Общее предисловие – здесь.
Народный артист РСФСР Михаил Габович, «летописец» гастролей балета Парижской Оперы в Большом театре Союза ССР, как и другие зрители, впервые увидел французский балет из-под железного занавеса, и ему было очень любопытно. В своих статьях он разобрал первую программу и итоговые впечатления от всех гастролей.
Первая программа 1 июня 1958 г. – вечер одноактовок, она шла от романтизма («Вариации») через балет модернистского толка («Видения», оба – Лифаря) к простым для понимания и приятным «Этюдам» Ландера.
Первые наблюдения Габович высказал о балеринах и танцовщиках. Напоминаю, приехали балерины Иветт Шовире, Лиан Дейде и Марджори Толчиф, премьеры Мишель Рено, Жорж Скибин, Петер ван Дийк, Юлий Алгаров.
Женщинами он восхитился: мягкая пластичность рук, устойчивость на пуантах, уверенность и легкость вращений, актерское мастерство. Мужчины же его удивили своим арсеналом движений, его впечатления можно охарактеризовать фразой: «А где большие прыжки?!». У них в основном вращения и заноски. Его реакция неудивительна – мужской танец достиг в СССР высокого уровня.
Первую программу «Вариации» знающий артист балета сразу «раскусил»: «это не блещущий открытиями парафраз на известный романтический па-де-катр с участием Марии Тальони». Видение музыки еще менее оригинально, нет достаточного разнообразия в вариациях, счел он. Зато, как и в па-де-катре, программа продемонстрировала достоинства балерин.
Безоговорочной похвалы Габовича удостоились «Этюды» Ландера, основанные на балетном классе (уроке): высокой оценки заслуживает, интересно, умно, изобретательно. Забегая вперед скажем, что через 2 года Асаф Мессерер поставит похожее произведение: «Класс-концерт».
Для модернистских «Видений» Габович не увидел основания для положительной оценки ни содержания, ни постановки. Нелишне рассказать, что же смутило человека другой культуры в этом одноактном балете. Потому что положительная оценка она всегда положительная, а каждая отрицательная может быть суть разной.
«Работа А. Кассандра и С. Лифара – не без философии, – писал Габович, – но философии ущербной, говорящей о раздвоении личности, о бессилии человека перед судьбой. Пафос балета «Видения» – в теме одиночества человека. Мы знаем, что эта «эскапистская философия», прославляющая бегство человека от действительности – нередкое явление в современной западноевропейской литературе, поэтому не удивляет появление такой темы на балетной сцене «Гранд-Опера».
Моя оценка как простого любителя была бы резче и проще: я (не стесняюсь сказать) почти ничего в либретто не поняла, мутно. Желающим даю почитать:
«Зритель видит на сцене этот конфликт с самим собой, выраженный хореографическими средствами, иногда даже не без интересной выдумки, – продолжает рецензент. – Однако уж слишком чужда мысль о том, что человек не властен над своей судьбой, и что даже в мире сновидений и грез поиски счастья бесплодны, поэтому один выход – полное одиночество наедине со своей тенью. «Она – его единственная спутница, с ней он разделяет свое одиночество» – так заканчивается либретто балета. Но ведь это апологетика пассивности, безволия, безысходности.
По средствам выразительности, по хореографическому языку спектакль «Видения» мне кажется нехудожественным и главным образом в силу его эклектичности. Автор этих строк видел в двадцатых годах на московских сценах бесчисленные попытки «модернизировать» классику. И приходится сделать вывод, что ничего свежего в средствах хореографии «Видений» я не обнаружил».
В этой программе он, тем не менее, не мог не похвалить Иветт Шовире, назвав ее действительно выдающейся артисткой. И Мишель Рено не остался без похвал:
«Мишель Рено, истый француз на сцене,– актер большого обаяния. Он танцует легко и свободно. Движения его пластичны и выразительны. Но цельности создаваемого им образа мешает разностильность хореографического «текста». Мишелю Рено приходится играть роль человека созерцающего, пассивного. Поэтому в квази-сложном поединке юноши и тени тень мужественна, а мужчина женствен. И все-таки как артист Рено хорош и вызывает симпатии публики».
