировать социальную обстановку на казачьем Дону, привлечь казачество на сторону советской власти в преддверии очередного коренного перелома казачьей жизни – коллективизации.
В это время на Донской земле наблюдалось пестрая картина сельскохозяйственных предприятий. Большинство казаков предпочитало самостоятельно вести свое хозяйство. Существовали и коллективные сельхозобъединения: артели, товарищества по совместной обработке земли (ТОЗы), коммуны, колхозы, совхозы, в которых преобладали не казаки, а крестьяне.
С 1922 года на Дону действовали и эмигрантские сельскохозяйственные объединения, образованные в соответствии с постановлением СТО от 22 июня 1921 года «Об американской промышленной эмиграции». Это были коммуны «Сеятель», «Койт», «Калифорния», «Сан-Франциско». Они отличались сплоченностью и профессионализмом их работников и хорошей оснащенностью сельскохозяйственным инвентарем, машинами и скотом. В 1925 году на Дону была образована немецкая сельскохозяйственная коммуна «Красная Германия». (История Дона с древнейших времен… С. 100).
Но эти коллективные хозяйства не давали большевикам возможности надежно и полномасштабно контролировать сельскохозяйственное производство. Ко всему, малотоварные и раздробленные мелкие казачьи и крестьянские хозяйства сдерживали развитие сельского хозяйства. Только сплошная коллективизация могла гарантировать тотальный контроль партии над результатами труда казаков и крестьян и увеличить его производительность.
Курс на коллективизацию мелких индивидуальных крестьянских и казачьих хозяйств был принят на ХV съезде РКП (б), проходившем в Москве со 2 по 19 декабря 1927 года. К этому времени в стране были построены мощные заводы по производству сельскохозяйственных машин, которые эффективней всего можно было использовать в коллективных хозяйствах, обладающих большими массивами земли. Один из таких заводов находился на Дону: это был завод «Красный Аксай». Уже в ходе проведения коллективизации Ростове-на-Дону вступил в строй крупнейший в СССР завод по производству комбайнов – «Ростсельмаш».
Большевистская партия приняла лозунг «Лицом к деревне», обязав партийные комитеты различных уровней «отказаться от устаревших методов осуществления политики партии в деревне, …привлечь казаков на свою сторону, …не дать возможности кулачеству использовать пережитки сословной розни и незавершенность землеустройства для натравливания казачества против Советской власти, как якобы «власти иногородних». (Наш край. Из истории Советского Дона. Документы. Октябрь 1917-1965. Ростиздат, 1968. С.264).
В партийных документах, доведенных до широких слоев народа, говорилось об исключительно добровольном характере коллективизации и непременно на благо крестьян и казаков. Но на самом деле, Сталин и его ближайшее окружение с самого начала коллективизации поставили задачу обкомам и крайкомам ВКП (б) любыми средствами согнать крестьян и казаков в колхозы. А с теми, кто сопротивляется, поступить по законам революционной борьбы: объявить кулаками и выслать за пределы Дона, на север страны.
Проведение коллективизации на казачьем Дону классически описал М.А. Шолохов в романе «Поднятая целина», первоначально названный автором «С потом и кровью». Он отметил, что с началом коллективизации на Дону первой в колхозы ринулась казачья беднота, которой нечего было терять, ибо ничего у нее не было. Когда уполномоченный партии по коллективизации Давыдов собрал бедноту и хуторской актив и начал агитировать вступать в колхоз, его перебил красный партизан Павел Любишкин: «Чего ты, чудак, нас за Советскую власть агитируешь? …Мы знаем, что такое колхоз и пойдем в него». Его поддержала собравшая хуторская беднота: «Так мы ж с дорогой душой в колхоз! Хоть нынче ночью! Записывай зараз! Кулаков громить ведите». (Шолохов М.А. Собрание сочинений. Т.3. М.,2005. С. 402, 403, 404).
