Привет, с вами Игорь Рабинер!
Несколько историй из книги Франческо Тотти об их взаимоотношениях со Спаллетти, о том, как радикально они изменились.
Многим у нас это будет интересно — и мне кажется, что этот путь игроков от любви до ненависти по отношению к Лучано был вообще очень типичной историей.
Эпизод 1. 2006 год, три с половиной месяца до ЧМ
29-летний Тотти получает трещину в малоберцовой кости и растяжение связок, его оперируют в римской клинике «Вилла Стюарт». Чемпионат мира (последний в его карьере, он уже решил, что после него уходит из сборной) под огромной угрозой — такие травмы лечатся за полгода.
11 вечера в день операции.
«Я услышал шаги в коридоре, а потом — тихий стук в дверь, явно рассчитанный на то, что услышу его только я. За матовым стеклом маячила чья-то тень, и я совершенно автоматически сказал:
- Войдите.
Лучано Спаллетти. 11 вечера, а Мистер украдкой пробрался в мою палату. У него в руках был довольно объёмный пакет, он сделал мне знак молчать, достал из упаковки складную доску и блок больших белых листов. И, как будто внезапно вспомнив о чём-то, повернулся ко мне:
- Ты ведь не спал?
- Нет, Мистер, не получается заснуть.
- А! Хорошо, хорошо...
И, успокоившись, продолжил сборку. Спустя полминуты она была закончена. Он вынул из кармана чёрный маркер.
- Так, дорогой Франческо, наметим «Рому» будущего сезона. Я пишу варианты, потом обсуждаем все «за» и «против» по каждому игроку.
Я был изумлен и растроган. Он понял это, он это предвидел и быстро стал размечать эту странную «Монополию». Написал имена троих вратарей, шестерых защитников, шестерых полузащитников и пятерых нападающих.
- Начнём. Выбери одного, представь, что у нас нет трудностей с бюджетом, об этом думать будем потом...
Четыре ночи я оставался в «Вилле Стюарт», и четыре вечера подряд, в 11, приходил Спаллетти, а уходил в три часа ночи. То, чем мы занимались, было, по сути, разговорами о футболе. Анализ игроков, которых «Рома» могла бы приобрести, был, конечно, предлогом, потому что на самом деле мы говорили обо всем - от стиля игры европейских грандов до особенностей «римского контекста», самого масштабного для него, приехавшего из «Удинезе». И, конечно, также для меня, никогда не видевшего ничего, кроме «Ромы».
Это были четыре долгие и вместе с тем интересные ночи. Мистер оказал мне большое доверие. И, начав обсуждение трансферного рынка, вовлёк меня в текущие дела «Ромы» именно тогда, когда могла бы создаться некоторая дистанция, если не сказать больше, потому что до августа о моей игре за клуб и разговора быть не могло.
Я помню большое чувство единения между нами в те ночи, даже привязанность, и впоследствии, через много лет, я уже не смогу постичь его поведение. Но то были дни, когда Спаллетти вёл себя со мной необычно, и будет справедливо отдать ему должное.
Эпизод 2. 2016 год, когда Лучано вернулся в «Рому» после «Зенита» и ещё пары беззаботных лет, когда он уже не работал в Питере, но исправно получал оттуда зарплату
«Я был доволен, что Спаллетти вернулся, - пишет Франческо. - В конце его первого периода работы в «Роме» он бросил несколько фраз, касающихся меня, но когда мы впоследствии встречались, то тепло приветствовали друг друга. На протяжении долгого периода работы в Риме он стал другом Клаудио, хозяина ресторана «Ла Виллетта». Когда Клаудио сообщал ему, что я ужинаю там, Мистер присылал ему своё фото с обнаженным торсом — одна из его любимых придурей, - чтобы показать мне, что он не набрал ни грамма жира... Шутки, приколы, но в то же время — сигналы хорошего отношения, надежды на возвращение и совместную работу.
