Ниже приводится перевод на русский язык части согласованного заявления Североамериканской православно-католической консультации о Филиокве, подписанного в США, в 2003 году. Православные и католические богословы совместной комиссии описывают библейские тексты об исхождении Святого Духа, а также исторический аспект проблематики Филиокве.
***
С 1999 по 2003 год Североамериканская православно-католическая консультация сосредоточила свои обсуждения на проблеме, которая на протяжении более двенадцати веков считалась одной из коренных причин разделения между нашими Церквами: разные способы нашего понимания и полемика об исхождении Святого Духа во внутренней жизни триединого Бога. Обе наши традиции исповедуют «никейскую веру» как нормативное выражение нашего понимания Бога и принимают в качестве классического утверждения этой веры дополненную версию Никейского символа веры, принятую на Первом Константинопольском Соборе 381 года. Вместе с тем большинство католиков и других западных христиан использовали, по крайней мере, с конца VI века, латинскую версию этого Символа веры, которая добавляет к признанию того, что Святой Дух «исходит от Отца» слово Filioque: «и от Сына». Для большинства западных христиан этот термин продолжает оставаться частью центральной формулировки их веры, формулировки, провозглашаемой в литургии и используемой в качестве основы катехизации и богословских размышлений. Для католиков и большинства протестантов это часть обычного учения Церкви и неотъемлемая часть их понимания догмата Святой Троицы. Тем не менее, по крайней мере, с конца VIII века присутствие этого термина в западной версии Символа веры стало оспариваться восточными христианами, как из-за триадологического аспекта, который он выражает, так и из-за того, что он был принят верующими Западной Церкви без канонического оформления на вселенском соборе. По мере того как средневековый раскол между восточными и западными христианами становился все более серьёзным, богословие, связанное с термином Филиокве, и вопросы церковной структуры и власти, возникающие в связи с его принятием, превратились в символ различия. Стороны христианского мира смотрели на Филиокве, с одной стороны как на недостающий элемент, а с другой как на искажение веры.
Наше общее изучение этого вопроса вовлекло нашу Консультацию во множество совместных исследований, молитвенных размышлений и интенсивных дискуссий. Мы надеемся, что многие статьи, подготовленные нашими членами в ходе этого процесса, будут опубликованы в качестве научного контекста для нашего общего заявления. Столь сложный предмет, как с исторической, так и с богословской точек зрения требует подробного объяснения, если мы хотим ясно увидеть реальные проблемы. Наши дискуссии и наше общее заявление сами по себе не положат конец многовековым разногласиям между нашими Церквами. Мы надеемся, однако, что они будут способствовать росту взаимопонимания и уважения, и что в Божие время наши Церкви уже не будут находить повода для разделения в том, как мы думаем и говорим о происхождении того Духа, плоды которого есть любовь и мир (см. Гал. 5:22).
I. Святой Дух в Писании
В Ветхом Завете «дух Божий» или «дух Господень» представлен не столько как божественная личность, сколько как проявление творческой силы Божией – «дыхания» Божия, образующего мир как упорядоченное место, где обитает его народ, который поднимает людей, чтобы вести их по пути святости. В первых стихах книги Бытия дух Божий «носится над водою», чтобы навести порядок в хаосе (Бытие 1:2). В исторических повествованиях об Израиле тот же самый дух «действует» в вождях народа (Суд. 13:25: Самсон), делает царей и военачальников пророками (1 Цар. 10:9–12; 19:18–24: Саул и Давид), и позволяет пророкам «благовествовать нищим» (Ис 61:1; ср. 42:1; 2 Цар 2:9). Господь говорит Моисею, что он «исполнил» Веселеила-ремесленника «духом Божьим», чтобы он мог изготовить все предметы скинии по Божьему замыслу (Исх. 31:3). В некоторых местах «Святой Дух» (Пс. 51 (50):13) или «благий Дух» (Пс. 143 (142):10) Господа, по-видимому, означает Его руководящее присутствие в отдельных людях и целом народе, очищающий их собственный дух (Пс. 51 (50):12-14) и помогающий им соблюдать его заповеди, но «огорчающийся» их грехом (Ис 63:10). В могучем видении пророка Иезекииля о восстановлении Израиля от смерти поражения и изгнания «дыхание», возвращающееся к иссохшим трупам людей, становится образом действия собственного дыхания Божия, созидающего народ заново: «вложу в вас дух Мой, и оживёте, и помещу вас на земле вашей...» (Иез. 37:14).