В других казачьих округах наблюдалось то же самое. «Мы идем в колхозы с тем, что там сможем получить помощь и улучшить свою участь», -говорила казачья беднота Донского округа». В этом же докладе уполномоченного по коллективизации отмечены «случаи проявления традиции сословной розни казачьего и крестьянского населения» в Семикаракорском районе, когда «одни к другим в колхозы не идут, а те и другие организуют свои колхозы».
Поскольку от бедноты, которая кроме «пролетарской сознательности» не отличалась особым трудолюбием, проку было мало, большевистские уполномоченные начали втягивать в процесс колхозного строительства казаков-середняков, как правило, работящих и крепких хозяйственников. Тот же Давыдов из «Поднятой целины» говорил, обращаясь к гремяченской бедноте: «Сознательность у вас хорошая, факт! Но вы думаете, что войдете в колхоз, и все? Нет, этого мало! …Вы, едрена зелена, и сами в колхоз должны идти и тянуть за собой качающуюся фигуру середняка.
- А как ты его потянешь, ежели он не хочет? Что он, бык, что ли, взналыгал и веди? – спросил Аркашка Менок.
- Убеди! Какой же ты боец за нашу правду, ежели не можешь другого заразить? Вот собрание завтра будет. Сам голосуй «за» и соседа-середняка уговори».3
Середняка пока уговаривали… А вот с кулаками не церемонились с первых шагов коллективизации. «Уничтожить кулака, как класс, имущество его отдать колхозам, - растолковывал казакам линию ВКП (б) коммунист Семен Давыдов из «Поднятой целины». - Кулака терпели мы из нужды: он хлеба больше, чем колхозы давал. А теперь – наоборот. Товарищ Сталин точно подсчитал эту арифметику и сказал: уволить кулака из жизни! Отдать его имущество колхозам…».
Кого же большевики пригвоздили позорным словом кулаки? А были это самые трудолюбивые и работящие люди на Дону. Одним из них являлся, к примеру, бывший думенковец, красный боец Тит Бородин, о котором секретарь Гремяченской партячейки Макар Нагульнов, его товарищ по Гражданской войне, сказал, что вернувших с этой войны, Бородин «работал день и ночь, оброс весь дикой шерстью, в одних холстинных штанах зиму и лето хаживал. Нажил три пары быков и грызь от тяжелого подъема разных тяжестев… Нажил мельницу-ветрянку, а потом купил пятисильный паровой двигатель и начал ладить маслобойку, скотиной переторговывать».
Опереться бы властям на этих трудолюбивых людей, бывших, как правило, и прекрасными организаторами производства, но большевикам не нужны были самодостаточные люди, которые самостоятельно умели обходиться без партийного руководства. Казачья беднота также с восторгом проголосовала за раскулачивание и высылку за пределы Северо-Кавказского края тех, кого большевики назвали кулаками. Только у немногих казаков хватило смелости и совести воздержаться от голосования, обрекавшего трудолюбивейшую часть донского населения с семьями на высылку в далекие северные края на муки и, часто, гибель. Тысячи семей донских казаков эшелонами были отправлены в северные районы страны валить лес, добывать в шахтах уголь, строить железные дороги. Сотни, особенно дети и старики, умирали в дороге; их хоронили без гробов, в наспех вырытых ямах, ставших братскими могилами, или сбрасывали на ходу в глухих таежных местах. Еще тысячи донцов положили свои жизни на строительстве Беломор - канала, железной дороги Котлас – Воркута, на Соловках, Магадане, шахтах Караганды.
В донских станицах и хуторах к началу 1930 года было раскулачено около 14 тысяч крепких высокопродуктивных хозяйств, их владельцы объявлены врагами трудового колхозного казачества и высланы за пределы Северо-Кавказского края. (Шолохов М.А. Указ.соч. С. 404).
