В двадцать первом веке над британскими королевскими особами, казалось, нависла влажная меланхолия, которая распространилась и на их друзей, слуг и прихлебателей. Мое исследование биографии принцессы Дианы в 2006 году, почти через десять лет после ее смерти, привели меня к потускневшим многоквартирным домам в отдаленных районах Лондона с почтовыми адресами бывших придворных и слуг. Запах их лестничных ковров всегда наполнял меня унынием, дуновением нисходящей мобильности и бессмысленной благородной жертвенности. На лестничной площадке третьего этажа всегда гас свет из-за выключателя на таймере. Дверь открывалась в маленькую, плотно заставленную книгами квартирку с одной спальней, полную изящных безделушек, мир пережитков дворцовой жизни. Что на самом деле получил каждый из этих придворных от всей их лояльности и осмотрительности по отношению к институту монархии? «Привет» от королевы, акварель Seago, несколько придворных благодарственных писем, подписанных королевским курсивом.
Тина Браун. Дворцовые бумаги. Глава 1. Никогда больше. Часть 1. Члены королевской семьи и мир после Дианы. Начало здесь
Нигде скрип неуместности и упадка не был так заметен, как на поминальной службе в марте 2006 года в гвардейской часовне казарм Веллингтона в Вестминстере в память о двоюродном брате королевы и светском фотографе лорде Личфилде. Я была там, потому что часто работала с обходительно обаятельным Личфилдом в начале 1980-х, когда редактировала Tatler, и однажды провела бурный уик-энд с ним и двумя другими легендарными фотографами, Хельмутом Ньютоном и Дэвидом Бейли, освещая Гран-при Монако.
В тот дождливый день часовню гвардейцев заполнили приверженцы придворного циркуляра, в том числе пятидесятипятилетняя дочь королевы, принцесса Анна, также известная как Королевская принцесса, и Камилла Паркер Боулз, недавно, благодаря ее браку с принцем Чарльзом в прошлом году, возведенная в сан Ее Королевского Высочества герцогини Корнуольской. Бывшие король и королева Греции прошествовали к своей скамье позади некогда эффектного бывшего мужа Камиллы, бригадного генерала Эндрю Паркера Боулза в утреннем костюме швейцара. Камилла и Эндрю продолжают неразрывно вращаться среди все тех же кругов.
«Никто больше не встает перед греками. Разве это не ужасно?» — прошипел бывший стюард королевы-матери Уильям «Закулисный Билли» Тэллон. Он также сделал вид, что очень удивлен, что королева не приехала сама: «В конце концов, она была его двоюродной сестрой».
«Да, за исключением того, что она была кузиной скорее с его точки зрения, чем с ее», — сказал человек справа от Билли, королевский биограф Хьюго Викерс, чье наблюдение, казалось, ясно говорило об отношении членов королевской семьи ко всем остальным. Принцесса Анна, сидевшая с греческой компанией, выглядела неряшливо и грубовато, а Эндрю Паркер Боулз походил на ходячего розового джина. Дряхлый лорд Сноудон, бывший муж сестры королевы, принцессы Маргарет, демонстрировал раздраженный вид, когда его сын нес его на руках и опускал в кресло. Шляпа в форме коробки герцогини Корнуольской дополняла строгий костюм стюардессы. Это была толпа, которая вполне могла позволить себе лучших дантистов с Харли-стрит, но вы могли собирать трюфели в лесах больных зубов.
Какой удручающий вид они производили, выходя из часовни! Даже молодое поколение выглядело бледным и недовольным. Тэллон бормотал мне о проблеме с наркотиками каждый раз, когда кто-то из них вставал, чтобы сказать речь. Принцесса Майкл Кентская, незваная гостья из Силезии и бывший дизайнер интерьеров, была единственной в королевской компании, кто добавил нотку гламура. В конце 1970-х она вышла замуж за двоюродного брата королевы, принца Майкла Кентского, и Диана прозвала ее «фюрером» после того, как The Mirror сообщила, что ее отец был членом СС. Шагая по проходу с длинными волосами, спрятанными под элегантной черной шляпкой с сетчатой вуалью, и широкой улыбкой, она сохранила свою валькирийскую привлекательность. Возможно, из-за того, что единственным достижением ее мужа было то, что он отрастил бороду, которая увеличила его сходство с царем Николаем II, и опустился с седьмого на пятьдесят второе место в порядке престолонаследия, она приложила больше усилий, чтобы сохранить свой статус.