В писаниях Нового Завета о Святом Духе Божьем обычно говорится более лично, и он неразрывно связан с личностью и миссией Иисуса. Матфей и Лука разъясняют, что Мария зачинает Иисуса во чреве силою Святого Духа, который «осеняет» Е1 (Мф. 1:18-20; Лк. 1:35). Все четыре Евангелия свидетельствуют, что Иоанн Креститель, который сам был «исполнен Духом Святым от чрева матери своей» (Лк. 1:15), был свидетелем сошествия того же Духа на Иисуса в зримом проявлении Божьей силы, когда Иисус крестился (Мф 3:16; Мк 1:10; Лк 3:22; Ин 1:33). Святой Дух ведёт Иисуса в пустыню для борьбы с диаволом (Мф. 4:1; Лк. 4:1), наполняет его пророческой силой в начале его миссии (Лк. 4:18-21) и проявляется в изгнании бесов (Мф 12:28, 32). Иоанн Креститель определял миссию Иисуса как «крещение» своих учеников «Святым Духом и огнём» (Мф. 3:11; Лк. 3:16; ср. Ин 1:33), пророчество исполнилось в великих событиях Пятидесятницы (Деян. 1:5), когда ученики «облеклись силою свыше» (Лк. 24:49; Деян. 1:8). В повествовании Деяний именно Святой Дух продолжает объединять общину (4:31-32), даёт Стефану возможность свидетельствовать об Иисусе своей жизнью (8:55) и своим харизматическим присутствием среди верующих язычников даёт понять, что они тоже призваны к крещению во Христа (10:47).
В своей прощальной речи в Евангелии от Иоанна Иисус говорит о Святом Духе как о том, кто продолжит Свою работу в мире после того, как Он [Христос] вернётся к Отцу. Он — «Дух истины», который будет действовать как «еще один защитник», чтобы учить и направлять своих учеников (14:16-17), напоминая им обо всём, чему учил сам Иисус (14:26). В этом отрывке Евангелия Иисус даёт нам более ясное представление об отношениях между этим «адвокатом», Собой, и его Отцом. Иисус обещает послать его «от Отца», как «Духа истины, который от Отца исходит» (15:26); и истина, которой он учит, будет истиной, которую Иисус открыл в Себе (см. 1:14; 14:6): «Он прославит Меня, потому что от Моего возьмёт и возвестит вам. Всё, что имеет Отец, есть Моё; потому Я сказал, что он от Моего возьмёт и возвестит вам». (16:14-15).
Послание к Евреям представляет Духа просто говорящим в Писаниях Своим собственным голосом (Евр. 3:7; 9:8). В посланиях Павла Святой Дух Божий определяется как тот, кто окончательно «открыл» Иисуса как «Сына Божия в силе», действуя как проводник его воскресения (Рим. 1:4; 8.11). Тот же самый Дух, ныне сообщающийся с нами, сообразует нас с воскресшим Господом, давая нам надежду на воскресение и жизнь (Рим. 8:11), соделывая и нас чадами и наследниками Божиими (Рим. 8:14-17), и образуя наши слова и даже наше невнятное воздыхание в молитву, выражающую надежду (Рим. 8:23-27). «а надежда не постыжает, потому что любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам». (Рим. 5.5).
II. Исторические соображения
На протяжении первых веков существования Церкви латинская и греческая традиции свидетельствовали об одной и той же апостольской вере, но различались способами описания отношений между личностями Троицы. Разница в целом отражала различные пастырские задачи, стоящие перед Церковью на Западе и на Востоке. Никейский символ веры (325 г.) свидетельствовал о вере Церкви, сформулированной перед лицом арианской ереси, отрицавшей полное Божество Христа. В годы, последовавшие за Никейским собором, Церкви продолжали бросать вызов взгляды, ставящие под сомнение как полную божественность, так и полную человечность Христа, а также божественность Святого Духа. Вопреки этим вызовам отцы на Константинопольском соборе (381 г.) подтвердили Никейскую веру и провозгласили дополненный Символ веры, основанный на Никейском.
Особо следует отметить более обширное утверждение этого символа веры относительно Святого Духа, отрывок, на который явно повлиял классический трактат Василия Великого «О Святом Духе», который, вероятно, был окончен примерно шестью годами ранее. Никео-Цареградский Символ веры утверждал веру Церкви в Божество Духа словами: «И в Духа Святаго, Господа, Животворящаго, Иже от Отца исходящаго, Иже со Отцем и Сыном спокланяема и сславима, глаголавшаго пророки». В тексте избегалось прямое именование Духа «Богом» или утверждения (как это делали Афанасий Великий и Григорий Богослов), что Дух «из той же субстанции», что и Отец и Сын. Несмотря на то, что утверждения о Духе, которые, несомненно, показались бы некоторым современникам крайне осторожными, Собор явно намеревался этим текстом заявить о вере Церкви в полное Божество Святого Духа, особенно в противовес тем, кто рассматривал Дух как творение. В то же время в задачу Собора не входило указание способа происхождения Духа или уточнение конкретных отношений Духа с Отцом и Сыном.
