Я проснулся с чувством выспавшегося человека, высунул ногу из-под отцовского тулупа, оказалось, что в хате прохладно, желание вставать пропало, накрылся с головой.
- Проснулся? – раздался голос мамы.
- Да.
- Дров принеси, готовить буду.
- Сейчас, мама.
Натянув, перешитые из отцовских, брюки, заправил в них рубаху. Выйдя во двор, услышал на улице шум, чуть приоткрыв воротину, увидел людей. Это были не наши красноармейцы, это были немцы. Шли они осторожно, сначала пешие, потом три мотоцикла, увидели меня, один из солдат сделал знак закрыть ворота, я повиновался. Забыв про дрова, забежал в дом.
- Мама, немцы пришли!
- Видела в окошко, сиди дома, на улицу ни ногой.
Мама вышла во двор, а я прильнул к окну, немцы всё шли и шли, но уже ничего не опасались, обогнав солдат, проехало три грузовика, проскакивали мотоциклы. Я смотрел на эту силу, было страшно! Уложив возле печи дрова, мама отогнала меня от окна.
- Посмотри, как брат.
Брат был младше меня на три года, всё время болел, лежал, почти не разговаривая.
Немцы шли через село три дня и три ночи, итак плохонькая дорога, превратилась в месиво из грязи и камней, когда грузовики застревали, приезжал танк, который вытаскивал их, тем самым, ещё больше разбивая дорогу. Наконец движение закончилось, местные поправляли заборы, которые поломали немцы, некоторые столбы вкапывали дальше от дороги. Несмотря на запрет матери, я сбегал из дома, слышал, что на улице говорили. Многие радовались, что немец прошёл через село и никого не убил, даже хвалили их, но это было только начало. На следующий день появились другие немцы, если первые даже улыбались местным женщинам, сам видел, то эти наводили оружие на каждого встречного. Начался грабёж. Во двор дома заходили по пять, шесть солдат, брали всё, что им нравилось, особо на еду налегали, если на столе чего готовое стояло, то забирали всё. Лазили в погреба, из сараев вытаскивали свиней, кур, у соседки отобрали единственного гуся, местный самогон видно тоже был им по душе, таскали большие бутыли. Всё добро сносилось в большой грузовик, в кузове которого сидел солдат, всё что приносилось, он считал и записывал в толстую книгу. Теперь их уже никто не хвалил, был слышен плач, прозвучало несколько выстрелов. У нас отбирать шибко было нечего, спустившийся в погреб немецкий солдат, посветил фонариком на два мешка картошки и несколько кочанов капусты. Видимо, остаться без добычи ему было нельзя, поэтому он подал другому всего один мешок, и выбросил наверх пяток кочанов, морковь не тронул.
В селе осталось человек пятьдесят немецких солдат и несколько полицаев, об их питании должны были заботиться местные жители, за этим следил староста села, он был пришлый, не наш. К концу зимы в селе многие голодали, в том числе и мы, брату становилось всё хуже. Мама пристроилась на работу к немцам, обстирывала гарнизон, за это ей давали очистки с кухни и мослы после варки. Она их снова варила, добавляя очистки. В феврале умер брат, мы с мамой положили его тело на санки, увезли к оврагу. В ту зиму стояли сильные морозы, земля глубоко промёрзла, умерших и убитых полицаями или немцами не закапывали, а просто присыпали снегом до весны, так и мы поступили. В начале марта умерла мама, я не мог один утащить санки с её телом, помочь вызвался Сашка, мой товарищ. Ослабленные, мы с трудом добрались до места, а когда шли обратно, то казалось, что санки легче не стали. В одну из ночей, я проснулся от далёкого грома, для грозы рано ещё, что это? Выйдя на улицу, понял, что грохочет в той стороне, куда ушли немцы, что там происходит? Утром, выйдя к колодцу, не увидел полицаев, они всегда в это время ходили по улицам, искали, у кого опохмелиться, а тут нет их. Возле колхозного правления суетились немцы, половина их сидела в грузовиках, вторая половина что-то грузила, после обеда они с грохотом проехали мимо моего дома. Только стало темнеть, как послышался крик, или что-то на него похожее, я прильнул к окну, по улице бежал мужчина, кричал, но видимо охрип, я с трудом разобрал:
- Люди, уходите в лес, немцы идут, уходите!