27 ноября 1929 года пленум Северо-Кавказского крайкома ВКП (б), состоявшийся в Ростове-на-Дону, принял решение усилить темпы коллективизации и завершить ее на Дону к лету 1931 года. Партийных бонз не интересовало мнение казаков, они боялись только немилости политбюро и лично товарища Сталина. Для претворения в жизнь этого решения в ход была пущена вся мощь пропагандистского аппарата: по решению крайкома партии январь и февраль 1930 года объявлялись месяцами похода за сплошную коллективизацию и массовую агроколхозную учебу сельского актива.
К чему привела погоня за сплошной коллективизацией и выполнением плана хлебопоставок любой ценой с болью в сердце описал в своем письме к Сталину Михаил Шолохов. «…С момента проведения сплошной коллективизации посевная площадь (Вешенского района – М.А., Е.М.) выросла почти вдвое, - отмечал великий писатель. – Как работали на полудохлом скоте, как ломали хвосты падающим от истощения и устали волам, сколько трудов положили и коммунисты и колхозники, увеличивая посев, …я постараюсь…отобразить во второй книге «Поднятой целины». Сделано было много, но сейчас все пошло насмарку, и район стремительно приближается к катастрофе… В этом районе, как и в других районах, сейчас умирают от голода колхозники и единоличники; взрослые и дети пухнут и питаются всем, чем не положено человеку питаться, начиная с падали и кончая дубовой корой и всяческими болотными кореньями.» Такая катастрофическая ситуация стала следствием того, что особо уполномоченный крайкома ВКП (б) Овчинников «приказал изъять весь хлеб по всем хозяйствам района, в том числе и выданный в счет 15% по трудодням, задолженность каждого колхоза по хлебозаготовкам приказал разверстать по бригадам с тем, чтобы те разверстали по дворам».
За несдачу этой «контрольной цифры хлеба», а они были заведомо невыполнимыми, у казаков конфисковывали имущество, продавали дом, а самого с семьей выселяли на улицу. «Было официально и строжайше воспрещено остальным колхозникам пускать в свои дома ночевать или греться выселенных, - писал далее Шолохов вождю. – Им надлежало жить в сараях, в погребах, на улицах, в садах. Население было предупреждено: кто пустит выселенную семью – будет сам выселен с семьей. И выселяли только за то, что какой-нибудь колхозник, тронутый ревом замерзающих детишек, пускал своего выселенного соседа погреться. 1090 семей при 20-градусном морозе изо дня в день круглые сутки жили на улице. Днем, как тени, слонялись около своих замкнутых домов, а по ночам искали убежища от холода в сараях, в мякинниках. Но по закону, установленному крайкомом, им и там нельзя было ночевать! Председатели сельских советов и секретари ячеек посылали о улицам патрули, которые шарили по сараям и выгоняли семьи выкинутых из домов колхозников на улицы.
Я видел такое, чего нельзя забыть до смерти: в хуторе Волоховском Лебяженского колхоза, ночью, на лютом ветру, на морозе, когда даже собаки прячутся от холода, семьи выкинутых из домов жгли на проулках костры и сидели возле огня. Детей заворачивали в лохмотья и клали на оттаявшую от огня землю. Сплошной детский крик стоял над проулками. Да разве же можно так издеваться над людьми?
Мне казалось, что это – один из овчинниковских перегибов, но в конце января или в начале февраля в Вешенскую приехал секретарь крайкома Зимин. По пути в Вешенскую он пробыл два часа в Чукаринском колхозе и на бюро РК выступил по поводу хлебозаготовок в этом колхозе. Первый вопрос, который он задал присутствующему на бюро секретарю Чукаринской ячейки. – «Сколько у тебя выселенных из домов?» «Сорок восемь хозяйств». «Где они ночуют?» Секретарь ячейки засмеялся, потом ответил, что ночуют, мол, где придется. Зимин ему на это сказал: «А должны ночевать не у родственников, не в помещениях, а на улице!»
