Мы, люди современные, читаем "Евгения Онегина" (если такое бывает) как "энциклопедию русской жизни". Так завещал нам Виссарион Белинский. Но у Пушкина была другая задача - он хотел рассказать о главном герое, иначе и роман свой в стихах назвал бы по-другому. Для Пушкина Онегин был не литературным вымыслом, вышедшим из головы, а новым типом русского человека, появлявшегося на его глазах. А раз так, то у этого типа должны были быть и родители, и братья. Пятьдесят лет спустя этих гипотетических родственников разыскал крупнейший русский историк Василий Осипович Ключевский. А теперь обо всём по порядку.
Старшие братья
Александр Сергеевич Пушкин взялся писать "Евгения Онегина" в 1822 году, когда кроме него мало кто осознавал, что Онегины всё чаще появляются в обществе. Их отличительной чертой было разочарование. Оно рождалось из смешения разнородных чувств и было напрямую связано со старшими братьями, принявшими участие в войне с Наполеоном.
В 1813 году русские офицеры, оказавшись в заграничном походе, испытали, как пишет Ключевский, "патриотическую скорбь" и "крушение веры", осознав, что Европе - не то, что они думали, а Россия - не то, во что верили. В Германии и Франции дворяне-офицеры сделали открытие, потрясшее их до основания.
"Этим открытием, - писал Ключевский, - разрушалось целое миросозерцание, воспитанное рядом поколений, привыкших сибаритски смотреть на Западную Европу как на русскую мастерскую, обязательную поставщицу машин, мод, увеселений, вкусов, приличий, знаний, идей, нужных России, и даже ответов на политические вопросы, в ней возникающих".
Простое сравнение по принципу "у них и у нас" показывало, что привычка к копированию европейских образцов не приносит желанных результатов. За границей русские просвещённые дворяне открыли, что невозможно жить чужим умом и опытом, что костюм южанина, как выразился Ключевский, не подходит русскому Северу, и что нужно изучать и в случае необходимости преобразовывать собственную среду.
Оправившись от удара, старшие братья Онегиных начали меняться. Одни стали дельцами николаевской эпохи, другие "отлучили" Россию от цивилизованного мира "за то, что она не давалась их пониманию без изучения", третьи стали её подробно изучать, а для четвёртых все искания закончились 26 декабря 1825 года на Сенатской площади.
Онегины
Онегины были младшими братьями офицеров 12-го года и декабристов 25-го. Они воспитывались в атмосфере, где всё было показным, заученным, где приличия заменяли нравственность, а любезные слова прикрывали "пустоту общежития". Школа жизни не приучила их к умственному труду и не дала навыков практической деятельности, и всего "более располагала к скуке". Патриотическая скорбь одних старших братьев и уныние других откликались в них "накладной" скорбью и "наносным" унынием. Отсюда и вырастало разочарование, подмеченное Пушкиным в своём "приятеле" с берегов Невы.
Отцы
Отцы Онегиных и их старших братьев воспитывались при императрице Елизавете, строили карьеру при Екатерине и коротали последние дни при Александре I. В детстве они были окружены весёлой светской жизнью, обеспеченной "доброй и умной" дочерью Петра. По словам Ключевского, "то было время отдыха от ужасов бироновщины".
В 15 лет отцы Онегиных уже производились в офицеры. Из сферы весёлых детских балов, проходивших в присутствии императрицы, они "нечувствительно переносились в сферу приятных книг и идей". По закону 1714 года дворяне обязаны были учиться "навигатской науке". Но петровское время кончилось, и они редко научались тому, что требовалось по программе. Однако привычка к учению оставалась на всю жизнь и передавалась детям. По желанию Екатерины они во Франции посещали Вольтера и заезжали в "ад молодых людей", как некоторые называли Париж.
Выйдя в отставку из гвардии, отцы Онегиных хотели занимать административные должности в губерниях и уездах, но не могли привыкнуть к делам и только вносили вокруг себя сумятицу. Взамен они окружали себя шутами и шутихами, устраивали званые вечера, балы и псовую охоту. Они хотели жить весело, но залезали в долги, окончательно переезжали в деревню и где-нибудь в пензенской глуши представляли собой странное явление.
Их манеры, привычки, симпатии и даже французский язык - всё было привозное, нерусское. С окружающей средой их не связывало ничто. Идеалы труда и долга были выкурены из них с детства. Всю жизнь рассуждая о просвещённом европейском обществе, они старались стать своими среди чужих и только становились чужими среди своих, как выразился Ключевский. Рассуждая по-французски, пользуясь европейскими понятиями, они не понимали русской действительности. В итоге, они успокаивались на том, что от крепостных получали доход для жизни, а "умственные и эстетические подаяния" черпали из Европы. Характеристику отцов Ключевский завершает убийственной фразой:
"Вольномыслящий тульский космополит с увлечением читал и перечитывал страницы о правах человека рядом с русской крепостной девичьей и, оставаясь гуманистом в душе, шёл в конюшню расправляться с досадившим ему холопом".
Постскриптум
Онегины, которых видел вокруг себя Пушкин и которых взялся изобразить в романе, были поэтическим олицетворением полной нравственной растерянности, унаследованной от братьев и отцов. Идеи, полученные от них, были схвачены, но казались ненужными. Брюзжание вольнодумных предков с примесью скуки было впитано с детства, как и стыд от безделья и непривычка к труду. Онегины выросли с одной только мыслью: "ничего сделать нельзя и не нужно делать". Они и не делали.
Предшествующий Онегину тип был Чацкий с его тягучей внутренней тоской. Наследником Онегина стал Печорин, которого в николаевскую эпоху томила скука. Любопытно, что всем троим на смену почти одновременно явились Павел Иванович Чичиков и Обломов.
В связи с этим у меня вопрос: какой тип русского образованного человека доминирует сейчас? Кого среди нас больше - разочарованных Онегиных, бойких Чичиковых или Обломовых, которым ни до чего нет дела? Мне кажется, что есть и те, и другие, и третьи, но именно Чичиковы сейчас в своей тарелке.
Если вы заметили в тексте неточности или опечатки, сообщите, пожалуйста, автору