Акты Константинопольского собора были утеряны, но текст его Символа веры был процитирован и официально признан обязательным, наряду с Никейским символом веры, в догматическом постановлении Халкидонского собора (451 г.). Менее чем за столетие Символ 381 года стал играть нормативную роль в определении веры, а к началу VI века провозглашался на литургии в Антиохии, Константинополе и других регионах Востока. В Западной церкви Символ веры также был введён в литургию, возможно, начиная с третьего Толедского собора в 589 году, сыгравшего большое значение для официального принятия Филиокве на Западе.
До VI века не существует чётких письменных свидетельств о процессе включения Филиокве в Символ веры на христианском Западе. Идея о том, что Дух исходит «от Отца через Сына», утверждается многими более ранними латинскими богословами, как часть их настойчивого утверждения об упорядоченном единстве всех трёх лиц в единой Божественной Тайне (например, Тертуллиан Adversus Praxean 4 and 5). Тертуллиан, писавший в начале III века, подчёркивает, что Отец, Сын и Святой Дух разделяют единую божественную природу, качество и силу (там же, 2), которые, по его мнению, исходят от Отца и передаются через Сына Духу (там же, 8). Иларий Пиктавийский в середине IV века в своей работе говорит о Духе как о «исходящем от Отца» и «посланном Сыном» (De Trinitate 12.55); как «от Отца через Сына» (там же, 12.56); и как «имеющий Отца и Сына своим источником» (там же 2.29); в другом отрывке Иларий указывает на Иоанна 16:15 (где Иисус говорит: «Всё, что имеет Отец, есть Моё; потому Я сказал, что он от Моего возьмёт и возвестит вам»), и вслух задаётся вопросом, «исходить от Сына — это то же самое, что исходить от Отца» (там же, 8.20). Амвросий Медиоланский, писавший в 380-х гг., открыто утверждает, что Дух «исходит (происходит) от Отца и Сына», никогда не отделяясь ни от одного из них (О Святом Духе 1.11.20). Однако ни один из этих авторов не делает способ происхождения Духа предметом своего особого размышления; все озабочены, скорее, тем, чтобы подчеркнуть равенство статуса всех трёх божественных личностей как Бога, и все признают, что только Отец является источником вечного бытия Бога.
Самое раннее использование языка Filioque в контексте вероучения связано с исповеданием веры, сформулированным королём вестготов Реккаредом на поместном соборе в Толедо в 589 году. Этот поместный собор предал анафеме тех, кто не принял постановления первых четырёх Вселенских соборов (канон 11), а также тех, кто не исповедовал, что Святой Дух исходит от Отца и Сына (канон 3). Похоже, что испанские епископы и король Реккаред считали в то время, что греческий эквивалент Filioque был частью первоначального Символа веры, и, по-видимому, понимали, что его цель состояла в том, чтобы противостоять арианству, утверждая близкие отношения Отца и Сына. По приказу Реккареда Символ веры стал читаться во время литургии, подражая восточной практике. Из Испании использование Символа веры с Филиокве распространилось по всей Галлии.
Почти столетие спустя в Хэтфилде в 680 году состоялся собор английских епископов под председательством архиепископа Феодора Кентерберийского, византийца, приглашённого папой Виталианом для служения в Англии. Согласно преподобному Беде (Hist. Eccl. Gent. Angl. 4.15 [17]), этот собор прямо подтвердил свою веру как соответствующую пяти Вселенским Соборам, а также провозгласил, что Святой Дух исходит «неизреченным образом (inenarrabiliter) от Отца и Сына».
К VII веку три взаимосвязанных фактора способствовали включению Филиокве в Символ веры 381 года на Западе и убеждению некоторых западных христиан в том, что Филиокве фактически было частью первоначального Символа. Во-первых, сильное течение в святоотеческой традиции Запада, подытоженное в трудах Августина (354–430), говорило об исхождении Духа от Отца и Сына (например, О Троице 4.29; 15.10, 12, 29, 37; значение этой традиции и её терминология будут обсуждаться ниже), а также таинство крещения и катехизация. Догматическая формула 381 года не считалась единственным обязательным выражением апостольской веры. На Западе наиболее распространённым из них был Апостольский символ веры, ранний символ веры, который содержал простое утверждение веры в Святого Духа без каких-либо уточнений. Однако третьим, имевшим особое значение для позднейшего западного богословия, был так называемый Афанасьевский символ веры (Quicunque). На Западе считалось, что он был составлен Афанасием Александрийским. Этот Символ веры, вероятно, возник в Галлии около 500 г. и цитируется Цезарием Арльским (+ 542 г.). Этот текст был неизвестен на Востоке, но до наших дней имеет большое влияние на Западе. В значительной степени опираясь на трактовку Троицы Августином, он ясно утверждал, что Дух исходит от Отца и Сына. Центральным акцентом этого символа веры была его сильная антиарианская христология: говоря о Духе, происходящем от Отца и Сына, подразумевалось, что Сын не ниже Отца по своей сущности, как считали ариане. Влияние этого символа веры, несомненно, способствовало использованию Филиокве в латинской версии Никео-Цареградского символа веры в Западной Европе, по крайней мере, с VI века.