Я метался по дому, не зная, что с собой взять! В сумку, с которой я ходил в школу, положил столько, что она стала тяжёлой, нервничая, вытряхнул всё на пол. Когда вышел на улицу, встретился с семьёй одноклассника.
- Коля, пошли с нами, - ведущая троих детей женщина, протянула мне руку. Как маленький ребёнок, я вцепился в неё и не отпускал, пока не вышли из села. Уйдя как можно дальше, все, кто хотел уйти, стали лагерем, разожгли костры. Ночью, когда тёмное, как сажа, небо осветило зарево пожара, кроме женщин, плакали и старики мужчины. Примерно в обед, из села пришли ребята, которые были старше меня, они рассказали, что пришла наша армия, все засобирались обратно. Я шёл по селу и плакал, все дома на центральной улице, были или разрушены, или сожжены, с тревогой я приближался к своему дому. Глядя на пепелище, от которого ещё шёл дым, я сжимал в злобе кулаки.
- Колька, а Колька, а пошли командира искать, в армию запишемся, - меня дёргал за руку одноклассник, с семьёй которого я ушёл из села.
- Пошли.
Мы вышли на окраину села, там стояли наши войска, даже танки и пушки были. Солдаты протягивали нам сухари, кусочки сахара, мы всё жадно ели. К командиру нас проводил один из солдат, мы сказали ему о своём желании бить врага, к моему удивлению, он не рассердился и не прогнал нас.
- Вот что, бойцы. Принесите справки, что у вас никого не осталось, тогда думать будем.
Бегом, только бегом, мы неслись в село, нашли секретаря колхозного правления, он оставался вместо председателя, я подошёл первым:
- Справка мне нужна.
- Какая?
- Что один я.
- А тебе тоже такая нужна? – секретарь повернулся к моему товарищу, - у тебя мамка жива, беги домой, если дом целый. Твой дом как?
- Сожгли.
Секретарь погладил меня по голове, выписал справку, даже печать колхозную поставил, видать сберёг.
По возвращению к военным, я нашёл того командира, протянул ему лист бумаги, тот внимательно прочитал написанное, удивился печати.
- А сколько тебе лет, боец?
- Четырнадцать, - сказал я, приврав один год.
- А по правде?
- Тринадцать.
- К связистам пойдёшь, вижу, парень ты шустрый, справишься.
Да хоть посуду мыть, лишь бы дальше с нашим войском! Связисты приняли меня хорошо, первым делом накормили, каждый отложил со своего котелка, я в первый раз хорошо поел. После обеда рассказал их командиру, старшему лейтенанту, о себе, тот слушал с грустным выражением лица. К вечеру меня кое-как одели, что-то пришлось укоротить, тут постарались девушки. Утром, на построении, меня было не отличить от остальных, выдавал лишь рост. Так началась моя служба в Красной Армии.
Через месяц я стоял на довольствии, освоился, в мои обязанности входило помогать связистам с телефонным кабелем, был посыльным. Батальон, в котором я служил, постоянно перемещался с места на место, бывало, утром протягиваешь кабель, а в обед - крути катушку в обратную сторону, поначалу на мои руки было страшно смотреть, все в порезах, а потом кроме мозолей уже ничего не было. Оказалось, что таких мальчишек в батальоне вместе со мной было трое, с одним мы сдружились, а вот со вторым отношения не заладились. Он находился при артиллеристах и считал, что только они воюют, а остальные вроде как на подхвате. После нескольких попыток подружиться, я отвернулся от него, даже не здоровался, когда случалось видеться. Однажды ночью, мы, с моим новым товарищем, устроившись на поваленном дереве, пытались считать звёзды, вдруг услышали в небе шум, это были немецкие самолёты. С неба посыпались бомбы, зенитчики пытались остановить налёт, стреляя в тёмное небо, нас присыпало землёй, меня слегка контузило, обнявшись, мы лежали пока всё не кончилось. Вернувшись к связистам, я увидел, что их землянка разрушена, возле неё лежат два тела. Кто-то сказал, что внутри могут быть живые, я полез вниз, сверху мне светили фонариком. Две девушки и мой командир были мертвы, третья девушка пыталась скинуть с себя бревно, я принялся ей помогать, вдвоём мы справились. Я тянул её к лазу, работая руками и ногами, но она еле двигалась, с трудом подтащил к поверхности, прокричал наверх, что сами не выберемся, бойцы стали разбирать завал, достали нас обоих. Утром хоронили погибших. Когда командир батальона узнал, кто спас связистку, то подарил мне немецкий браунинг вместе с кобурой.