После этого по району взяли линию еще круче. И выселенные стали замерзать. В Базковском колхозе выселили женщину с грудным ребенком. Всю ночь ходила она по хутору и просила, чтобы ее пустили с ребенком погреться. Не пустили, боясь, как бы самих не выселили. Под утро ребенок замерз на руках у матери. Сама мать обморозилась. Женщину эту выселил кандидат партии – работник Базковского колхоза. …Число замерзших не установлено, т.к. этой статистикой никто не интересовался и не интересуется; точно также же, как никто не интересуется количеством умерших от голода. Бесспорно одно: огромное количество взрослых и «цветов жизни» после двухмесячной зимовки на улице, после ночевок на снегу уйдут из этой жизни вместе с последним снегом. А те, которые останутся в живых, будут полукалеками. …Примеры эти можно бесконечно умножать». (Цит. по кн. А.И. Козлова «М.А. Шолохов: Времена и творчество». Издательство Ростовского ун-та, 2005. С. 310, 314, 318-319).
Ударной силой по проведению сплошной коллективизации на Дону, конфискации у казаков кровно заработанного ими хлеба стали члены ВКП (б). Постановлением Политбюро ЦК и Президиума ЦК ВКП (б) от 4 ноября 1932 года приказывалось очистить партию от «людей чуждых делу коммунизма, проводящих кулацкую политику, неспособных проводить политику партии в деревне». В одном только Вешенском районе за полтора месяца работы комиссии по «чистке» из 1500 коммунистов 300 было исключено из партии. Судьба этих порядочных, совестливых людей, была трагична: исключенных тотчас арестовывали и снимали с продовольственного снабжения вместе с семьей, что приводили к голоду, истощению и, часто, смерти исключенного коммуниста и членов его семьи.
«Исключение из партии, арест и голод грозили всякому коммунисту, который не проявлял достаточной «активности» по части применения репрессий, - писал Шолохов в письме к генсеку. - По колхозам широкой волной покатились перегибы. Собственно то, что применялось при допросах и обысках, никак нельзя было назвать перегибами: людей пытали, как во времена средневековья; и не только пытали в комсодах, превращенных, буквально, в застенки, но и издевались над теми, кого пытали. …По Вешенскому району… число содержащихся под стражей, арестованных органами ОГПУ, милицией, сельсоветами и пр. – 3128; …из них приговорены к расстрелу –52. Осуждено по приговорам нарсуда и по постановлениям коллегии ОГПУ – 2300: …Оштрафовано (изъято продовольствие и скот) – 3350 хозяйств. Выселено из домов – 1090 хозяйств».
Рядовые казаки, поверившие в большевистские байки о колхозном рае и добровольно вступившие в них, вскоре на собственном опыте ощутили всю невыносимость колхозного бытия и бесперспективность труда в колхозах. Начался стихийный выход из колхозов. «Ваш колхоз нам не нужен, - заявил на собрании казак хутора Волоховский Колундаевского сельсовета Вешенского района Василий Еланкин, – хотите нас сделать рабами, имущество забрать и работать будете заставлять день и ночь».1 А когда в сентябре ему «спустили» план по хлебозаготовке, он выразился еще жестче: «На кой черт нужны мне ваши планы, пусть везут без всяких планов, так или иначе мы эту пропасть не насытим и сами будем голодными». А когда Еланкин отказался в декабре 1930 года на заем «5-летка в 4 года», заявив: «Когда вы перестанете драть с нас последнюю шкуру, сегодня пятилетка, завтра семилетка, а делов никаких у вас нет», его 21 мая 1931 года арестовало ГПУ, подвергнув допросу. «Мы остались совершенно голодными, - оправдывался Еланкин, - и дураки молчим, нужно дать отпор так, как это было в Гражданскую войну». Обвинив казака в том, что он, как бывший подхорунжий, участвовал во время Вешенского восстания в расстрелах красноармейцев, а потом использовал труд батраков в своем «кулацком» хозяйстве, крайполиттройка при ПП ОГПУ СКК 13 августа 1931 года постановила выслать В.С. Еланкина в северный край на три года условно. (Козлов А.И. «М.А.Шолохов: Времена и творчество». С.331).