Таково было начало. А теперь перенесемся в итоговую рецензию Габовича (промежуточных не было). Также, предупреждая возможный вопрос, отмечу, что он не уделил сколь-либо заметного внимания французской «Жизели».
Репертуар показан разнообразный, напоминаю, 6 программ:
1 – «Вариации», «Видения, «Этюды» (Лифарь и Ландер)
2 – «Жизель», «Дивертисмент»
3– «Наутеос», «Идиллия», «Сюита в белом» (Лифарь и Скибин («Идиллия))
4 – «Федра», «В музее», «Сюита в белом» (Лифарь)
5 – «Фантастическая свадьба», «Лебедь», «Хрустальный дворец» (Лифарь – по Фокину – Баланчин)
6 – «Рыцарь и девушка», «Хрустальный дворец» («Рыцарь» – Лифаря).
Начинается статья Габовича с восхищения мастерством артистов, а также дирижеров. Про художников отмечено, что оформление порой спорно, но интересно и со вкусом. Да, и я тут в оформлении не все поняла, вот как, например, у них декорирован сюжет «свадьба спящей красавицы» (по балету Чайковского и Петипа).
Одно из направлений репертуара французов – классический танец, «не отягощенный» сюжетом. «Сюита в белом», «Этюды», «Хрустальный дворец»… Последние два имели большой успех у публики:
«Французы не видят ничего дурного в этих бессюжетных композициях. И, действительно, надо сказать, что способность классического танца в данном жанре делать «видимой» музыку не противоречит содержательности и относится к сюжетному балету, как непрограммная музыка к программной. Во всяком случае одно из лучших произведений этого типа – «Хрустальный дворец», тонко и талантливо поставленный Дж. Баланчином, доставил нам эстетическое удовольствие именно своим пластическим аналогом музыке Ж. Бизе и, конечно, жизнерадостным мастерством яркого искусства танца. Думаю, однако, что развитие такого жанра все же ограничено, ибо в конечном счете это может привести к самоцели, и тогда возникнет опасность, что классический танец из средства выражения превратится в объект демонстрации техники».
Жизнерадостно, весело, в чисто французской манере создана хореографическая картинка «В музее» в постановке С. Лифара; талантливо, изобретательно поставил Ж. Скибин хореографическую комедийную миниатюру «Идиллия», считал Габович.
В некоторых балетах Габовича не покидала мысль, что богатство душевных сил французских артистов, талантливость их артистических натур порой растрачиваются на темы псевдосложные, подобно балету «Видения» С. Лифара с его «философией» культа человеческого одиночества (читай – тратятся зря). Пожалуй, наиболее интересный для него балет – «Фантастическая свадьба», во многом талантливо поставленный С. Лифаром, и то, считает он, уводя в мир фантастического, этот балет не приводит в мир возвышенного. Такая оценка во многом совпадает с его первыми впечатлениями. А понравились ему как широко, так и не очень известные (сейчас) работы.
Не мог Габович не отметить, что хореографов Запада привлекает тема трагического, которая близка и советскому балету. Но видели они в ней разное. Исполнявший партию Ромео с Улановой, Габович отметил, что «трагическую гибель Ромео и Джульетты мы воспринимаем, как победу жизни над смертью. А как часто понимание трагического ведет к пессимизму, безысходности, обреченности, опускается на периферию человеческих чувств».
В финальных своих строках Габович привел метафору: «французский балет – словно цветущий сад с пряным ароматом благоухающих цветов». Это сравнение напомнило мне афоризм Дидро: «Один любитель просил художника, пишущего цветы, написать ему льва. «С удовольствием, – отвечал ему художник, – но имейте в виду, что этот лев как две капли воды будет похож на розу».
Ему хотелось бы оказаться в роли этого «любителя» и дружески пожелать французским друзьям воспевать в своем поэтичном творчестве не только царицу цветов розу, но и царственного льва.
Эх, Михаил Маркович! Царственный лев же французам был враждебен много лет. Знающие историю поймут ))
Спасибо за прочтение! Продолжение про балет Большого театра в Парижской опере:
#балет #история #культура #искусство