В тот день стало ясно, что в Королевскую семью вернулась глубокая скука, скука, за которую они были чрезвычайно благодарны. Отсутствие волнения вокруг них было завоевано с большим трудом.
С момента смерти Дианы в 1997 году королева ясно дала понять всем, что взрывная слава Дианы - это проблема британской монархии, отодвинутой на второй план, затмеваемой, заглушаемой одним высокомерным, опасно популярным членом семьи, и это никогда не должно повториться. Рефрен, который чаще всего повторяли во Дворце, звучал так: «Мы не хотим еще одну Диану». Прессу, общественность и молодое поколение семьи Виндзоров нужно было научить понимать, что Корона — это не «платформа», а расширенная королевская семья — не монархия. Монархия - это суверен, а прямые наследники — единственные, кто действительно имеет значение. Они и все остальные, наблюдающие за празднованием дня рождения королевы с балкона Букингемского дворца, должны служить, поддерживать и продвигать не себя, а Корону. Они высокородные строительные леса.
Мировая слава принцессы Дианы, столь незапланированная, обрушилась на Букингемский дворец, как метеор. Ее жар опалил тиару королевы. И это заставило всех членов королевской семьи впервые усомниться в собственной производительности и значимости.
Сначала она казалась спасительницей. Королева-мать назвала ее идеальной английской розой для принца Чарльза. Англия была в угрюмом настроении в конце семидесятых после эпохи правления Лейбористской партии, изобилующей трудовыми спорами. Монархия все чаще рассматривалась как анахронизм, высмеянный Sex Pistols в рычащем панк-гимне 1977 года «Боже, храни королеву». Во время так называемой Зимы недовольства 1978–1979 годов бастовали водители скорой помощи, сборщики мусора и могильщики. Для королевской семьи юная леди Диана Спенсер стала и тонизирующим средством, и радостным национальным развлечением. Она была молнией в бутылке, но они понятия не имели, что делать, когда молния вырвалась наружу.
До Дианы иерархия общественного внимания и обожания была предопределена. Королева привлекала больше всего поклонников, за ней следовала королева-мать. Принцесса Маргарет, все еще сохранявшая ауру отступнической юности, была гламурной в свои шестьдесят. Затем появился принц Чарльз, чьи уши Дамбо компенсировались превосходным пошивом одежды и мастерством игры в поло; его младшая сестра, упрямая принцесса Анна, которая могла хорошо блистать на приеме, демонстрируя очень красивые ноги, когда на ней не было галифе; Принц Эндрю, всегда любимый сын королевы, который, благодаря пятнадцати минутам славы в Фолклендской войне в качестве морского офицера (и еще не запятнанный своим общением с американским педофилом-распорядителем манежа), мог сойти за лихого военного. Младший сын королевы, принц Эдвард, возможно, был немного сыроватым, как выразился бы ее муж принц Филипп, но никто не требовал от Эдди многого. (Он стал полезен Министерству иностранных дел для встреч высокопоставленных лиц в аэропортах). И так далее, вниз до Кентов и Глостеров, которые составляли то маргинальное племя, пользующееся милостью и благосклонностью, иначе известное как “младшие члены королевской семьи”, проживающие в бесплатном жилье, принадлежащем Короне.