Использование Символа веры 381 года с добавлением Филиокве стало предметом споров к концу VIII века как в дискуссиях между франкскими богословами и Римским престолом, так и в растущем соперничестве между каролингским и византийским дворами, которые претендовали на то, чтобы быть законными преемниками Римской империи. Вслед за иконоборческой борьбой в Византии Каролинги воспользовались случаем, чтобы бросить вызов Константинопольскому православию и сделать особый акцент на значении термина Филиокве, который они теперь стали определять как основание правильной тринитарной веры. Интенсивное политическое и культурное соперничество между франками и византийцами послужило фоном для дебатов о Филиокве на протяжении VIII и IX веков.
Решения Второго Никейского собора (787 г.) [который окончательно утвердил древнюю практику почитания икон] были переведены Карлу Великому, однако перевод оказался неточным. На основании этого неправильного перевода Карл Великий отправил делегацию к папе Адриану I (772–795), чтобы изложить свои опасения. Среди пунктов претензий легаты Карла Великого утверждали, что Патриарх Константинопольский Тарасий при своём установлении не следовал никейской вере и не исповедовал, что Дух исходит от Отца и Сына, но исповедовал скорее своё исхождение от Отца через Сына (Манси 13.760). Папа решительно отверг протест Карла Великого, подробно продемонстрировав, что Тарасий и Собор в этом и других вопросах придерживаются веры отцов (там же, 759–810). После этого обмена письмами Карл Великий заказал так называемые Libri Carolini (791–794), работу, написанную для того, чтобы бросить вызов позициям как иконоборческого собора 754 года, так и Второго Никейского собора 787 года в отношении почитания икон. Опять же из-за плохих переводов Каролинги неправильно поняли фактическое решение последнего Собора. В этом тексте снова подчеркивался каролингский взгляд на Филиокве. Утверждая, что слово Филиокве было частью Символа веры 381 года, Libri Carolini подтвердили латинскую традицию о том, что Дух исходит от Отца и Сына, и отвергли как неверное, учение о том, что Дух исходит от Отца через Сына.
Хотя акты поместного собора во Франкфурте в 794 году не сохранились, другие записи указывают на то, что он был призван главным образом противостоять форме ереси «адопционизма», которая, как тогда считалось, набирала силу в Испании. Акцент ряда испанских богословов на целостной человечности Христа мог подразумевать, что человек Иисус был «усыновлён» Отцом при его крещении. В присутствии Карла Великого этот собор, который он, вероятно, позиционировал как «вселенский» (см. Манси 13.899-906), утвердил Libri Carolini, утверждая в контексте сохранения полной божественности личности Христа, что Дух исходит от Отца и Сына. Как и в конце VI века, латинская формулировка Символа веры, утверждающая, что Дух исходит от Отца и Сына, была использована для борьбы с предполагаемой христологической ересью.
Через несколько лет во Фриули (796 или 797) состоялся еще один поместный собор, также направленный против «испанского адопционизма». На этом собрании Паулин из Аквилеи (+802 г.), соратник Алкуина при дворе Карла Великого, защищал использование Символа веры вместе с Филиокве как способ противодействия адопционизму. Паулин, по сути, признавал, что Филиоквe как дополнение к Символу веры 381 года, но защищал его, утверждая, что оно не противоречит ни смыслу Символа веры, ни намерениям Отцов. Авторитет Собора во Фриули на Западе вместе с авторитетом Франкфуртского собора гарантировал, что Символ веры 381 года с Филиокве будет использоваться в богословии и литургике в церквях всей Европы.
Различные литургические традиции в отношении Символа веры соприкоснулись друг с другом в Иерусалиме начала IX века. Западные монахи, использующие латинский символ веры с добавлением Филиокве, были осуждены своими восточными братьями. В письме к папе Льву III в 808 году западные монахи ссылались на практику в часовне Карла Великого в Аахене как на образец. Папа Лев ответил письмом «всем церквам Востока», в котором он заявил о своей личной вере в то, что Святой Дух вечно исходит от Отца и Сына. В этом ответе Папа не делал различий между своим личным пониманием и вопросом о законности дополнения к Символу веры, хотя позже он сопротивлялся добавлению Филиокве в богослужениях, совершаемых в Риме.