И таких Еланкиных на донской земле набирались тысячи. В основном это были жители сугубо казачьих районов Дона: Вешенский, Верхне-Донской, Если на 1 июля 1929 года в лагерях ОГПУ состояло 29848 заключенных, то через полгода их число увеличилось в три раза (95064 человека), а еще через полгода достигло цифры в 300.000 заключенных.2 К началу января 1935 года во всех лагерях НКВД СССР томилось более 1 миллиона заключенных, цвет нации, самые трудолюбивые, умные и независимые. Находясь в ужасных, нечеловеческих условиях, многие из них умирали (например, в 1933 году, смертность в лагерях достигла свыше 15% от общего числа заключенных).
Разрушительный, беспощадный характер проведения коллективизации (уничтожение и высылки кулаков, прекрасных хозяев и знатоков сельскохозяйственного производства, приход к власти ленивой, не умеющей работать, преданной большевикам и идеям социализма, голытьбы во главе в двадцатипятитысячниками, «впервые в жизни увидевшими степи и пахоту») привел страну в конце 1932 весной 1933 годов к голодомору. Михаил Шолохов в отчаянном письме Сталину криком кричал о том, что с декабря 1932 года казаки станиц и хуторов Верхнего Дона прозябают «без хлеба на водяных орехах и падали», что к апрелю 1933-го их жизнь улучшилась, так как в степи появились суслики, которых варят и жарят, «а не так давно пожирали не только свежую падаль, но и пристреленных сапных лошадей и собак, и кошек, и даже вываренную на салотопке, лишенную всякой питательности падаль». Хлеба также катастрофически не хватало, поэтому, колхозник, получавший 200 граммов в сутки, по словам Шолохова, «под конец от истощения и всяческих переживаний ложится, как измученный бык, прямо на пахоте. Он уже не только работать, но и по земле ходить-то не может. Такие полутрупы с полей отвозят в хутора. А дома чем его голодная семья печалует?» (Писатель и вождь. Переписка М.А. Шолохова с И.В. Сталиным. 1931-1950 годы. Сб.док. из личного архива И.В. Сталина. Составитель Ю. Мурин. М.,1997.С. 60).
Казаки, чтобы окончательно не сдохнуть с голоду, пытались укрыть от хлебозаготовителей хоть какую-то толику зерна, закапывая его в ямы. Но те не останавливались ни перед чем в отыскивании этих ям. В своем письме Сталину Шолохов указывал на некоторые методы реквизиций зерна у казаков: «1. Массовые избиения колхозников и единоличников. 2. Сажание в «холодную». «Есть яма?» - «Нет». – «Ступай, садись в амбар!» Колхозника раздевают до белья и босого сажают в амбар или сарай. Время действия –январь, февраль. Часто в амбары сажали целыми бригадами. 3. В Ващаевском колхозе колхозницам обливали ноги и подолы юбок керосином, зажигали, а потом тушили: «Скажешь, где яма? Опять подожгу!»… допрашиваемую клали в яму, до половины зарывали и продолжали допрос. 4. В Наполовском колхозе уполномоченный РК… Плоткин при допросе заставлял садиться на раскаленную лежанку. Посаженный кричал, что не может сидеть, горячо, тогда под него лили из кружки воду, а потом «прохладиться» выводили на мороз и запирали в амбар. Из амбара снова на плиту и снова допрашивают. Он же заставлял одного единоличника стреляться. Дал в руки наган и приказал: «Стреляйся, а нет – сам застрелю!» Тот начал спускать курок (не зная того, что наган разряженный) и, когда щелкнул боек, упал в обмороке. 5. В Варваринском колхозе секретарь ячейки Аникеев на бригадном собрании заставил всю бригаду (мужчин и женщин, курящих и некурящих) курить махорку, а потом бросил на горячую плиту стручок красного перца (горчицы) и приказал не выходить из помещения. Этот же Аникеев и ряд работников агитколонны…при допросах в штабе колонны принуждал колхозников пить в огромном количестве воду, смешанную с салом, с пшенице и с керосином. 