Затем случился бум! Как только Диана вышла на мировую арену, никто больше не хотел их видеть. А то что принцесса Анна выполняла более 450 благотворительных заданий в год? Никого это не интересовало. Принц Уэльский впервые в жизни почувствовал, каково это, когда кто-то смотрит через его плечо на мерцающее видение на другом конце комнаты. Другие члены королевской семьи перестали вообще попадать в газету, не говоря уже о первой полосе, даже если они открывали больницу в дождливый день в Гримсби. Всех это не только раздражало, но и пугало.
Монархию и раньше сотрясали опасности всеобщего внимания и потакания своим желаниям. Эдуард VIII будучи принцем Уэльским был настоящей рок-звездой 1920-х годов — прогрессивным, общительным и стильным — до тех пор, пока его одержимость разведенной американкой Уоллис Симпсон не побудила его отречься от престола, чтобы жениться на ней. Этот высший акт эгоизма или романтический акт самопожертвования, с какой стороны посмотреть, привел на трон в качестве Георга VI его младшего брата, не желающего этого и мучительно застенчивого отца принцессы Елизаветы.
Спустя годы после отречения Виндзоры считали, что именно массовое преклонение, а также личная слабость заставили Эдуарда VIII свернуть с пути исполнения своего королевского долга. Непригодность Эдуарда к обязанностям суверена была глубокой. Он был беспомощным и нелояльным и питал симпатии к нацистам. Размышляя о личных недостатках Эдуарда, премьер-министр Уинстон Черчилль однажды назвал его характер «ипомеей» - в честь цветка, чье эфемерное сияние угасает к полудню. Проживая в изгнании во Франции, скитаясь по Соединенным Штатам и замкам Европы, ведя экстравагантную псевдокоролевскую жизнь и делая неловкие заявления, герцог и герцогиня Виндзорские оказались почти такой же проблемой, как если бы они остались в Великобритания. Герцог постоянно хотел
«настоящей работы», но члены королевской семьи и британское правительство не могли решить, что было более нежелательным — чтобы бывший король преуспел в чем-то и стал конкурирующим центром королевской власти, или потерпел неудачу и опозорил монархию. Поэтому Эдвард и Уоллис так и остались в подвешенном состоянии.
В царствование Георга V монархия, лишенная исполнительной власти, была переосмыслена как протекторат национальной морали и хранитель британского образа жизни. Личное стало институциональным. В мрачные дни Второй мировой войны семья Георга VI стала олицетворять благотворную цель борьбы добра со злом.
Защита интересов ближайших родственников и их прямых потомков была пожизненным (часто жестоким) приоритетом королевы-матери.
Король и королева всегда считали, что именно чрезмерное общественное внимание способствовало возникновению у Эдуарда иллюзии чрезмерной значимости и потаканию опасным эмоциональным потребностям. Они были вдвойне потрясены, когда в своей трансляции об отречении Эдвард раскрыл британской публике свои личные чувства к Уоллис. Сдержанная от природы королева Елизавета II на всю жизнь была приучена возводить негнущиеся преграды вокруг своих личных мыслей и чувств. За семьдесят лет своего правления она ни разу не дала интервью, что только усилило ее загадочность.
«Другой монарх с более общительным или экстравертным темпераментом утратил бы особую таинственность сдержанности», — заметила леди Элизабет Лонгфорд. Ее бывшая королевская гувернантка Мэрион Кроуфорд, известная в семье как «Кроуфи», написала, как двадцатилетняя принцесса Елизавета ненавидела толпу, вопрошавшую “Где Филип?”, когда впервые поползли слухи об их романе. Это пугало ее и заставляло чувствовать себя товаром.
Кроуфи дорого заплатила за то, что поделилась этим открытием с публикой, опубликовав его в 1950 году в первом откровенном королевском бестселлере «Маленькие принцессы». Ее слащавое, но подробное описание жизни в королевской детской возмутило королеву-мать, которой не понравились намеки на знаменитые вспышки гнева короля, холодность его жены по отношению к Виндзорам и на то, что ни король, ни королева не были слишком обеспокоены высшим образованием своих дочерей (что на самом деле было правдой).