Подняв вопрос о споре в Иерусалиме, Карл Великий попросил Теодульфа Орлеанского, главного автора Libri Carolini, написать защиту использования Филиокве. Появившийся в 809 году De Spiritu Sancto Теодульфа был, по сути, сборником святоотеческих цитат, подтверждавших использование Филиокве. Имея в руках этот текст, Карл Великий созвал собор в Аахене в 809–810 годах, чтобы утвердить учение об исхождении Духа от Отца и Сына, которое подвергалось сомнению греческими богословами. После этого собора Карл Великий запросил у папы Льва одобрения использования символа веры с Филиокве (Манси 14.23-76). Встреча папы и делегации собора Карла Великого состоялась в Риме в 810 году. Хотя Лев III подтвердил ортодоксальность термина Филиокве и одобрил его использование в катехизации и личных исповеданиях веры, он явно не одобрял его включения в текст Символа веры 381 года, поскольку отцы того Собора, которые, как он отмечает, были вдохновлены Святым Духом не меньше, чем епископы, собравшиеся в Аахене и было решено не включать его в Символ веры. Папа Лев оговорил, что использование Символа веры при совершении литургии допустимо, но не обязательно, и призвал в интересах предотвращения смуты, воздержаться от включения его в литургическую практику. Примерно в это же время, согласно Liber Pontificalis, Папа приказал изготовить и выставить в соборе Святого Петра два тяжёлых серебряных щита, содержащих оригинальный текст Символа веры 381 года на греческом и латинском языках. Однако, несмотря на его директивы и это символическое действие, Каролинги продолжали использовать Символ веры с Филиокве во время литургии в своих епархиях.
Византийцы мало участвовали в событиях касающихся Филиокве на Западе между VI и IX веками. Связи постепенно ослабевали, а их собственная борьба с монофелитством, иконоборчеством и подъёмом ислама оставляла им мало времени, чтобы внимательно следить за богословскими событиями на Западе. Однако их интерес к Филиокве усилился в середине IX века, когда он стал сочетаться с юрисдикционными спорами между Римом и Константинополем, а также с деятельностью франкских миссионеров в Болгарии. Когда византийские миссионеры были изгнаны из Болгарии царём Борисом под влиянием Запада, они вернулись в Константинополь и рассказали о западных обычаях, включая использование Символа веры с Филиокве. Патриарх Константинопольский Фотий в 867 году обратился к другим восточным патриархам с резко сформулированной энцикликой, комментируя политический и церковный кризис в Болгарии, а также напряжённость между Константинополем и Римом. В этом письме Фотий осудил западных миссионеров в Болгарии и раскритиковал западную литургическую практику.
Что наиболее важно, патриарх Фотий назвал добавление Филиоквe на Западе богохульством и представил существенный богословский аргумент против представления о Троице, которое, по его мнению, формировало Филиокве. Позиция Фотия была основана на его взгляде о том, что Филиокве означает две причины в Троице и умаляет Отца. Таким образом, Филиокве казалось ему умаляющим отличительный характер каждого лица Троицы, и запутывающим их отношения, парадоксальным образом неся в себе семена как языческого политеизма, так и савеллианского модализма (Мистагогии 9, 11). Однако в своём письме от 867 г. Фотий не демонстрирует каких-либо знаний о латинской святоотеческой традиции, лежащей в основе использования Филиокве на Западе. Его оппозиция Филиокве впоследствии получит дальнейшее развитие в его Послании патриарху Аквилеи в 883 или 884 году, а также в его знаменитой Мистагогии Святого Духа, написанной около 886 года.
В заключение своего письма 867 г. Фотий призвал к созыву Вселенского собора, который решит вопрос о вставке Филиокве, а также осветит его богословскую основу. В 867 году в Константинополе состоялся поместный собор, на котором был низложен папа Николай I, что усилило напряжённость в отношениях между двумя престолами. В 863 году сам Николай отказался признать Фотия патриархом из-за его якобы неканонического рукоположения. В связи с политическими изменениями Фотий был вынужден уйти в отставку в 867 году, и его заменил патриарх Игнатий, которого затем вновь сменил Фотий в 858 году. Позже в 869 году в Константинополе был созван новый собор. В присутствии представителей папы и при поддержке империи, этот Собор отлучил Фотия и впоследствии был признан на Западе по причинам, не связанным с Филиокве или Фотием, Восьмым Вселенским Собором, хотя он никогда не признавался таковым на Востоке.