6. В Лебяженском колхозе ставили к стенке и стреляли мимо головы допрашиваемого из дробовиков. 7. Там же закатывали в рядно и топтали ногами. 8. В Архиповском колхозе двух колхозниц, Фомину и Краснову, после ночного допроса вывезли на три километра в степь, раздели на снегу догола и пустили, приказав бежать к хутору рысью. 9. В Чукаринском колхозе секретарь ячейки Богомолов подобрал 8 человек демобилизованных красноармейцев, с которыми приезжал к колхознику –подозреваемому в краже. Во двор (ночью), после короткого опроса выводил на гумно или в леваду, строил свою бригаду и командовал «огонь» по связанному колхознику. Если устрашаемый инсценировкой расстрела не признавался, то его, избивая, бросали в сани и, вывезя в степь, снова ставили и снова проделывали процедуру, предшествующую расстрелу. В Кружилинском колхозе уполномоченный РК Ковтун на собрании 6 бригады спрашивает у колхозника: «Где хлеб зарыл, товарищ!» «Не зарывал? А ну, высовывай язык! Стой так!» Шестьдесят взрослых людей… по очереди высовывают языки и стоят так, истекая слюной, пока уполномоченный в течение часа произносит обличающую речь, в других бригадах, кроме того, он «заставлял еще становиться на колени». 10. В Затонском колхозе работник агитколонны избивал допрашиваемых шашкой. В этом же колхозе издевались над семьями…, раскрывая крыши домов, разваливая печи, понуждая женщин к сожительству. 11. В Солонцовском колхозе в помещение… внесли человеческий труп, положили его на стол и в этой же комнате допрашивали колхозников, угрожая расстрелом. 12. В Верхне-Чирском колхозе… ставили допрашиваемых босыми ногами на горячую плиту, а потом избивали и выводили, босых же, на мороз. 13. В Колундаевском колхозе разутых добоса колхозников заставляли по три часа бегать по снегу. Обмороженных привезли в Базковскую больницу. 14. Там же: допрашиваемому колхознику надевали на логову табурет, сверху прикрывали шубой, били и допрашивали. 15. В Базковском колхозе при допросах раздевали, полуголых отпускали домой, с полдороги возвращали, и так по нескольку раз. 16. Уполномоченный РО ОГПУ Яковлев с оперативной группой проводил в Верхне-Чирском колхозе собрание. Школу топили до одурения. Раздеваться не приказывали. Рядом имели «прохладную» комнату, куда выводили с собрания для «индивидуальной обработки». Проводившие собрание сменялись, их было 5 человек, но колхозники были одни и те же… Собрание длилось без перерыва более суток». (Писатель и вождь. С.41-57). Ну, чем не фашизм, который только что пришел к власти в Германии!
Против раскулачивания, огульной коллективизации и террора в отношении казаков выступили лучшие представители донской казачьей интеллигенции, в частности, знаменитый иллюстратор «Тихого Дона», художник и скульптор Сергей Корольков (его горельефы до сих пор украшают фронтоны драмтеатра им. М. Горького и гостиницы «Ростов»). Естественно, он был арестован ГПУ. На допросе у следователя СГПУ Снисаря 4 мая 1933 года Корольков показал: «…Признаюсь перед органами ОГПУ, что советскую власть я рассматриваю как неприемлемую для народа, и в первую очередь для себя власть. Почему я негодовал на советскую власть? Потому, что, во-первых, она лишила меня того преимущественно-правового положения, которое я мог бы иметь и имел бы при буржуазной структуре государства, и, во-вторых, она лишила меня материального благополучия.
