Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
В процессе работы над циклами "И был вечер, и было утро..." и "Однажды 200 лет назад" столкнулся с некоторыми любопытными обстоятельствами... Нередко, цитируя чьё-либо письмо, приходится буквально спохватываться и сдерживать самого себя - настолько богата фактами и персонажами "подкладка" и сама история послания. Причём, основная тема - подобно реке - может неожиданно разветвляться, образуя сразу несколько новых сюжетных линий, бросать которые в жёстких рамках формата статьи бывает искренне жаль... Таким образом, сегодня - день рождения нового цикла, посвящённого... одному письму: здесь-то я наконец-то смогу не бить себя по рукам и "разбредаться" мыслью куда заблагорассудится.
А сегодня мы вместе попытаемся прочитать "с красным карандашом" датированное 21-м декабря 1850 года письмо Николая Алексеевича Некрасова профессору истории Санкт-Петербургского университета и члену-корреспонденту Академии Наук Михаилу Семёновичу Куторге. Почему именно это письмо - спросите вы? Отчего бы не выбрать корреспондентов поинтереснее - и ещё, чтобы обязательно какая-нибудь мелодраматическая подоплёка присутствовала - с несчастной любовью, разбитыми напрочь сердцами, заложенными в ломбард жемчугами и непременными дуэлями... Ну, во-первых, приурочим эту публикацию к только что прошедшему некрасовскому юбилею. Во-вторых же... Нет, пожалуй, до сих пор на отечественном литературном Парнасе фигуры более спорной, чем Некрасов (я, собственно, писал об этом в цикле "Житие несвятого Николая Некрасова"). Нимало не отрицая поэтических и издательских его заслуг, многие и по сей день ехидно вменяют ему Панаева с супругой (вот далась им эта Авдотья! На себя, судари, оборотитесь!) и финансовые "нечистоплотности" с авторами (в частности - пресловутый "кидок" Белинского). Одним словом, сегодняшняя тема - как раз "про деньги". Итак, привожу письмо целиком - оно весьма интересно, поверьте!
"Милостивый государь Михаил Семенович!
Я никак не ожидал, чтоб из 20 рублей 57 копеек могла подняться такая история. Умалчиваю о всех тех выражениях, которыми наполнено Ваше письмо, и беру только факт. Он состоит в том, что я заплатил Вам, вместо мая, деньги в ноябре, а 20-ти рублей не доплатил и доныне. Это совершенно справедливо, и я в этом виноват. Но, во-1-х, я откладывал уплату все же с Вашего разрешения, а во-2-х, я в вознаграждение понесенных Вами через эти отсрочки убытков не отказываюсь заплатить проценты. Более виновен я в том, что недодал Вам 20 рублей. Когда я посылал Вам деньги в последний раз, тогда мне не было времени счесть, сколько именно Вам следует, а потом я отложил расчет до личного с Вами свидания, вообразив в простоте сердца, что из-за 20 рублей Вы не станете поднимать историю и подозревать меня...
Еще скажу Вам, милостивый государь, что Вы сами дали мне повод быть неаккуратным с Вами, ибо первый нарушили наше условие. Вы начали статью и не кончили ее. Мне известно, что лучше не печатать вовсе статьи, как бы она хороша ни была, чем не кончить ее — в последнем случае в читателе является досада на журнал и недоверие к редакции. Кроме этого морального вреда Вы сделали мне и существенный. Я употребил деньги на печать и бумагу, чтоб поместить статью, которая без конца не имеет весу в глазах читателей, — и заплатил Вам за нее 50 рублей) серебром. Я имел столько деликатности и столько полагался на Вас в будущем, что на все это махнул рукой и ни слова не сказал Вам об этом. Стоило Вам поступить точно так же в отношении к невольному и неприятному для меня самого замедлению в отдаче Вам 70 рублей(!) — и мы никогда не дошли бы до этих грустных объяснений, которые для меня по крайней мере весьма гадки.