Отношения между Римом и Константинополем изменились, когда Фотий снова стал патриархом в 877 году после смерти Игнатия. В Риме папа Николай умер в 867 г., и ему наследовал папа Адриан II (867–872), который сам предал Фотия анафеме в 869 г. Его преемник, папа Иоанн VIII (872–882), был готов признать Фотия законным патриархом в Константинополе при определённых условиях, тем самым расчищая путь для восстановления хороших отношений. В 879–880 годах в Константинополе состоялся Собор в присутствии представителей Рима и других восточных патриархатов. Этот Собор, который некоторые современные православные богословы считают вселенским, отменил решения более раннего Собора 869–870 годов и признал статус Фотия как патриарха. Он подтвердил вселенский характер Собора 787 г. и его решений против иконоборчества. Не было широкого обсуждения Филиокве, ещё не входившего в состав исповедуемого в самом Риме Символа веры, и не было сделано никакого заявления Собором о его богословском обосновании; однако этот Собор формально подтвердил первоначальный текст Символа веры 381 года без Филиокве и предал анафеме любого, кто составил бы другое исповедание веры. Собор также с большим уважением отзывался о римском престоле и предоставил папским легатам традиционные прерогативы председательства, признав их право начинать и закрывать дискуссии и подписывать документы первыми. Тем не менее, документы не дают никаких указаний на то, что присутствующие епископы формально признавали какой-либо приоритет юрисдикции за Римским престолом вне рамок святоотеческого понимания общения Церквей и канонической теории пентархии VI века. Сложный вопрос о конкурирующих притязаниях папы и константинопольского патриарха на юрисдикцию в Болгарии был оставлен на усмотрение императора. После Собора Филиокве продолжали использовать в Символе веры в некоторых частях Западной Европы, несмотря на намерения папы Иоанна VIII, который, как и его предшественники, сохранил текст, санкционированный Собором 381 года.
Новый этап в истории полемики относится к началу XI века. Во время собора после коронации короля Генриха II как императора Священной Римской империи в Риме в 1014 году Символ веры, включая Филиокве, был впервые пропет на папской мессе. Филиокве, как теперь считалось в Латинской церкви, имело санкцию папства. Его включение в литургию после двух столетий папского сопротивления этой практике отражало новое господство германских императоров над папством, а также растущее чувство пап о своей собственной власти, находящейся под имперской защитой, во всей Церкви, как в западной так и в восточной.
Филиокве занимал видное место в бурных событиях 1054 года, когда представители Восточной и Западной церквей, собравшиеся в Константинополе, обменялись отлучениями. В контексте предания анафеме константинопольского патриарха Михаила I Керулария и некоторых его советников кардинал Гумберт де Сильва Кандида, легат папы Льва IX, обвинил византийцев в ненадлежащем удалении Филиокве из Символа веры и подверг критике другие восточные литургические практики. В ответ на эти обвинения патриарх Михаил признал, что анафемы Гумберта не исходили от Льва IX, и обратил свои собственные анафемы лишь на папскую делегацию. На самом деле Лев уже был мёртв, а его преемник ещё не был избран. В то же время Михаил осудил западное использование Филиокве в Символе веры, а также другие западные литургические практики. Этот обмен ограниченными отлучениями сам по себе не привёл к формальному расколу между Римом и Константинополем, несмотря на взгляды более поздних историков; однако это углубило растущее отчуждение между Константинополем и Римом.
Отношения между Римской Церковью и Церквями Константинопольской, Александрийской, Антиохийской и Иерусалимской были серьёзно подорваны в период крестовых походов, и особенно после печально известного Четвёртого крестового похода. В 1204 году западные крестоносцы разграбили город Константинополь, который долгое время был коммерческим и политическим соперником Венеции, и западные политики и духовенство доминировали в жизни города, пока он не был возвращён императором Михаилом VIII Палеологом в 1261 году. Территории Константинополя, Антиохии и Иерусалима, лояльные Риму и политическим силам Западной Европы, стали трагически зримым новым выражением раскола. Даже после 1261 года Рим поддерживал латинских патриархов на этих трёх древних восточных кафедрах. Для большинства восточных христиан это было явным признаком того, что папство и его политические сторонники мало заботились о легитимности своих церквей.
Несмотря на это растущее отчуждение, с начала XII и до середины XIII века был предпринят ряд заметных попыток решить проблему Филиокве. Немецкий император Лотарь III отправил епископа Ансельма Гавельбергского в Константинополь в 1136 году для переговоров о военном союзе с императором Иоанном II Комнином. Пока он был там, Ансельм и митрополит Никита Никомидийский провели серию публичных дискуссий по вопросам, разделяющим Церкви, включая Филиокве, и пришли к выводу, что различия между двумя традициями не так велики, как они думали (PL 188.1206B – 1210). Письмо православного патриарха Германа II (1222–1240) папе Григорию IX (1227–1241) привело к дальнейшим дискуссиям между восточными и западными богословами о Филиокве в Никее в 1234 году. Последующие дискуссии проводились в 1253–1254 годах по инициативе императора Иоанна III (1222–1254) и папы Иннокентия IV (1243–1254). Несмотря на эти усилия, последствия Четвёртого крестового похода и угроза со стороны турок, наряду с юрисдикционными претензиями папства на Востоке, нивелировали эти благонамеренные усилия.
