Олю муж очень уж раздражать начал. Хотя и жили они совместно пятый год. И до кризиса семейного им еще далековато. А вот же - раздражал до желания волосы на себе начать драть. И орать при этом неприличные слова. Или даже супругу, Коле, на голову борща вылить. И сбежать навсегда в туманные дали.
Муж ее с некоторых пор был таксист. С полгода таким образом на скромную их жизнь зарабатывал. Но таксист Коля - сугубо ночной. Уходил из дома вечерами и возвращался к половине восьмого утра. Оля в это время как раз их прекрасную дочь Люсю в детсад отводила.
- Биоритмы мои, - признавался ей как-то Коля, - так подло устроены. По ночам только активизируются. А супротив своей природы не попрешь - и не пытайся. Вспомни-ка, как я на заводе ранее пахал - в пять утра подскакивал. Все с природой своей воевал. И раздражительный был к тебе. И уставший все время, как собака какая. А сейчас мне гораздо лучше на свете живется - как в ночные таксисты подался.
Вот Оля утром только дверь входную запирать станет - ключами гремит, торопится на автобус, а сонная Люся рядом топчется. Тут и глава семьи пред ними кауркой предстает. Стонет и охает.
- Натаксовался, - вздыхает он им, - дорогие домочадцы, спать щас дрыхать завалюсь. Еле уж на ногах держусь. До свидания. Хорошего дня.
И вот на этом моменте они все в разные стороны расходятся. Оля с Люсей на остановку автобусную спешат-запинаются, а Коля на диван под ватное одеяло ныряет.
А сама Оля из дома вообще-то работает - ей на службу переться нужды нет. Люсю отведет, за продуктами мотанется и домой потом чешет - к перекличке служебной.
А в квартире у них уже сончас вовсю происходит: Коля храпит и подушка у него на голове лежит. Иногда во сне еще всякое бормочет или губами шлепает.
Люся на кухню забивается с ноутбуком. А куда ей деваться? Квартира у них в одну единственную комнату получилась.
И в комнате этой Коля до вечера таким вот макаром отсыпается после работы. А сон у него чуткий, как у пенсионерки. Чуть пошевелишься, а супруг уж и пробуждается. И ворочается на диване раздраженно. Сопит. Бормочет. И уважения к себе требует. И сознательности элементарной.
- Я, - с дивана Коля сипло высказывается, - немногого прошу: гробовой ти-ши-ны. А ты вон кастрюлей какой-то гремишь. И с котом разговариваешь, хоть он и не понимает ни единого твоего слова. Ложкой вон еще по стакану долбишь. И даже стирку ставишь! А мне, между прочим, в ночь работать. Пассажиров этих развозить туда и обратно. А ежели я сонный будут, то и возможная аварийная ситуация на твоей совести, Оля, будет. Помяни мое слово.
И снова засыпает, но уже очень сердитый. Кряхтит и диваном скрипит осуждающе.
Оля тогда сидела тихой мышью на своем табурете - в монитор пялилась и по клавиатуре клацала очень осторожно. Но и про супруга, конечно, всякое нехорошее думала. И волосы ей на себе драть иногда хотелось. Раздражение такое находило.
К пяти муж Коля обычно просыпался. Без всякого настроения. Вздыхал грустно. Физиономию мятую потирал. Волосы у него торчком и глаза осоловелые:
- Не отдохнул я вовсе. Голова вон какая чугунная. Твоими стараниями, Оля. Опять вон клацала громко. Спасибо тебе за это большое. Как теперь работать - решительно себе не представляю. Хоть и совсем сегодня на работу не выходи! Или хоть и в машину от вас навсегда спать перебирайся. Доканаете мужика.
И включал телевидение на кухне их пятиметровой. Звук погромче себе делал. Борщ нальет и ест его, под срочные новости. Или под фильм с перестрелками и криками каких-то неприятных бегающих мужиков.
Оля тогда в комнату забивалась работать. Коля суп дохлебывал и тоже на диван возвращался: жирок, говорил, завязаться слегонца должен. А то засну за баранкой.
И еще один телевизор включал. Тот, что в комнате у них стоял - с побольше диагональю.
- “Заповедный спецназ” посмотреть до работы мечтаю. Очень уж фильм динамичный и захватывающий.
И смотрел себе про спецназ. И еще борща приносил. И кухонное телевидение одновременно еще слушал - там про таежную охоту интересное ему рассказывали. Или про политику. Коля - если про политику - и подискутировать с ведущим мог.
Оля уши берушами затыкала: отовсюду ей телевизоры кричат и начальник отчетов каких-то просит.
А муж Коля семки лузгает и в ладонь шелуху себе сплевывает.
- Ха, - дискутирует он с дикторами из телевизора, - сделали из народа дураков. Накуся-выкуси им!
Такая вот обстановка.
А Оля в шесть вечера за малой Люсей в детсад бежит. С берушами в ушах. Пока идет - тишиной наслаждается. Ни таежной охоты тебе, ни срочных новостей, ни храпа. Ни даже орущих спецназовцев. От людей дистанцию солидную держит - вдруг дорогу к музею спросят или время местное. А она и закричать в ответ может, и еще чего-нибудь дикостное отколоть.
И только вот с Люсей на порог они - Коля уж совсем одетый из дома отчаливает.
- Срочнейший вызов, - бодро говорит, - в Нижнее Ухино пассажиров везти. Хоть и не доспавши я совсем. Но делать нечего - труба зовет.
Салютует им с Люсей из лифта и уезжает себе.
А Оля тогда в свое удовольствие по хозяйству шуршит - ужин и обед готовит, пылесос вынимает. Малой Люсе сказку на ночь читает. Крем себе на лицо мажет. И спать под ватное одеяло ползет.
И ситуация ей семейная безвыходной кажется. И от табурета кухонного на ягодицы деформация пошла уже серьезная. И муж Коля отчаянно не мил сделался.