После гибели моих сослуживцев, меня позвали к себе танкисты, ох и нравилось мне у них! Внутри танка чувствовалась безопасность, пуле тебя не достать, а то, что снаряд попадёт, так об этом даже не думалось. Вместе с ними я прошёл маршем большое расстояние, на редких привалах на меня сыпались их дары в виде шоколада, настоящего чая и сладкого печенья, а я боялся, что растолстею и не пролезу в люк машины. Как-то рано утром, я отошёл в кусты по нужде, вдруг слышу, что пришёл посыльный из штаба, передаёт приказ командиру танка. Нужно было выдвинуться на высоту, занять там позицию. Понимая, что кататься в танке это одно, а участвовать в бою, это другое и, что меня с собой не возьмут, я проскочил в танк незамеченным. Слышал, как снаружи меня ищут, но время поджимало, экипаж разместился на своих местах, загудел мотор, мы поехали, и тут меня обнаружили. Командир танка что-то кричал в мою сторону, но я плохо слышал, он постучал по своей голове, я надел шлемофон. Так как он был мне большой и лямки не застегнуть, как положено, я связал их под подбородком в узел. Ехали мы недолго, что-то с такой силой ударило в броню, что я оглох, в наступившей тишине не слышал даже двигателя, машину ещё два раза тряхнуло и, танк встал, всё внутри наполнилось дымом, механик-водитель был мёртв, стрелок ранен, заряжающего как и меня оглушило, из его ушей текла кровь. Я пролез к люку в днище танка, попытался его открыть, помог командир. Выбравшись из танка, я помогал другим, потом оттащил их по одному в воронку, механик-водитель сгорел в танке, а нас, как рассвело, подобрали разведчики. После этого случая, я побывал в госпитале, слух вернулся, а вот я к танкистам нет, поступил приказ – дальше штаба не пускать.
Летом 1944 года, вместо раненого комбата, назначили другого, этот был категорически против нахождения детей в армии, двух других мальчишек он уже отправил в тыл, мне тоже это обещал. Рано утром, комбат, я, его ординарец и два автоматчика, на легковом автомобиле «Виллис», поехали навстречу колонне артиллеристов, они отстали на марше, а скоро были очень нужны. Объезжая небольшой лесок, наша машина заглохла, все вышли, офицеры курили, водитель ковырялся в моторе. Из леса выбежали пятеро немцев, открыли по нам огонь. Я увидел, что один из них прицелившись в комбата из карабина, выстрелил, но промахнулся. Выхватив свой пистолет, я выстрелил в немца, тот упал, а я не знал, что дальше делать, меня сбросили с машины, а через минуту мы смотрели на тела убитых врагов, у нас ранили лишь ординарца. Посмотрев на меня, комбат сказал одно слово: «Оставайся». А через неделю мне предстояло выполнить опасное задание, пройти в тыл врага, выяснить силы противника в селе. Готовили меня, как полагается, разведчики старались, достали рваную одежду, а может сами порвали, вымазали моё лицо сажей, грязью, и одежду чем-то, воняло от меня за версту, научили горбиться, хромать. Проводили как можно ближе к селу, дальше предстояло всё делать самому. Сделав крюк, я вошёл в село, показывая немецким солдатам, пустую котомку, прикладывал руку ко рту, кто-то кидал хлеб, кто-то смеялся, а кто-то целился в меня из оружия. Удалось пройти немного, стали гнать, но я понимал, что видел не всё. Вдруг кто-то взял меня за руку, я посмотрел вверх, это была женщина из местных.