На этом фоне собор Западной церкви был проведён в Лионе в 1274 году (Второй Лионский) уже после восстановления Византийской империи. Несмотря на последствия крестовых походов, многие византийцы стремились залечить раны, нанесённые разделением, и искали на Западе поддержки против растущего наступления турок, а папа Григорий X (1271–1276) с энтузиазмом надеялся на воссоединение. Среди тем, согласованных для обсуждения на соборе, была проблема Филиокве. Однако у двух византийских епископов, присланных в качестве делегатов, не было реальной возможности представить на Соборе восточное видение вопроса. Филиокве было официально одобрено делегатами на заключительном заседании 17 июля в краткой конституции, которая также прямо осуждала тех, кто придерживался иных взглядов на происхождение Святого Духа. Уже 6 июля, по соглашению, ранее достигнутому между папскими делегатами и императором в Константинополе, было провозглашено воссоединение Восточной и Западной Церквей, но оно так и не было воспринято восточным духовенством и верующими. В этом контексте следует отметить, что в своём письме, посвященном 700-летию этого Собора (1974 г.), папа Павел VI признал это и добавил, что «латиняне выбрали тексты и формулы, выражающие экклезиологию, которая была задумана и развита на Западе. Понятно […], что единство, достигнутое таким образом, не могло быть полностью принято восточно-христианским разумом». Также папа, говоря о будущем католическо-православном диалоге, заметил: «…он вновь коснётся других спорных моментов, которые Григорий X и отцы Лионского собора считали решёнными».
На Восточном Влахернском (Константинопольском) соборе 1285 г. под руководством патриарха Григория II (1282-1289) фактически решительно отвергались решения Лионского собора и пролатинское богословие бывшего патриарха Иоанна XI Векка (1275-1282). В то же время этот собор сделал важное заявление, касающееся богословского вопроса Филиокве. Решительно отвергая «двойное исхождение» Духа от Отца и Сына, в заявлении говорилось о «вечном проявлении» Духа через Сына. Язык патриарха Григория открыл путь, по крайней мере, к более глубокому и сложному пониманию отношений между Отцом, Сыном и Святым Духом как на Востоке, так и на Западе. Этот подход получил дальнейшее развитие у Григория Паламы (1296-1359) в контексте его различия между сущностью и энергиями божественных личностей. К сожалению, это мало повлияло на более поздние средневековые дискуссии о происхождении Духа как в Восточной, так и в Западной церкви. Несмотря на стремление византийских богословов со времён Фотия противостоять как идее Филиокве, так и её добавлению к латинскому Символу веры, в Синодике Православия, сборнике, содержащем более шестидесяти анафем, нет упоминания о доктринальных решениях восточных соборов о Филиокве в течение XIV века.
Однако была предпринята еще одна попытка авторитетно подойти к этому вопросу в экуменическом масштабе. Ферраро-Флорентийский собор (1438-1445) вновь собрал представителей Римской, Константинопольской, Александрийской, Антиохийской и Иерусалимской церквей для обсуждения широкого круга спорных вопросов, включая папскую власть и Филиоквe. Этот собор проходил в то время, когда османы серьёзно угрожали Византийской империи и когда многие в греческом мире считали военную помощь с Запада единственной надеждой Константинополя. После обширных дискуссий богословов с обеих сторон, часто сосредоточенных на толковании святоотеческих текстов, 6 июля 1439 года был провозглашён союз Церквей. Декрет Собора о воссоединении, Laetentur caeli, признал легитимность западного взгляда на Духа Святого, вечное исхождение от Отца и Сына, как от единого начала. Филиоквe представлено здесь как имеющее то же значение, что и позиция некоторых ранних восточных отцов, что Дух существует или исходит «через Сына». Собор также утвердил текст, в котором говорилось о папе как о «первенствующим над всем миром», как о «главе всей церкви, отце и учителе всех христиан». Несмотря на участие православных в этих дискуссиях, решения Флоренции, как и декрет Второго Лионского собора о унии, так и не были приняты синодом епископов или верующими на Востоке и были официально отвергнуты в Константинополе в 1484 году.
