Привет всем! Итак, мы побыли в розовом и оценили несколько видов красивостей в тексте, похожих на пытку бесконечными каплями воды (р-р-р, заразился!☺). Продолжим.
II. «Раскудрявленное косноязычие» ((© Тим Яланский, писатель)
► Тавтология прямая и косвенная
В описании одно и то же повторяется прямо или косвенно много раз. Переутомление наступает буквально с первого предложения. Например (выделю только прямые повторы):
«Плоская поверхность ровно светилась мягким, падающим прямо сверху не очень ярким светом. Большое пространство лежавшее прямо перед ним было до половины заполнено так и продолжавшими потихоньку, совсем неторопливо опускаться откуда-то сверху и иногда прямо на лету как-то разворачивавшись и принимая свою окончательную форму только перед приземлением мягкими, разноцветными и иногда казалось совсем невесомыми листами и листьями, падавшими на стоявшую прямо посередине большую и ровную, слегка закруглённую кверху слегка возвышенную геометрическую фигуру, состоявшую из уже опавших ранее таких-же полупрозрачных листов, пластинок и листьев, на многих из которых виделись какие-то не очень понятные, часто полностью их заполнявшие мелкие и крупные печатные записи, иногда какие-то стихи, рисунки и изображения».
Не знаю, как вы, а я так и не врубился – что и на что падало.
► Нанизывание
«Желание сказать сразу все и обо всем. Нанизываются действия, смыслы, рассуждения, описания, в результате чего теряется начальная мысль, возникает вопрос – а зачем все это было. Нанизывание может быть как хаотичным, так и последовательным. Например:
Он не заметил, как собрался и вышел из здания. Как прошел до светофора и свернул налево, смутно понимая куда идет. Обступившие новостройки по обе стороны улицы, как и днем, обезличено вздымались в облака, пока мрачность серых лиц прохожих потихоньку оживлялась в предвкушении наступающих выходных. Но Ему было не до радости. Лицо покрылось мертвенно бледной маской от мучительного предчувствия скорой развязки. Он умело раскрутил маховик мыслей — увольнение, растущие долги и новые поиски работы в газетах, на сайтах и через знакомых. Бесконечные звонки, лапша о высокой зарплате и системе бонусов. Но больше всего пугала мысль о неопределенности — что сам Он никем себя не видел. Всего полгода назад, в оранжевой робе с затертыми наколенниками Он стирал пыль на автомойке с кожаных салонов машин мордатых богачей. А теперь на Нем были черные брюки и потерявшая свежесть после девятичасового переезда голубая рубашка — лучшее из того, что можно было нарыть среди секондхэндовских шмоток. Еще недавно Он без стеснения представлял себя в роли начинающего менеджера среднего звена, но теперь стабильность быстро сменилась безденежной кутерьмой и новыми поисками Себя».
Все ясно, но понять – что же главное тут – я не в состоянии. Наверное, все, только без событий никак не задевает.
► Ракурс
Одно и то же показывается с разных сторон. Например:
«Ирэн изумленно смотрела на переливающуюся всеми цветами радуги золотую диадему, которую только что нацепил на голову ее подруги Элизабет красавчик виконт Зон Мудон. По центру диадемы искрился бриллиант, обрамленный дымчатыми топазами, от них влево и вправо тянулись цепочки горящих рубиновых зерен, замкнутых с обеих сторон треугольной россыпью изумрудов. Виконт же смотрел на собственный подарок, предвкушая встречу, думая, что золотая диадема окажется единственной на девушке. Он так и думал, что бриллиант усилит белоснежность ее кожи, дымчатые топазы оттенят черноту волос и глаз, а рубиновые зерна и изумруды рассыплют огненные блики на щеках и губах. Элизабет же, видевшая золотую диадему только в руках виконта, чувствовала, как она давит на голову, бриллиант острой основой впивается в кожу, дымчатые топазы царапают, добавляя боли, от жара рубиновых зерен волосы вот-вот готовы вспыхнуть, если бы огонь не сдерживала прохладная морская волна изумрудов».
Да чтоб она сгорела, эта диадема!
III. «Я в свое время написала, что поэтический катарсис, растянутый более, чем на три страницы, вызывает устойчивый рвотный рефлекс» (© Мария Демина, писатель)
► Перенасыщенность тропами
Каждый предмет, явление сопровождаются вычурными эпитетами, сравнениями. Чем они необычнее, тем автору кажется, что так красивее. Например:
«Антрацитовое, поддёрнутое сумеречными тенями небо меланхолично роняло крупные хрустальные слёзы на понурых прохожих. Капли томно и робко рассекали стеклянную гладь окна и отражали в миллионном количестве молодую девушку с волосами цвета обсидиан. Она, разместившись на широком подоконнике, задумчиво вглядывалась в пасмурную пустоту, погружаясь своими стальными глазами в глубинное зеркальное дно. Ей предстал сквозь дымку промозглой осени родного города чудесный мир с синим морем до самого горизонта. Резвые волны наперегонки играли с яркими птицами, которые парили совсем низко над весело мерцающей водой. Все это отражалось в серо-пасмурных глазах мечтательницы, похожей на статую, которая создана, чтобы созерцать мир, не видимый другим».