- Пойдём, убогий, провожу. Она не повела меня в сторону, она вела меня так, как мне надо было, с ней меня не прогоняли, даже смешки кончились, через два часа моя наплечная сумка была полная объедков, по ногам текло, от меня воняло ещё хуже. Доведя меня до поворота улицы, она указала на разрушенный дом.
- Тут схоронись, ночью через поле уходи, так безопасней будет.
Кто была эта женщина, зачем она мне помогала, по всему видно, что она меня раскрыла, но не выдала?!
Третьего августа 1944 года мы подошли к Висле, все рвались на тот берег, вот только мосты были взорваны, никакой другой переправы не существовало. Пока ждали сапёров, перестреливались с фашистами, они нам пять мин, мы им ровно пять, комбат точно считал, так мы их подготовили к обману. Ночью заводили один танк, прислоняли к его моторному отсеку вручную сделанные рупоры, к гусеницам тоже, вот так отсылали врагу наш привет - лязг гусениц и звук танкового мотора. Утром пятого августа все были готовы к форсированию реки, по приказу комбата, миномётчики перекинули на тот берег шесть мин, в ответ тоже прилетело шесть. Всё было как обычно, вот только с нашей стороны полетели снаряды и мины в большем количестве, началась настоящая артподготовка, а катера, под прикрытием этого огня, подтаскивали понтоны. Не успели они их толком соединить, как на вражеский берег пошли наши танки, здесь важна была скорость, с ходу выезжая на берег, танкисты вступали в бой, многих подбили прямо на берегу, там, у немцев была хорошая оборона. Проезжая по понтонному мосту мимо сапёра, я обратил внимание на его руку, он её вместо шплинта сунул, её сломало, но он нам махал, показывал, что надо ехать дальше. Вслед за нами шла техника, пехота, силища шла! Переправившись, ушли вправо, сильный огонь противника тормозил продвижение, окраину простого города обороняли как Берлин, мне тогда так казалось. Укрылись за прибрежной насыпью, страшно было смотреть на наши горящие танки, но дальше ходу не было, сильный огонь противника. Чуть сдвинувшись, я увидел, что из-за каменной стены, из бойниц, которые в ней проделали, ведут огонь пулемёты, а левее их, две немецкие пушки разносят еле сохранившееся укрытие для наших солдат. Я понял, что надо сделать, крикнул: «За мной!». Не глядя, услышали меня или нет, я, взяв автомат погибшего рядом со мной солдата, побежал вдоль рва, возле леса оглянулся, за мной бежали четверо бойцов во главе с командиром взвода прикрытия.
- Ты чего задумал?
- Здесь обойдём, с тыла ударим!
- Пошли.
Прошли незаметно, а когда мы вышли за стену, фашисты пожалели, я тогда весь диск во врага выпустил, вот так мы постреляли, убили всех, кто был за стеной, а пушки забросали гранатами, вернулись без потерь, своих пришлось даже догонять.
Десятое мая. Война кончилась, радовались все, даже те немцы, в усадьбе которых мы расположились, от еды, предложенной местными, мы отказывались, принимали только запечатанные воском бутылки с вином, праздновали. Сидя на обвалившейся стене здания, я чистил ППС, его мне принёс разведчик, он видел тот бой за стеной, видел, что именно я поднял людей, правда, он предложил сменяться на мой браунинг, хоть я и отказался, автомат всё равно остался у меня. Собрав оружие и проверив его, я увидел своего комбата, он шёл именно ко мне. Присев на кирпич, сказал:
- Учиться тебе, Коля, надо. Я такое письмо напишу, в Москву, в Суворовское тебя примут.
- Спасибо, только я домой хочу.
- Учись, генералом будешь!
Не дожидаясь от меня ответа, он направился к входу в дом, только вошёл в двери, как в воздухе что-то прошелестело, раздался взрыв, вместо двери была большая дыра, пламя выбросило листы бумаги, вышло как прощальный салют. На груде камней, напротив дома, куда входил комбат, стоял мальчишка, он радовался точному попаданию, подняв ствол автомата, я нажал на спуск, видел что попал, видел как он, может даже ровесник мне, упав, скатился к ногам наших солдат, кто-то выпустил в него очередь из своего автомата, но комбата не вернёшь.
