Доктор Яшвин застрелил пана полковника не случайно – размышления по поводу рассказа Михаила Булгакова «Я убил».
Не в первый раз перечитываю этот рассказ Булгакова, написанный, кстати говоря, от первого лица, и только сейчас, как принято нынче выражаться, догнал: доктор Яшвин – это Михаил Афанасьевич Булгаков и есть. А совсем не рассказчик, от лица которого ведется повествование.
Судите сами, вот перед вами портрет доктора Яшвина: гладко выбрит, чрезвычайно аккуратно одет, любит театр и рассказывает о нем с большим вкусом и знанием, носит красивую обувь и за всем тем – прекрасный врач. «Смелый, удачливый и, главное, успевающий читать, несмотря на постоянные посещения «Валькирии» и «Севильского цирюльника». И последнее – «молчаливый и несомненно скрытный человек, в некоторых случаях он становился замечательным рассказчиком».
Джентльмен и профессионал в одном лице! Что может быть привлекательней?
Ну, точно, Булгаков. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на любое его фото.
Какой-нибудь стреляный воробей и опытный литературный боец сейчас непременно скажет: нашел, чем удивить, это давно всем известно. Но в этом и преимущество дилетанта – делать радостные для себя открытия, не замутненные многим знанием. От коего, как известно, проистекают и многие печали.
Но вернемся к рассказу. Между докторами, собравшимися на дружеской холостой вечеринке, зашел спор о «праве» хирурга на убийство. То есть, имеет ли хирург индульгенцию в случае смерти пациента на операционном столе? Разумеется, в случае непредвиденных обстоятельств, а не явной врачебной ошибки. Можно копнуть и поглубже: а имеет ли хирург право на ошибку? С одной стороны – да, ибо не ошибается только тот, кто не делает. С другой стороны – нет, ибо речь идет о жизни человека.
В рассказе все дружно приходят к выводу, что «убийство не свойственно нашей профессии», что убийством можно назвать уничтожение человека с заранее обдуманным намерением, и что хирург с пистолетом – явление невиданное. Словно забывая о том, что скальпель в руках хирурга может быть пострашнее пистолета. Но это в сторону.
Во время дебатов раздается голос доктора Яшвина: «Я к вашим услугам. Я убил».
Далее выясняется, что доктор застрелил петлюровца, пана полковника, и вот при каких обстоятельствах.
Вся история произошла в феврале 1919 года, в Киеве, в последние дни пребывания в городе петлюровских банд.
Между строк: после семи лет, проведенных в Москве, доктор мучается ностальгией по Украине, по Киеву, красивее которого нет города на свете (не за это ли признание культурная общественность нынешнего Киева радостно уничтожила мемориальную доску с барельефом писателя), и мечтает туда вернуться, но что-то мешает.
«То, что творили петлюровские войска в Киеве в этот последний месяц их пребывания, – уму непостижимо. Погромы закипали поминутно, убивали кого-то ежедневно, отдавая предпочтение евреям, понятное дело. Что-то реквизировали, по городу носились автомобили и в них люди с красными галунными шлыками на папахах, пушки вдали (наступали красные) не переставали в последние дни ни на час». На улицах валялись трупы без сапог.
Доктор Яшвин решил укрыться у знакомого фельдшера и пересидеть до прихода большевиков, но пока собирался, – подштанники никак не помещались в докторский саквояж, – за ним пришли. Доктор, правда, успел сунуть в карман шинели браунинг.
Двое веселых, молодцеватых и вооруженных хлопцев отвели доктора в расположение первого конного полка для отправления им обязанностей «ликаря». Командовал полком полковник Лещенко, который сразу объявил доктору, что по окончании боя он, доктор, будет отдан «под военный суд», после чего расстрелян за саботаж.
Внешность пана полковника доктор нарисовал очень ярко и с большим чувством. Что и не удивительно, учитывая открывшуюся пред доктором перспективу.
Первый конный полк, не дойдя до передовой, расположился в пригородной слободке, где и начал войну с нелояльными обывателями.
Опускаем неприятные подробности расправ пана полковника с дезертирами, коммунистами, жидами и прочими врагами украинской державы. Очевидно, пан полковник предпочитал геройствовать со своим полком в тылу.
Однако и в тылу бывают ранения. Именно такое ранение – перочинным ножом в грудь – получил пан полковник. «Ликарь» был призван для лечения; во время перевязки в комнату ворвалась растрепанная женщина с криком: «За что мужа расстреляли?», на что получила исчерпывающий ответ от пана полковника: «За що треба, за то и расстреляли».
Далее произошла безобразная сцена, во время которой доктор получил свою порцию критики от женщины, закончившаяся тем, что подоспевшие хлопцы выволокли ее из комнаты, напутствуемые указанием полковника: «Дайте ей двадцать пять шомполов».
Тут нервы доктора не выдержали, он застрелил полковника, выпрыгнул в окно и очень удачно спрятался в каком-то глухом углу между двумя заборами, где и пересидел погоню.
Всю ночь была слышна канонада. Вышел он из своего убежища лишь под утро, не вытерпев пытки – отморозил ноги. «Слободка умерла, все молчало, звезды побледнели. Не было как будто никогда ни полковника Лещенко, ни конного полка… Только навоз на истоптанной дороге…»
Пешком доктор дошел до Киева, где был остановлен патрулем, пожелавшим ознакомиться с его, доктора, документами.
Доктор сказал: «Я лекарь Яшвин. Бегу от петлюровцев. Где они?»
Патруль: «Ночью ушли. В Киеве ревком».
И немного погодя, присмотревшись к доктору: «Идите, доктор, домой».
И он пошел.
Пафос рассказа понятен: имеет право доктор убивать. При известных обстоятельствах. Как, впрочем, и любой человек.