Кроуфи долгое время демонизировали как коварную змею, но документальный фильм 2000 года, снятый Хэмишем Микурой на Channel 4, предполагает, что статья в женском Home Journal, на которой основана ее книга, возникла как неуклюжая попытка Дворца и британского правительства повысить имидж королевской семьи в Америке. Далекая от того, чтобы вести себя нелояльно, несчастная Кроуфи думала, что выполняет приказ своей госпожи. (На самом деле ею манипулировали недобросовестные главные редакторы Home Journal, которые переработали и сделали сенсацией ее статью без ее согласия и заставили ее думать, что ее соглашение с королевской семьей имеет большую свободу, чем это было на самом деле).
Королева-мать, прочитав рукопись, почувствовала себя по-другому. Она горько возмущалась любым проблеском дневного света, пролитого на королевскую магию. «Наша гувернантка, которой мы доверяли, сошла с ума, — писала она леди Астор. Кроуфи в срочном порядке выгнали из Ноттингемского коттеджа, дома на территории Кенсингтонского дворца, который ей подарили на всю жизнь, и никто из семьи больше никогда с ней не разговаривал.
Принц Филипп тоже очень сожалел о том, когда позволил камерам ВВС проникнуть во внутренние святилища для съемок документального фильма о королевской семье, показанного в июне 1969 года. Хотя фильм был таким же чопорным и успокаивающим, как и усилия Кроуфи, он дал понять, что теперь к участию приглашены средства массовой информации. Корона предусмотрительно сохранила за собой авторские права, и девяностоминутный исторический фрагмент, показывающий барбекю с участием Филиппа в замке Балморал, редко видели с тех пор, пока он не появился на Ютуб в 2021 году.
Несмотря на внешнюю открытость, Филиппа лично охраняли так же, как и его жену. Его детство было настолько нестабильным, что ему пришлось наращивать слои эмоциональных укреплений просто для того, чтобы выжить. Его дядя король Константин I в результате военного переворота был вынужден отречься от престола Греции в пользу своего старшего сына в 1922 году. Его отец, принц Андрей, был арестован, предан военному трибуналу и сослан в изгнание в Париж. У Филиппа не было постоянного адреса с тех пор, как он был младенцем, он жил между Англией, Францией и Германией. Королева-мать, рассматривая его пригодность жениться на ее дочери, не считала милым, что в родословной правящей семьи Греции преобладала ее неудачная немецкая ветвь. Все четыре старшие сестры Филиппа были замужем за высокородными немецкими аристократами, симпатизировавшими нацистам, что создавало некоторые неловкие социальные моменты. Когда Филиппу было восемь лет, его матери, принцессе Алисе Баттенбергской, правнучке королевы Виктории, поставили диагноз «параноидальная шизофрения» и поместили в лечебницу после ряда мучительных психиатрических медицинских мер, которые могли соперничать с варварскими пиявками короля Георга III. Он не видел свою мать с десяти до шестнадцати лет, когда его любимая сестра Сесиль, ее муж и двое их маленьких сыновей погибли в авиакатастрофе, а мать и сын встретились на похоронах в Дармштадте. В конце концов, принцесса Алиса создала свой собственный религиозный орден и странствовала по миру, переодевшись монахиней.
Отец Филиппа, ссыльный князь Андрей, остаток жизни провел с любовницей в Монте-Карло, лишь изредка видясь с сыном. После восемнадцати лет, когда началась война, Филипп больше никогда его не видел. Находясь в Гордонстоуне, спартанской школе-интернате, в которую его отправили в Шотландии, Филипп буквально понятия не имел, где и с кем из родственников он будет проводить школьные каникулы.
Писатель и телеведущий Джайлс Брандрет рассказал мне, что всегда безуспешно пытался вовлечь язвительного Филиппа в размышления о трудностях его безродного и полного трагедий детства:
- Не находили ли вы эксцентричным, что ваша мать всегда одевалась монахиней?