Особенно возмущала меня политика правительства по коллективизации. На мой взгляд, крестьянин должен иметь индивидуальное хозяйство, ибо он по психологии своей всегда являлся собственником. Только совокупность подобных сельских индивидуальных хозяйств могла обеспечить благосостояние страны. На эту тему я разговаривал с Воронецким Виктором, молодым художником лет 20, работающим в редакции “Колхозной правды”, с Медведевым Всеволодом, тоже молодым художником лет 20-21, работающим в редакции “Большевистской смены”, с Вучетичем Евгением Викторовичем, лет 22, членом ВЛКСМ, работающим председателем кооператива Северокавказских художников, с Волковым Николаем, лет 20, студентом художественного техникума. В присутствии указанных граждан я стремился доказать неприемлемость колхозной системы, которая, безусловно, неспособна заменить крепкое индивидуальное крестьянское хозяйство. Указанные граждане больше меня слушали, нежели говорили сами, и под влиянием моих разговоров со мной соглашались на данную тему и Воронецкий, и Медведев, и Волков. Возражал мне только Вучетич, всегда старавшийся доказать мне, что я по данному вопросу грубо ошибаюсь.
С особым негодованием я встретил выселение целых станиц из пределов Северо-Кавказского края в период контрреволюционного саботажа на Кубани и в ряде других областей. Я понимал, что саботаж на Кубани это историческая схватка остатков зажиточного казачества в станицах, по существу непримиримых врагов коммунистического строя, с советской действительностью. Мои политические симпатии были на стороне казачества, которое пострадало во время саботажа. Причина моего негодования по вопросу выселения из пределов Северо-Кавказского края заключалась в том, что наравне с кулаками выселялось много людей, этого не заслуживающих”. (Бондаренко В., Тыртышный В. Указ. статья).
В последующие дни чекистами были допрошены некоторые из коллег-художников, близко знавшие Сергея. Они, не отпираясь, показали: “В идеологическом отношении Корольков ярый тип контрреволюционера. Все мероприятия советского правительства Корольков отвергал, иронизировал над ними. Он говорил: “Коллективизация это сплошной анекдот в истории человечества, это очередной номер советской власти, на котором она в очередной раз докажет миру свою дегенеративность. Политика советской власти по вопросу о частной собственности является грабежом среди бела дня”.
Из-за границы за процессом коллективизации на Дону пристально наблюдал бывший донской войсковой атаман, известный писатель Петр Краснов. «По всему Дону – колхозы: «Гигант». «Молот», «Победа Октября», «Сталин». «Сталиных» больше всего, - писал Краснов в 1935 году в своей статье «Тихий Дон». – При колхозах клубы, читальни, просветительные кружки, красные ленинские уголки, кое-где радио. …Говорит Москва. Красивый, звучный, вкрадчивый женский голос, отлично натасканный где-нибудь в студии Московского художественного театра, говорит о выборах в советы, о заслугах коммунистической партии.
- Наша партия должна быть предпочтена всем. Она стремится к тому, чтобы создать всем трудящимся прекрасную жизнь в полном достатке. Она – за мир!..
Женский голос колдует. Слова лезут в душу.
- В капиталистических странах полный развал. Экономический кризис достиг чрезвычайных размеров. Миллионы безработных умирают от голода. Пролетариат бедствует. В н а ш е м о т е ч е с т в е (разрядка Краснова – М.А.) приняты все меры, чтобы обеспечить трудящихся всем необходимым. Мы должны стоять за н а ш е о т е ч е с т в о (разрядка Краснова - М.А.) всеми силами и для того поддержать коммунистическую партию, единственную, которая стоит за трудящихся. …В Новочеркасске против дома исполкома – бывшего Атаманского дворца, - вместо памятника графу Платову в кивере и с поднятой саблей, стоит памятник Ленину. Старая женщина идет, плюется». (Краснов П.Н. Тихий Дон. // «Возрождение» (Париж. Франция). Январь 1935 г.).