Вы спрашиваете насчет Ваших статей. Конечно, против желания я не печатаю ничьих статей, и если печатал и желал продолжать печатать Ваши статьи, то имел на это причины. Но отвечать на Ваш вопрос не могу, ибо боюсь вызваться на новое оскорбление. Судя по тону Вашего последнего письма, немудрено, что Вы поставите в условие, чтоб я внес деньги вперед или отдал в третьи руки. Не имея никакой наклонности к болезненной обидчивости, я, однако ж, не мог читать Вашего письма без неприятного чувства, — и, когда я писал эти строки, единственным моим желанием было не пробудить в Вас подобного чувства — объясняя только необходимое.
20 рублей 57 копеек при сем прилагаю.
С истинным почтением и таковою же преданностию имею честь быть, милостивый государь, Вашим покорнейшим слугой.
Н. Некрасов.
На первый взгляд, история с недоплаченными Некрасовым 20-ю рублями и 57 копейками выглядит в некотором роде почти анекдотично. Особенно, если принять в расчёт некоторое "второе", несохранившееся письмо Куторги, в котором, судя по всему, автор опустился до вовсе уж малоупотребимых в приличном обществе обвинений по отношению к своему "дебитору". Можно понять и Некрасова, вынужденного вдаваться в самые пространные объяснения из-за суммы, уж точно ничтожной как для него, так - по всей вероятности - и для Куторги. Тем более, что второй части упоминаемой статьи "Перикл" (а Куторга специализировался на эллинской культуре) ни "Современник", ни читатели и в самом деле так и не дождались, что, однако же, не помешало профессору интересоваться перспективами дальнейших публикаций в журнале. Ответ Некрасова, однако, пресёк возможность такого сотрудничества... возможно, что и справедливо.
Давайте. однако, несколько расширим временнЫе пространства наших изысканий... Одно дело - 20 рублей, а другое... 1 500!!! В недополучении именно такой - весьма почтенной- суммы обвиняет Некрасова находящийся на отдыхе в Ницце М.Е.Салтыков-Щедрин в письме от 2 января 1876 года.
"Вследствие письма Вашего от 12 декабря могу только повторить: отдайте Унковскому 1500 р. Я не понимаю, из-за чего тут вопрос. Ведь эти 1500 тыс. (так в оригинале! - РР), о которых я прошу, составляют жалованье, то самое, которое было условлено оставить за мной. Его следовало мне выдать еще тогда, когда я ехал за границу, но, чтоб не смешивать счетов, дело было отложено до 1876 года, т. е. до подписки, как я полагал. В чем же теперь затруднение? Стоит ли из-за каких-нибудь нескольких дней вливать отраву в те немногие дни, которые мне остается жить. А Вы меня истинно отравили. Я три ночи не сплю, все думаю, что семья моя будет вынуждена по благотворительной подписке из Ниццы выезжать. Пожалуйста, отдайте деньги. Ведь это мои. Кстати, и январь уж наступил. Прошу Вас
М. Салтыков.
Впрочем, не могу дать подписку, что непременно умру"
Пааазвольте! - как сказал бы, грозно нахмурясь, какой-нибудь гвардейский поручик, будучи обвинённым в столь крупной финансовой нечистоплотности. Неужели - правда? Тогда, наверное, имеет смысл пересмотреть наш взгляд на ту давнюю историю с двадцатью рублями Куторги? Это что? С миру по нитке?
Однако же спустя каких-то восемь дней Салтыков-Щедрин отправляет Некрасову другое письмо, начинающееся весьма примирительно: "Написал к Вам глупое письмо — пожалуйста, извините. Болезнь писала. Я и теперь чуть жив, левая рука совсем почти не действует, особенно скверно утром вставать: такая боль, что хоть плачь..." Далее Михаил Евграфович очень подробно и в отчётливо-извиняющемся (видимо, от неловкости) тоне расписывает и мучающие его немочи, и работу над своими "Культурными людьми"... Похоже, ему попросту... стыдно. И никаких полутора тысяч Некрасов ему или не должен, или должен, но не немедленно, или тотчас же расплатился через Унковского.