- Что вы имеете в виду? Она вовсе не была эксцентричной! Просто костюм, понимаете? Вместо того, чтобы тратить деньги на платья и прочее и на прическу, она оделась монахиней.
Безродное королевское прошлое Филиппа укрепило его убежденность в том, что выживание монархии основано на приверженности долгу и ограничено им. Поэтому он мало сочувствовал принцессе Маргарет по поводу ее неудобной любовной связи с разведенным капитаном Питером Таунсендом. Очаровательная и чертовски скучающая Маргарет была сексуальной второстепенной фигурой, которая всегда была кошачьей мятой для прессы. Куря Balkan Sobranies через длинный мундштук и гуляя в модных лондонских ночных клубах с компанией светских львиц, она была неотразимой помехой добродетельному молодому монарху. (Новое поколение заново влюблялось в Маргарет всякий раз, когда она появлялась в сериале Питера Моргана Netfix «Корона»). Как и в более поздние годы, королева иногда чувствовала себя зажатой между раздражающей лучезарностью своей матери и романтической театральностью своей более волнующей сестры.
В романе Маргарет любовь королевы к своей сестре и ее желание сделать ее счастливой противопоставлялись советам доверенных советников и желанию соблюдать конституционную чистоту. Закон о королевских браках 1772 г. постановил, что до тех пор, пока Маргарет не исполнится двадцать пять лет, Елизавета должна будет дать свое согласие на ее брак, что она вряд ли могла сделать, будучи главой англиканской церкви. Была придумана хитрая уловка, в которой Маргарет всегда винила советников королевы, но на самом деле королева была с ней полностью согласна. Маргарет сказали, что ей нужно подождать два года, пока она не достигнет возраста, когда ей не будет нужно согласие суверена, чтобы выйти замуж за Таунсенда. Это сработало. Они отдалились друг от друга. Отказ принцессы от Таунсенда после расставания был в конечном итоге прагматичным решением, принятым ими обоими. Столкнувшись с опасностью потерять титул Ее Королевского Высочества, Маргарет осознала, что на самом деле означает уход из королевской семьи — жизнь миссис Таунсенд в коттедже на жалованье капитана группы с мужчиной на пятнадцать лет старше ее и двумя мускулистыми пасынками. Больше никаких выездов на мотоциклах, ванн, приготовленных ее личной горничной, или круизов на яхте Britannia (где разведенные были запрещены); все королевские права и прерогативы, все особенности исчезли бы.
Выбрав правильный путь, Маргарет на какое-то время превратилась в романтическую героиню. Но после неудачного брака с модным фотографом лордом Сноудоном пресса представляла ее в королевской мыльной опере в роли избалованной дворцовой дивы, которая слишком много пила и отпускала оскорбительные комментарии. Она стала постоянной героиней двухстраничного разворота из-за своих очень публичных интрижек на карибском острове Мюстик с младшим двойником Сноудона, Родди Ллевеллином. (Пресса всегда изображала Родди мальчиком-игрушкой, а не тем, кем он был на самом деле — очаровательным джентльменом-садовником, который относился к Маргарет с добротой, которой она жаждала).
Если Маргарет и поступала плохо всю свою жизнь, она никогда не проявляла неуважения к суверенитету своей старшей сестры. Ее мятежи не подорвали непоколебимой власти короны. Отказавшись от своей первой любви, она показала британской публике, что в конце концов понимает, что королевский долг должен преобладать над личными чувствами. Она искренне возмущалась, когда замечала любое унижение королевы со стороны кого бы то ни было. Смущения монархии, связанные с ее собственной личной жизнью, были ошибками сердца в то время, когда социальные нравы, выходящие за рамки строгости королевской жизни, быстро менялись. Каким бы зловещим ни было освещение, она никогда бы не «предала огласке» свое несчастье, как это сделала Диана в более поздние годы.
Тайна королевской власти была сохранена принципом «Никогда не жалуйся, никогда не объясняй».
Продолжение 👇👇👇