Лично я потерял сознание от такой красоты.
► Гиперобразность
Сами по себе такие образы могут быть вполне хорошими, интересными, но, собранные в одном длинном описании, теряются друг в друге, пафос зашкаливает и начинает раздражать. В результате вместо нужной картинки и ожидаемой эмоции от «поэтики» в тексте, от образов рябит в глазах, а читатель лихорадочно ищет смысл. Например, вот здесь описывается лето:
Самая звонкая минута рассвета – первая трель соловья, проникающая за стеклянные души и заставляющая сердце биться сильнее. Пока все спят – петь о счастье, вне времени, вне себя и переживаний. Покидая чудеса в зданиях, кажется наградой слышать эту песню. Меня не видно.
Я здесь.
Вне пыльных окон, босиком по горячему асфальту, мимо старых светофоров и их рассеянного света. За мной разливается бескрайнее небо, волны целуют сонных прохожих, ледяной прохладой омывая им ноги. Глубже - море по венам-трещинкам черного асфальта, проникают в иссохшую землю. Выше – вода по стеклянным глянцевым окнам небоскребов, по фонарным столбам и проводам. В нигде – по незримой паутине города, из звонков и писем в чужие сердца.
А ты слышишь меня? А ты видишь меня?
Я здесь – обо мне шумит море. Я шагаю по песку-асфальту. Быстрее машин, быстрее времени. Здесь, здесь, здесь – отбиваю удары сердца о камень, хватаю ртом сухой воздух – я маленькая рыбка в большом океане города. Отпустите – если я остановлюсь, то, наверное, умру. Волшебная мелодия этого города связывает меня, вплетает мои косы в свое стеклянное небо – мне больно уходить.
Ветви улиц цепляются за мое медовое сердце, оставляя царапины – их заполнит соленая морская вода. Ступая по мощеным мостовым, касанием ладони прощаясь с листвой в парке, поцелуем в бледный лоб – со счастливыми людьми. Оставляя вас, я оставляю себя - и плачу, роняя прозрачные слезы теплым искристым дождем.
Достоверно ли, что лето (а рассказ от 1-го лица) так думает? И не в том смысле, что лето не может быть героем (олицетворения никто не отменял), а в том, что наедине с собой вряд ли так красиво говорят.
► Смешанная красивость (все в одном флаконе, то есть абзаце)
И уж совсем тяжко, когда все виды «красивостей» собираются в одном отрывке. Не знаю, как вы, а я с трудом дочитываю такое до конца. Например:
«Да, ведь сны – это лёгкие птицы, часто очень прозрачные и очень-очень лёгкие птицы - и ведь природа сна нам до сих пор так и не понятна, и может быть это наша старая память, может быть это наши дела и надежды и то что мы когда-то так хотели, но до сих пор не сумели и не сделали, и всё это предстаёт и как-то передаётся нам в этой совершенно свободой метафизике, которую нам открывают наши сны. Это и то что мы делали и что на самом деле хотели, что мы сумели и что не сумели и то что могло бы когда-то получиться в результате, и иногда в самых разных и порою очень причудливых совершенно различных и по разнообразному предоставленных видах, результатах и ракурсах… Да, и это, и ещё и многое-многое-многое, что нам до конца так и будет непонятно и не ясно… И ведь недаром почти все сновидения под утро очень быстро исчезают, и мы если что-то и вспоминаем, так это только лишь маленькие частицы из всего что нам только что снилось… Да, и эта конструкция из опавших сейчас сверху разноцветных листов или крыльев, - это тоже ведь сны, и каждый такой лист, каждая надпись или рисунок на некоторых из этих крыльев-листьев, - это тоже ведь сны… И какая-то очень странная и порой очень важная информация и что-то ещё очень большое и важное, то что почти всегда остаётся неуловимым и непойманным, и что почти всегда тает ещё до того как мы попытаемся разобрать и понять – что-же это такое, - ведь это тоже хранится и лежит в природе наших снов… И эта конструкция, полностью состоящая из каких-то, и наверняка иногда очень важных снов с этим пустым пространством внутри и этой прозрачной скважиной с ровными круглыми выходами-окнами – ведь это… Ведь это на самом деле скорее всего и несколько другое измерение, это как раз то, где очень просто изменяются и даже ломаются все наши основные понятия и знания, все наши привычные стереотипы, где например пространство и время вполне возможно могут иметь совершенно другие значения, понятия, формы и меры… Сны, сны… Да, ведь сны – это возможно и несколько другие измерения, входы и выходы из которых и какие-то картинки или их частицы оттуда мы очень часто можем видеть в своих снах…»
Дочитали? Завидую! Честно говоря, на конкурсах я иногда срываюсь от бессилия «переварить» подобный текст, ругаюсь и ставлю низкие баллы, даже не пытаясь вникнуть в суть.
Потому желаю вам писать понятно, ясно, конкретно. И это не значит – примитивно, это значит – думать над словами.
«Берегись изысканного языка. Язык должен быть прост и изящен». (А.П. Чехов, письмо Плещееву А.Н., 14 мая, 1889)
© Алексей Ладо
Буду рад вашим отзывам.
писательство писательское мастерство как написать книгу начинающий писатель литература