А теперь, наверное, пришло время напомнить историю с так называемыми "деньгами Белинского", ибо до сих пор многие уверены: Некрасов что-то "неистовому Виссариону" недоплатил. Вернее всего (хотя, как известно, истина неизменно где-то посередине") об этом расскажет подробное (видимо, Николаю Алексеевичу тоже эти подозрения неприятны) письмо самого Некрасова литературному критику и очеркисту В.П.Боткину от 11 апреля 1847 года. Разумеется, приведу лишь ту его часть, что касается непосредственно финансового вопроса.
"... положение Белинского заставляет меня войти в подробности, касающиеся лично до него, которые Вам, как человеку, принимающему в нем участие, нужно знать. Дело касается того, с чем он поедет за границу и что оставит своему семейству.
Когда он решился ехать за границу, я обещал ему от трех до четырех тысяч; но из этих денег он уже забрал у меня две тысячи пятьсот рублей в последние полтора месяца, и — что еще важнее — я знаю, что этих денег у него уже нет; самое большее, что я могу ему еще дать, — это полторы тысячи (300 р. серебром из них я зачту за Герцена, а остальные приложу к долгу Белинского). Итак, вот все то, что он может иметь здесь. Вы сами эти дела знаете и поверите мне, что дать теперь больше у меня нет никакой возможности: на издание журнала нужно нам по меньшей мере 32 т. р. сер., — собрали мы по подписке менее ста тысяч ассигн. и с лишком десятую долю из этого сбора забрал у меня один Белинский. Это значительно запутало наши дела, и я теперь должен прибегать ко всевозможным изворотам и ограничиваньям издержек, чтобы к концу года не пришлось плохо. Положение мое в настоящем случае мучительно: с одной стороны, мне тяжело отказывать Белинскому (и я до сей минуты ни разу ему не отказывал), а с другой — на мне лежит очень большая ответственность, — Вы это знаете..."
По-моему, всё достаточно убедительно! И, на мой взгляд, упрекающие Некрасова в нечистоплотности по отношению к своему старшему товарищу, немного... путают ситуацию с редакторством "Современника" и денежные взаимоотношения. "Современник" замышлялся "под Белинского", и авторы привлекались, соответственно, так же "под Белинского". Ситуация, когда Белинский оказался в "Современнике" - к величайшему неудовольствию привлекаемых авторов - лишь сотрудником Некрасова, действительно, была, но смешивать в одну кучу "битву амбиций" и финансовые нюансы, согласитесь, было бы не вполне справедливо.
Небольшое отвлечение - опять же "в пользу" Некрасова. "Современник" к концу своего существования оказался абсолютно убыточным предприятием. Вечная борьба с журнальными конкурентами за ставших вдруг именитыми авторов привела к тому, что окупаться некрасовское
любимое детище перестало, и - отдадим должное Николая Алексеевичу - он вынужден был частенько, поддерживая "Современник" на плаву, "путать" карманы - редакционный и личный, благо "личный" пополнялся доходами от совсем других занятий, от литературы далёких, и гораздо более весомо. Да, и "Современник", и позднее "Отечественные записки" зачастую фактически спонсировались Некрасовым - тем самым, которого малосведующие потомки до сих пор обвиняют в "притесненьях авторов". Так что - если и были за ним какие-то незначительные "грешки" по молодости, то в зрелые годы своего меценатства над отечественною литературой он сполна искупил их и расплатился сторицей. Можно, разумеется, вспомнить письма Достоевского, вечно жалующегося на "ограбившего его Некрасова", но... положа руку на сердце... Кто из писателей во все времена не считал и считает себя "стоящим миллион"? Это - как себя поставишь! К примеру, Толстой договариваться умел, потому и вполне осязаемо зарабатывал на своём творчестве (помимо того, что и сам был человек небедный). Достоевский же - не умел, да и жить ему - по сути - было более нечем (особенно, ежели припомнить ему пагубную страсть к играм), а потому всегда в письмах своих сетовал на "жадность" Некрасова.