2 марта 1930 года в газете «Правда» была опубликована статья Сталина «Головокружение от успехов». Найдя «стрелочников» в лице местных наиболее одиозных чиновников, жесточайшими методами проводивших коллективизацию, вождь обвинил их в искажении линии партии, злоупотреблениях и потребовал «строгого соблюдения принципов добровольности в колхозном строительстве». …Убрав наиболее одиозных проводников коллективизации на Дону, большевики продолжили в последующие годы курс на укрепление колхозов и совхозов. Действуя методами кнута и пряника, донские большевики сумели к началу 1933 года согнать более 80% казачьих и крестьянских хозяйств Дона в 1218 колхозов и 27 крупных совхозов (на севере Дона процент коллективизации составил 97%, а в Каменском районе – даже 99%).
Тем более, что в 1934 году на Дону был получен хороший урожай, позволивший увеличить оплату на трудодень и ликвидировать последствия страшного голода 1933 года. Прошедший в феврале 1935 года в Москве Второй Всесоюзный съезд колхозников (донских колхозников на нем представляли С.А. Бабин, П.В. Заикин, М.М. Шабунин и другие) – ударников принял новый устав сельскохозяйственной артели, в котором слегка усиливались демократические основы управления колхозами. Земля декларативно была навечно закреплена за колхозами. Летом того же года в донских станицах шумно и торжественно вручались государственные акты на «вечное пользование землей». Партийные документы констатировали, что «с созданием и упрочением колхозов окончательно была уничтожена экономическая основа разделения сельского населения на казачество и крестьянство и в новых условиях из бывших коренных крестьян, иногородних и казаков сформировался класс колхозного крестьянства, рука об руку с рабочим классом строящий новую жизнь».
Еще в 1932 году в СССР была введена паспортная система с обязательной пропиской граждан к определенному месту жительства. Без прописки запрещалось предоставлять работу, но в то же время не прописывали без наличия у гражданина работы. Впрочем, сельские жители Дона, как и всей страны, паспортов не получили, и для того, чтобы выехать из станицы или хутора, казакам надо было получить в сельском совете разрешающую выезд справку.
Понимая, что террором производительность труда в колхозах не поднять, партийное и советское руководство стало направлять в хутора и станицы Дона комбайны и другие сельхозмашины. Только северные районы Дона получили в эти годы более 1500 комбайнов и около 4 тысяч тракторов. Для работы на новой технике в сельскохозяйственных школах и на специальных курсах и было подготовлено более 15 тысяч донских трактористов и комбайнеров. «Трактор и комбайн стали основным орудием в сельском хозяйстве колхозного Дона, - говорилось в молотовской корреспонденции «Об итогах 1937-го сельскохозяйственного года». – В 1937 году тракторами вспахано в общей сложности около 8 млн. га, комбайнами убрано 2025 тыс. га. Механизацией охвачены все важнейшие работы. …На уборке колосовых комбайнами в этом году ежедневно в области работало 59,5 тыс. колхозников и было занято 36 тыс. лошадей. …Вооруженные мощной техников колхозы Дона повысили посевную площадь в 1937 году,…доведя ее до 4 млн. 510 тыс. га. …В 1937 году в целом по области колхозы собрали 14,3 ц с гектара озимой пшеницы и 9,3 ц ржи». (// «Молот». 30 декабря 1937 г. (статья о «Об итогах 1937 сельскохозяйственного года»).
Повышению урожайности на донских полях способствовали также более широкое, чем прежде, применение удобрения, и более полное использоваться агротехники. Все это способствовало повышению урожайности сельскохозяйственной продукции, что в свою очередь привело к некоторому повышению благосостояния донского населения, особенно на фоне прошлых голодных лет… На Дону появились колхозы-миллионеры… Например, в Орловском районе сельхозартель им. Ленина в 1937 году получила 1 миллион 211 тысяч рублей дохода, выдав колхозникам на трудодень деньгами по 3 рубля 80 копеек.2 Валовый же доход сельскохозяйственной коммуны «Сеятель» Сальского района в 1938 году составил 3 096 077 рублей. (// «Молот» (Ростов). 30 декабря 1937 г.).
Михаил Астапенко, историк,писатель.
