Не то чтобы давным-давно, но и не вчера, жил-был на свете мальчик Алёша.
Родился он в купеческой семье в городе Москва, в 1877 году, 24 июня (а ежели по-новому, то 6 июля). И папа мальчика, и мама были купеческого происхождения.
С малых лет мальчик был изрядным фантазёром, а в возрасте семи лет записал со слов няни свой первый реалистический рассказ – о пожаре в деревне.
Мальчик рос и мечтал о том, что станет писателем. У него даже свой авторский стиль появился – творчество «по материалу», которое выросло из работы с «чужим словом».
В 1895 году мальчик окончил Московское Александровское коммерческое училище, где «приготовляли» юношей к торговой деятельности, после чего поступил в Московский университет, на физико-математический факультет.
Мальчик Алёша стал студентом Ремизовым, Алексеем Михайловичем. И, будучи студентом, ошибочно попал под арест за сопротивление полиции во время демонстрации, а потом и в ссылку на север России.
В ссылках Ремизов познакомился с театральным деятелем Всеволодом Мейерхольдом (с ним завязалась дружба на всю жизнь), пользовался покровительством писателя Фёдора Щеколдина, познакомился с широким кругом социалистов.
Прибыв из ссылки в Санкт-Петербург, Ремизов начал свою литературную деятельность. Публиковались его сказки, повести, произведения в духе средневековых мистерий.
В 1921 году Алексей Михайлович выехал на лечение в Германию. Верил, что временно, оказалось, отбыл на чужбину навсегда. Умер 26 ноября 1957 года в Париже, но перед смертью получил советское гражданство.
Вернёмся к сказкам...
Есть у Алексея Ремизов цикл «К морю-океану», где главные герои путешествуют к Студёному морю. По сути, как утверждают специалисты, это русифицированный библейский сюжет об обретении «истинной» веры. (Помните, выше упоминалось о том, что Ремизов творит «по материалу», работает с «чужим словом»?)
В цикле «К морю-океану» встречаются как действительно существовавшие фольклорные персонажи (такие как водяной, леший, полевой), так и вымышленные существа. Ведь сказки Ремизова – не народные, авторские, здесь простителен некоторый полёт фантазии.
Но непростительно, когда люди, назвавшиеся исследователями славянской мифологии, берут из авторской сказки не встречающегося в реальном фольклоре персонажа, втискивают его в своё якобы научно-популярное издание и утверждают: вот он-де, образчик самой что ни на есть древнейшей мифологии. Настолько древнейшей, что ни одного упоминания о нём не сохранилось в источниках, ага...
Так случилось с аукой.
Аука встречается у Ремизова в двух сказках – «Волк-самоглот» и «Ремез – первая пташка».
В «Волке-самоглоте» об ауке упоминает Лесовой (леший), нахваливая свой локус и духов, в нём якобы обитающих:
Ауку, чай, знаете? Аука в избушке живёт: а изба у него с золотым мхом, а вода у него круглый год от весеннего льда, помело у него – медведевая лапа, бойко выходит дым из трубы, и в морозы тепло у Ауки.
В «Ремезе – первой пташке» аука также упоминается вскользь, между делом:
Тепло у седого Ауки. Сам Аука затейный: знает много мудрёных докук, балагурья, обезьянку состроит, колесом перевернётся и охоч попугать, инда страшно. Да на то он Аука, чтобы пугать.
В девяностые годы двадцатого века обозначился интерес русского человека к своей культуре, а как известно, спрос рождает предложение. Книгоиздатели начали выпускать соответствующую литературу и вместе с вполне научными изданиями в тираж пошли мифологические словари сомнительного качества. С одного из таких и началось в своё время моё увлечение славянской мифологией.
Существует немало учёных мужей и дам, чьи труды на тему верований наших пращуров обоснованны, познавательны, информативны (Левкиевская, Криничная, Успенский, Гура, Толстой и прочие, прочие, прочие, список можно накропать ого-го какой, упомянул пять фамилий, что пришли в голову первыми). Но нет... Видимо, кто-то решил, что изыскания профессиональных исследователей старины будут широкому читателю безынтересными.
Обыватель нуждается в экзотике, даже в сфере чего-то своего родного, ведь экзотика лучше продаётся. О лешем все слышали, персонаж, мол-де, избитый (хотя я очень сильно сомневаюсь, что среднестатистический обыватель, вроде как знакомый с упомянутым персонажем, знает больше десяти процентов от общего объёма его характерных черт, качеств и свойств). Другое дело аука (попался же кому-то ремизовский цикл «К морю-океану» на глаза!). Можно будет снисходительно посмотреть при случае на собеседника и, презрительно оттопырив губу, процедить: да что ты, мол, вообще знаешь о славянской мифологии? Лешего, дескать, знаешь – он у всех на слуху, а вот про ауку читал? Скорее всего собеседник ни про какого ауку ни сном ни духом (что логично и понятно). Но нашему гипотетическому «поборнику славянской культуры» это даст основание заклеймить его неучем, иваном, родства не помнящим. Ведь в книжке написано (а в наше время ещё и в интернете)...