Закрывая сегодняшнюю тему, хочу привести ещё несколько отрывков из некрасовских писем, в которых особенно наглядно демонстрируется финансовая щепетильность его как редактора по отношению к сотрудничающим с ним литераторов.
К Никитенко от 1847 года
Я вчера нес к Вам и деньги и счеты — назначьте мне сегодня час, в который я мог бы к Вам прийти по этому делу. Извините за бестолковицу письма: я ужасно утомился корректурами, которым и еще конца не вижу.
К Тургеневу от 1848 года
Теперь о наших счетах. Денег у меня теперь нет и до декабря не будет. Но если Вам нужно раньше — напишите, я достану и пришлю...
Григоровичу от 1850 года
"Работайте, друг мой, а мы Вам будем деньги припасать..."
Критику В.П.Гаевскому от 1851 года
Извините, милейший Виктор Павлович, я Вам посылаю только 19-ть и более покуда не имею. Вы не поверите, что за нищета овладевает мною в ноябре месяце. Я как селянин накануне сенокоса: старое сено все скормил и ждет нового, а скотина его голодает. К этой скотине причисляю и себя, ибо, кажется, в эту минуту нуждаюсь более всех имеющих со мною дело...
Островскому от 1866 года
"...Я молчу, потому что решительно не могу Вам сказать ничего определенного. Если Вам нужны деньги и нужны теперь, то возьмите 1500 руб. На эту сумму я решаюсь: более же дать не могу; главная причина: шаткость существования журнала — кто знает, долго ли он продержится? — да и подписчиков у нас далеко не столько, как было в 60-61 году. Вообще Вы должны иметь в виду, что журналистика при теперешних своих размерах, но исключая и «Современника», в сущности, даже и таких денег платить не может, какие я Вам теперь предлагаю.
Да послужит это моим оправданием, если мое предложение покажется Вам мизерным. Вы требуете ответа дружеского и скорого. Ранее не ответил, потому что ни на что не решился, а затем отвечаю по совести и по дружбе; и прибавлю, что предложение мое все-таки самое выгодное..."
Пожалуй, довольно... Даже у меня голова кругом пошла! Сколько авторов... сколько хлопот (и это помимо непосредственно редактирования и собственного творчества!).. и все хотят денег, денег, денег... И на всё, и на всех Некрасова хватает! Вернёмся к титульному письму статьи. 20 рублей 57 копеек... да ещё и с обвинениями то ли в скаредности, то ли в нечистоплотности. Кто способен оценить титанический (если не сказать - подвижнический) труд Некрасова поры его зрелости во благо русской литературы? Искренне надеюсь, что сегодня у меня получилось хотя бы в общих чертах раскрыть поднятую тему, а если это кому-то показалось ещё и небезынтересным - то и вовсе прекрасно! А я же за это в следующей статье нового цикла попробую всё же уйти в более романтические дубравы!
P.S. И, знаете... Что же это за Некрасов - да без Некрасова?.. Давайте ещё раз вспомним его знаменитых "Сеятелей", во многом не то, что не утративших свою злободневность, а и, пожалуй, ставших ещё более созвучных нашему бесплодному времени.
Сеятель знанья на ниву народную!
Почву ты, что ли, находишь бесплодную,
Худы ль твои семена?
Робок ли сердцем ты? слаб ли ты силами?
Труд награждается всходами хилыми,
Доброго мало зерна!
Где ж вы, умелые, с бодрыми лицами,
Где же вы, с полными жита кошницами?
Труд засевающих робко, крупицами,
Двиньте вперед!
Сейте разумное, доброе, вечное,
Сейте! Спасибо вам скажет сердечное
Русский народ...
С признательностью за прочтение, не вздумайте болеть (поверьте - в том нет ничего хорошего) и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