Падение Константинополя в 1453 г. и разрушительное влияние протестантской Реформации на Западе, а также последующие латинские миссии в бывшие византийские владения и учреждение восточнокатолических церквей привели к углублению раскола, сопровождавшемуся изданием множества полемической литературы с каждой стороны. На протяжении более пятисот лет католической и православной сторонам было предоставлено мало возможностей для серьёзного обсуждения Филиоквe и связанного с ним вопроса о первенстве и власти епископа Рима. Православие и католицизм вступили в период формальной изоляции друг от друга, когда каждый из них развил ощущение себя в качестве единственной Церкви, достоверно исповедующей апостольскую веру. Например, это выражено в энциклике Пия IX In Suprema Petri Sede от 6 января 1848 г., в энциклике Льва XIII Praeclara Gratulationis Publicae от 20 июня 1894 г., а также в послании Православных патриархов 1848 г. и энциклике Константинопольского патриархата 1895 г., которые являлись реакции на предшествующие папские документы. Экуменические дискуссии о Филиоквe между Православными церквами и представителями старокатоликов и англикан проходили в Германии в 1874-75 гг. и время от времени возобновлялись в течение последующего столетия, но в целом не достигли существенного прогресса в преодолении различия традиционных восточных и западных воззрений.
Новый этап в отношениях между Католической и Православной церквами официально начался со Второго Ватиканского Собора (1962-1965 гг.) и Всеправославных конференций (1961-1968 гг.), которые возобновили контакты и диалог. С этого времени ряд богословских вопросов и исторических событий, способствовавших расколу между церквями, стали привлекать к себе новое внимание. В этом контексте в 1965 г. была создана наша Североамериканская православно-католическая консультация, а в 1979 г. – Совместная международная комиссия по богословскому диалогу между Православной и Католической церквами и комиссия Веры и Порядка Всемирного совета церквей, которые глубоко изучили вопрос о Филиокве в 1978 и 1979 годах. Первое заявление Совместной международной комиссии (1982 г.), озаглавленное «Тайна Церкви и Евхаристии в свете тайны Троицы», действительно кратко касается вопроса о Филиокве в контексте обширной дискуссии в отношении лиц Святой Троицы. В Заявлении говорится: «Не желая пока разрешать возникшие между Востоком и Западом затруднения относительно отношения между Сыном и Духом, мы можем сейчас вместе сказать, что этот Дух, исходящий от Отца (Ин. 15: 26) как единственного источника Троицы и ставший Духом нашего усыновления (Рим. 8:15), поскольку Он уже есть Дух Сына (Гал. 4:6), сообщается нам, в частности, в Евхаристии через Сына, на Котором Он почивает во времени и в вечности (Ин. 1:32)». (№ 6).
Несколько других событий последних десятилетий указывают на большую готовность со стороны Рима признать нормативный характер первоначального Символа веры Константинополя. Когда Патриарх Димитрий I посетил Рим 7 декабря 1987 года, а затем во время визита Патриарха Варфоломея I в Рим в июне 1995 года, оба патриарха присутствовали на Евхаристии, совершенной Папой Иоанном Павлом II в Соборе Святого Петра. В обоих случаях Папа и Патриарх провозглашали Символ Веры на греческом языке (т. е. без Филиокве). Папа Иоанн Павел II и румынский патриарх Феоктист сделали то же самое на румынском языке во время папской мессы в Риме 13 октября 2002 г. Документ Конгрегации доктрины веры от 6 августа 2000 г. начинает свои богословские рассуждения о центральном учении Церкви с текста Символа веры 381 года, опять же без добавления Филиокве. Хотя не было предложено никакой интерпретации этих вариантов использования Символа веры, эти события предполагают новое осознание католической стороной уникального характера оригинального греческого текста Символа веры как наиболее достоверной формулировки веры, объединяющей восточное и западное христианство.
Вскоре после встречи в Риме Папы Иоанна Павла II и Вселенского Патриарха Варфоломея I Ватикан опубликовал документ «Греческое и латинское понимание относительно исхождения Святого Духа» (13 сентября 1995 г.). Этот текст должен был стать новым вкладом в диалог между нашими церквями по этому спорному вопросу. Среди многочисленных замечаний в тексте говорится: «Католическая Церковь признаёт соборную, вселенскую, нормативную и непреложную ценность, как выражение единой веры Церкви и всех христиан, Символа, исповедуемого на греческом языке в Константинополе в 381 Вторым Вселенским Собором. Никакое исповедание веры, свойственное той или иной литургической традиции, не может противоречить этому выражению веры, которому учит и исповедует нераздельная Церковь». Хотя католическая церковь, очевидно, не считает Филиокве противоречащим Символу веры 381 года, значение этого отрывка в заявлении Ватикана 1995 года не следует преуменьшать. Именно в ответ на этот важный документ в 1999 году началось наше собственное изучение Филиокве, и мы надеемся, что настоящее заявление послужит дальнейшему развитию позитивных дискуссий между нашими общинами, которые мы испытали сами.