Однако на заборе, как гласит народная мудрость, тоже кое-чего написано, а там всего лишь дрова.
Сведения без указания на источники – бесценны... В том смысле, что ничего не стоят.
Один предприимчивый омич, вон, тоже утверждал, что является спасителем целой расы с феноменальным набором сверхъестественных способностей, а на деле вся его «магия» не смогла уберечь от судимости и законодательного запрета изданной им макулатуры.
Однако вернёмся к ауке.
Наши книголяпы, имеющие, видимо, генетическое родство с кабинетными мифологами, провернули следующее.
Выдернули персонажа из авторской сказки. Прикинули, чего о нём написал автор (не так уж много, всё приведено выше), суммировали. Прибавили в уме, что «аука» – это, скорее всего, от «аукать», кричать «ау», потерявшись в лесу. Получилась этакая персонификация эха, а по сути –
функция лешего передразнивать заблудившихся путников и заманивать в труднопроходимые места, оторванная от своего носители и получившая «самостоятельность».
Вышло вот что (источник цитаты – «Русские легенды и предания» Елены Грушко и Юрия Медведева):
Согласно преданиям [Каким, кто и где зафиксировал? – Примечание моё.], Аука – дух леса, который, в отличие от прочей нежити, не спит ни зимой, ни летом. Он маленький, пузатенький, с надутыми щеками. Живёт в избушке, проконопаченной золотым мхом, в ней вода круглый год от талого льда, помело – медвежья лапа. Зимой, когда лешие спят, ему особое раздолье! Любит он морочить голову человеку в зимнем лесу, отзываться сразу со всех сторон. Того и гляди заведёт в глушь или бурелом. Вселит надежду на спасение, а сам водит до тех пор, пока не утомится человек и не уснёт сладким морозным сном, обо всём забыв.
Ещё и, извиняюсь за выражение, origin подвезли (источник тот же):
Жил-был один мальчишка, и не было от него спасения ни старому, ни малому. В семье было пятеро детей, но матушка его говорила, что он один десятерых стоит, такой противный. То и дело ноет, вякает, уросит, к себе маменьку зовёт, будто дитятко-пелёночник:
– Уа-а! Уа-а!
И так с утра до вечера.
– Да чтобы тебя леший взял! – сказала как-то раз матушка в сердцах, и на другой день малыш исчез.
Знайте, если не знаете: стоит матери сказать недоброе слово о своём ребёнке, сразу же леший, или кикимора, или бес – кто-нибудь из них тут как тут. Мигом схватят проклятое дитя и волокут его к себе в логово, а вместо него обменыша подсунут, своего, значит, нечистика. Так и на сей раз вышло.
Но тут сила нечистая просчиталась. Родители никакой подмены и не заметили, только порадовались: что-то попритих баловник, меньше орёт, реже плачет. А тем временем в лесу леший радостно приволок к себе в нору, под пень-выворотень, мальца и только начал из него человечью душу вынимать, как тот поднял такой крик, какого в этом лесу отродясь не слыхали! И всё «Уа-а!» да «Уа-а»! Ждал, ждал леший, когда мальчишка уснёт, но не дождался и, потеряв всякое терпение, выгнал его вон.
– Иди, – говорит, – в чащобу и пропади ты там пропадом! Приходи, только когда проголодаешься.
Так и повелось. Днями бегает малыш по лесу и орёт в своё удовольствие. Чуть зайдёт какой-то человек в чащу – тут же его со всех сторон окликает на разные голоса:
– Ay, ay!
Ведь мальчишка теперь – дитя лешего, а леший и одежду шиворот-навыворот носит, и говорит наоборот, и ходит задом наперёд. Так и мальчишка начал не уакать, а аукать. Это он и есть – Аука.
(Кстати, никогда в быличках – а перечитал я их изрядное количество – не встречал мотива, чтобы леший «человечью душу вынимал».)
И пошло вот это вот творчество гулять по интернетику, из сайтика в сайтик.
К слову, на одном из подобных, преподносящих себя как толковый «славяно-арийский» словарик для «ведающих» (уже о многом говорит), я встретил вперемешку с фольклорными персонажами и персонажами кабинетной мифологии такое понятие как «шухарты», а это уже вообще ни в какие ворота, поскольку термин относится к вымышленной вселенной «Дозоров» фантаста Сергея Лукьяненко и означает светлого мага, начавшего бесконтрольно творить добро.
Вот такая вот у нас сказка получилась об ауке.
Вернее, не совсем у нас.
Вернее, не совсем сказка.
Точнее – небылица, поскольку в серьёзной исследовательской литературе никаких сведений об этом якобы лесном духе не найти (я специально лишний раз проверил перед написанием статьи).
Будьте разумны и задавайтесь вопросом: откуда это известно и благодаря каким источникам.