Когда мы увиделись на первом собрании команды, Спаллетти пожал мне руку и спросил, как мама и папа, которых он неплохо знал. Странно, однако, что он ничего не спросил о травме, которая вынудила меня провести три месяца без футбола — я вернулся на поле только за несколько дней до этого. Это дурно пахло, и я сказал об этом Илари. Волноваться было ещё рано, но я ждал другой встречи. Более тёплой, участливой.
Вечером накануне игры «Рома»-«Верона», первого его матча, Спаллетти собрал нас, чтобы разъяснить некоторые правила режима.
- Я тут узнал, что накануне предыдущего матча с «Миланом» некоторые из вас играли в карты допоздна. Так вот, я не хочу, чтобы вы играли в карты, это записано и в вашем внутреннем регламенте.
Я чувствовал, что это обращено ко мне, я самый заядлый картёжник, режусь до самозабвения.
- На самом деле этот регламент не все подписывали, - попытался защититься я.
- Только вот фигню мне не гони, Кекко, - высек в камне Спаллетти.
Он назвал меня «Кекко», как называют меня близкие, чтобы дать посыл мне и всем, что вопрос закрыт. Я не возражал. Это была первая беседа, и последнее слово осталось за ним.
Перед матчем в Турине с «Юве», второй его игрой, мы сцепились: на тренировке я ошибался в передачах, он крепко выражался в мой адрес, и я, не выдержав, послал его куда подальше. Я объяснил ему, что мне нужно больше времени на стопроцентное восстановление, чем раньше, и что мне не помогает факт его общения со всеми, кроме меня, а я все-таки ещё капитан. Он ответил с непривычной жёсткостью, без каких-либо скидок на те страхи, которые были у меня, почти сорокалетнего:
- Когда-то я позволял тебе всё, Франческо, теперь этого не будет. Ты должен бежать так же, как и другие, даже если твоя фамилия — Тотти.
Таков был смысл его речи, и это меня очень обеспокоило, если учесть, что я никогда не претендовал на особенное отношение к себе со стороны тренеров. Когда я следующим вечером поприветствовал Буффона в туринской раздевалке, Джиджи широко улыбнулся и спросил:
- Как у вас там дела с Доберманом?
Но тут же посерьёзнел, увидев выражение моего лица.
Спустя некоторое время одноклубники поняли, что я у Спаллетти под прицелом, потому что его частые замечания в мой адрес на тренировках были бы нормальными разве что в адрес молодых игроков, задирающих нос. Но, будучи высказанными в адрес капитана, они звучали неестественно, и кто-то за завтраком спросил, что я ему такого сделал. То же сомнение выражала и Илари, которая дома, после моих рассказов, всегда играла роль адвоката дьявола.
- Ты уверен, что не проявил к нему неуважение? Может, было какое-то слово или жест, которые он мог неправильно понять?
Клянусь, что я судил себя судом совести много раз, потому что сомнение внутри меня все ещё преобладало над досадой. До тех пор, пока некоторые его ответы на вопросы журналистов не дали мне понять, что он все ещё убеждён в моей роли в его предыдущей отставке из «Ромы» в 2009 году (или, правильнее, в «неоказании помощи», поскольку он обвинял меня в том, что я ничего не сказал)».
Эпизод 3. Спаллетти и Илари
«Тот факт, что отношения между нами были надломлены, не мешал мне понимать, что Спаллетти всё еще большой тренер. Я был уверен, что в такой отлаженной команде мог бы быть полезным, но он не давал мне возможности показать это. Я был настолько подавлен, что перед выездом в Карпи сделал то, чего не делал никогда: сказался больным… Когда потом, на холодную голову, вспоминал об этом, то понимал, что это было началом конца. Я перестал в себя верить.
...Во мне зародилась уверенность, что я стал ненужным. 20 февраля, накануне домашнего матча с «Палермо», у меня состоялось давно запланированная встреча с Донателлой Скарнати из RAI для интервью, посвященного десятилетию завоевания Кубка мира… В это же время (я тогда этого не знал) Спаллетти говорил на пресс-конференции, что в матче с «Палермо» я впервые со дня его возвращения в клуб сыграю в стартовом составе.
Это было интервью (впоследствии слушанное и переслушанное — его и сейчас можно найти в сети), в котором я сказал, что ожидал от него другого отношения: прежде всего я хотел бы, чтобы он говорил мне лично то, что я потом читал в газетах. Ничего больше. Я не просил выпускать меня на поле, не критиковал его, напротив, признал его ценность для «Ромы».
...Это случилось в воскресенье за завтраком, потому что, как часто бывает, слово написанное впечатляет больше, чем сказанное на телевидении. Субботним вечером в новостях появился заголовок, говорящий о том, что я атаковал Мистера (я сказал, что ожидал другого отношения, - и это атака?). Газеты наутро поддали жара.
- Мистер хочет поговорить с тобой насчет вчерашнего интервью.
Мы пошли в общий зал. Спаллетти держал в руке свернутую подборку прессы и размахивал ей, как дубиной.
- Что мне теперь с этим делать?
Он повторил это трижды, с каждым разом все более раздражаясь.
- Мистер, вы видели интервью?
- Плевал я на все интервью, важно то, что написано здесь, в газетах!
- Но вы посмотрите, я говорил только хорошее о вас и о клубе, к которому просил относиться с уважением.
Мы говорили долго: я пытался всё объяснить, он укреплялся в своем раздражении. Я подумал, что за это интервью получу приличный штраф. Но удара, который был мне уготовлен, я не ожидал.
- Хватит, продолжать бессмысленно, ты ничего не понимаешь. Ты сделал ошибку — и сейчас едешь домой.
Более унизительного наказания не придумать. Меня выгоняли из Тригории. Из моего дома. Я задрожал от гнева. После длительного молчания я отчеканил самые резкие слова, которые пришли в голову:
- Очень хорошо, я принимаю ваше наказание. Посмотрим, кому из нас это выйдет боком.
- Ты не грозишь ли мне случаем?
- Вы знаете, что народ в Риме на моей стороне. И я всего лишь хорошо отозвался о вас в интервью, а вы меня хотите выгнать. Вся ответственность ложится на вас.
- Сейчас ты — точно такой же, как и все. Забудь то время, когда был незаменимым.
- Ты — подлец, - объявил я. - Сейчас, когда я стал тебе не нужен, ты меня на хрен посылаешь, да? Ты вернулся сюда для этого, так доводи дело до конца!
Мы высказали всё… Матч с «Палермо» был вечером, но я не собирался на «Олимпико»: не выдержал бы всех взглядов, направленных на меня. И тут Илари взяла дело в свои руки:
- Вот уж нет! Мы все пойдем на стадион — я, ты, друзья, родители, все. Тебе нечего скрывать. Ты должен быть там именно поэтому, чтобы все знали, что у тебя совесть чиста.
И, лишь только я попытался взбунтоваться, она закончила:
- Если сегодня вечером мы не пойдем на «Олимпико», я тебя брошу. Я не выдержала бы мысли о том, что ты прогнулся под несправедливостью.
Хоть это была и угроза, но прекрасная, ведь она была продиктована любовью…
…Ждали меня аплодисменты. Правильнее сказать — громовая стоячая овация, едва я появился и был выхвачен камерой. У меня по коже побежали мурашки от чувства благодарности. Илари была права.
«Рома» легко выиграла, 5:0. Народ пел и освистывал Спаллетти каждый раз, когда камера выхватывала тренера».
Продолжение следует.
Вам понравилась статья?
Подписывайтесь на мой канал!
Подписывайтесь на канал «РабиНерв» в YouTube
Также можно подписаться и на мой телеграм-канал
